Я научилась просто, мудро жить - Анна Ахматова

Живи Анреп в России, от роковой страсти первой поэтессы Серебряного века очень скоро и следа б не осталось. Но в год знакомства с Ахматовой (весна 1915-го) он проживал в Англии, в Петербурге бывал редко, по служебной надобности.

Впрочем, до выхода (в переводе с английского) книги Аннабел Фарджен «Приключения русского художника»[23] мы знали об Анрепе настолько мало, что составить хоть сколько-нибудь внятное представление о его личности было практически невозможно.

В том, что в руках у кого-то там, за морем, на острове зеленом, оказалась груда материалов к биографии одного из эмигрантов первой волны, разумеется, ничего удивительного нет. Удивительно другое, а именно то, что автор биографии Аннабел Фарджен – сноха Анрепа. Случай? Конечно, случай. Вот только как же могло случиться, что единственный его сын женился на девушке не просто литературно одаренной, но еще и специально выучившей русский язык, чтобы разобраться в хитросплетениях судьбы своего свекра? В военной и послевоенной Англии, когда по радио читалась «Война и мир», любопытство ко всему русскому не такая уж редкость, однако Аннабел умудрилась пронести интерес к России через всю свою жизнь. Более того: сумела написать об Анрепе и Анрепах так, что и преданья русского семейства (на редкость выразительна, к примеру, фигура Анрепа-отца, доктора медицины, основателя института им. Пастера, члена третьей Столыпинской Думы), и приключения Анрепа-младшего, бонвивана, который сам себя сделал работником, воспринимаются как бережно отреставрированные страницы русской исторической жизни, на том опасном повороте и в те минуты роковые, когда История без спроса и стука вламывается в самые прочные из дворянских гнезд.

Наверное, Аннабел Фарджен такой задачи перед собой не ставила. Ее книга слажена по западным лекалам: максимум внимания к любовным авантюрам и триумфам героя в высшем лондонском кругу. В том числе и по творческой части. Но это парадный фасад (если воспользоваться анреповским «мо» – «В России одни фасады»), а за фасадом – десятилетия черной изнурительной работы. Художественные достоинства грандиозных анреповских мозаик отнюдь не бесспорны, а вот мастером всредневековом смысле этого слова он, безусловно, был, точнее – стал. На качество выделки, похоже, и откликались осторожные англичане, испокон века умевшие ценить добротно сделанные вещи – и служители культа, и банкиры, и администрация Национальной галереи… Ни больших денег, ни славы мастер Анреп не добился, палат каменных для себя, украшая чужие «пышные дома», не выстроил, зато от унижающей бедности, душившей первую эмиграцию, и себя, и, людей своего очага застраховал.

Материалы, собранные снохой Бориса Анрепа Аннабел Фарджен, позволяют по-новому взглянуть и на известное стихотворение Ахматовой, в котором «царевич» разжалован в отступники, за то, что обменял родину на английский комфорт.

* * *

Ты – отступник: за остров зеленыйОтдал, отдал родную страну,Наши песни, и наши иконы,И над озером тихим сосну.

Для чего ты, лихой ярославец,Коль еще не лишился ума,Загляделся на рыжих красавицИ на пышные эти дома?

Так теперь и кощунствуй, и чванься,Православную душу губи,В королевской столице останьсяИ свободу свою полюби.

Для чего ж ты приходишь и стонешьПод высоким окошком моим?Знаешь сам, ты и в море не тонешь,И в смертельном бою невредим.

Да, не страшны ни море, ни битвыТем, кто сам потерял благодать.Оттого-то во время молитвыПопросил ты тебя поминать.

Июль 1917, Слепнево

Согласно фактам – документам и письмам, представленным Аннабел Фарджен, – даже самый восторженный завсегдатай «ахматовки» вынужден будет признать: вынесенные на суд общественности обвинения в отступничестве бездоказательны. Не думаю, чтобы со стороны А. А. имела место сознательная напраслина.

Хелен Анреп (урожденная Мейтленд) – вторая английская жена Анрепа, мать его детей – сына Игоря и дочери АнастасииАнастасия и Игорь Анрепы

По-видимому, она, как и ближайший друг отступника Николай Недоброво, ничего не знала ни о его семейных обстоятельствах (вторая, английская жена и двое крошечных детей), ни о тех служебных (секретных) обязанностях, для исполнения которых Анреп как начальник отдела взрывчатых и химических веществ (в лондонском Русском комитете, созданном «для содействия» экспорту английского оружия для безоружной русской армии) и приезжал в Петербург. Больше того, как следует из переписки Б. В. А. фронтовых лет (1914—1916) с матерью своих детей, он очень хотел, когда окончится война, перевезти семью в Россию. Смущала лишь невозможность зарабатывать своим ремеслом. В одном из писем к Хелен Мейтленд (1915) он признается:

«Я чувствую себя таким беспомощным в России, не работником, а человеком из общества…

В Англии я чувствую себя гораздо свободнее. Кроме того, положение художника, которое есть у меня в Англии, совершенно не признается в России».

Даже после Октябрьского переворота, в течение многих лет, мнимый отступник не принимал британское подданство, все еще надеясь, что большевики не удержат власть и можно будет вернуться на родину. Единственное, что можно поставить Ахматовой на вид, так это утверждение, будто «лихой ярославец» «отдал за остров зеленый… наши иконы». Дело в том, что Анреп, единственный из офицеров Южной армии, пользуясь передышками между боями, с риском для жизни, по ночам, с помощью своей отчаянной казачьей команды не только собирал иконы и предметы культа в разрушенных галицийских церквях, но и сумел переправить собранное в Петербург – ныне спасенные им реликвии находятся в Эрмитаже. О чем – о чем, а уж об этом Анна Андреевна не могла не знать, ибо подаренный ей Борисом Анрепом бльшой деревянный крест того же происхождения, что и вывезенные им из Галиции древние иконы.

* * *

Когда в тоске самоубийстваНарод гостей немецких ждалИ дух суровый византийстваОт русской Церкви отлетал,

Когда приневская столица,Забыв величие свое,Как опьяневшая блудница,Не знала, кто берет ее, —

Мне голос был. Он звал утешно,Он говорил: «Иди сюда,Оставь свой край глухой и грешный,Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,Из сердца выну черный стыд,Я новым именем покроюБоль поражений и обид».

Но равнодушно и спокойноРуками я замкнула слух,Чтоб этой речью недостойнойНе осквернился скорбный дух.

Осень 1917, Петроград

НА РАЗВЕДЕННОМ МОСТУ

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});