Лестница Шильда, роман - Грег Иган

Мариама долго не отвечала, понимая, что любой репликой признает свое поражение. Но через несколько секунд поддалась.

― Она бы испугалась?

― Нет. Я думаю, она приняла бы его с благодарностью.

Чикайя улыбнулся, видя, как противно стало Мариаме.

Странно. Она каким-то образом надежно утвердила его в занимаемой позиции, выказав себя противником. От этого оказалось куда больше проку, чем если бы они без конца успокаивали и ободряли друг друга как союзники.

Он продолжил:

― Ты не допустишь к себе путешественника в надежде, что твой мир навеки пребудет неизменным. Ты так поступишь только потому, что сама не в состоянии вырваться, сбежать, и без очевидного знака перемен, висящего у тебя перед глазами каждый день, ты долго так прожить не сможешь. Вот что такое Барьер для подавляющего большинства. Он сулит перемены, которых нельзя было добиться иным путем.

Обещанная Софусом презентация проходила в амфитеатре, сооруженном кораблем примерно посередке одного из жилых модулей. Все пустовавшие в тот момент каюты были переконфигурированы и сдвинуты к центру таким образом, чтобы возникло одно вместительное помещение. Когда до Мариамы дошло, что при этом пострадает ее собственная каюта, она возмутилась.

― У меня там стекло! — обвиняющим жестом она указала на противоположный конец амфитеатра. — Вон прямо там, где вот этот расселся.

― Оно надежно защищено, — убеждал ее Чикайя тоном ветерана физики концертинных эффектов.[61] — В любом случае, даже если оно и разобьется, что ты теряешь? Что сломано, может быть починено.

― Оно еще ни разу не билось, — подчеркнула она.

Чикайя сказал:

― Терпеть не могу объяснять очевидное, но… — Он свел вместе большой и указательный пальцы, демонстрируя переход к атомарным масштабам.

Мариама смотрела на него, пока он не отвел руку.

― Это не то же самое. Но я и не ожидала, что ты поймешь…

Чикайя поморщился.

― Намекаешь, что я вконец обмещанился?

Лицо Мариамы смягчилось, она протянула руку и сочувствующим движением погладила его по выглядевшей обритой голове.

― Нет. Твои просчеты куда тоньше.

В этот миг Чикайя заметил Янна, вошедшего через портал амфитеатра в сопровождении нескольких собеседников. Он поднял руку и поманил его к себе. Янн охотно последовал приглашению, увлекая за собой спутников.

Расма, Хайяси, Бираго и Сульджан, как оказалось, работали над постройкой нового спектрометра. Из подхваченных им обрывков беседы стало ясно, что все, за исключением Бираго, поддерживают сторону Добытчиков; трое остальных перебрасывались шуточками, живописуя свое намерение прочистить фильтры от планковских червей, чьи предательские сигнатуры основательно запакостили дивные картины, открывавшиеся спектрометру. Бираго, казалось, не слишком обижался на них, но Чикайя прекрасно понимал, какой природы его спокойствие — то была реакция человека, чьи противники так многочисленны, что нет смысла аргументировать при них отличную от мнения большинства позицию.

Что до Мариамы, то она сходным образом очутилась в явном меньшинстве, однако ее поведение выходило за рамки обычной дипломатической корректности; получив краткую вводную, она болтала с Добытчиками так оживленно, что не оставалось сомнений в ее неподдельном дружелюбии. Чикайя задумался, а не их ли старую приязнь она держит на уме, стараясь не проявлять своей истинной позиции. Впрочем, какие бы усилия она ни прилагала сейчас ему на благо, загладить осадок после препирательств с Зифет и Кадиром ей ни за что не удастся.

Янн заметил:

― Новый спектрометр выглядит вполне прилично. Мы вдвое повысили разрешающую способность и теперь захватим целую новую полосу в гамма-диапазоне.

Чикайя покивал. Ему осталось непонятно, что это даст.

― А о чем это они все?

Он указал на трибуну: та медленно вытягивалась из пола прямо на глазах. Посредник пояснил, что расписание докладов нужно, чтобы отвлечь собравшихся от досужего трепа; то же относилось к перемене освещения и поднятым занавесям. Вероятно, этот аспект местной культуры «Риндлера» просто вошел в обиход, оставшись нигде не задокументирован.

― А я точно не знаю, — сознался Янн. — Обыкновенно вести разносятся загодя, иная сорока и за пару недель что-то да приносит на хвосте. Но это выступление как снег на голову. Доклады Софуса, впрочем, всегда небезынтересны. Уверен, что ты не разочаруешься.

― Он уже обмолвился насчет временной асимметрии.

― Что, асимметрия при обращении времени? Он что-то приготовил на тему стрелы времени в нововакууме?

― Нет. Насчет асимметрии при переносе относительно временной координаты.

У Янна округлились глаза.

― «Небезынтересно» — заниженная оценка моих ожиданий от его доклада.

Появился и сам Софус. Он пошел было к трибуне, но, не дойдя до нее, остановился и встал с одной ее стороны. Еще не все собрались в амфитеатре, и было похоже, что помещение окажется забито битком.

Мариама раздраженно стреляла взглядом на припозднившихся.

― Что, не могут потом все посмотреть у себя в черепушках?

― Это плотская прихоть, — важно согласился Янн. — Я тоже так до конца ее и не понял.

Чикайя поднял глаза и осмотрелся. Люди рассаживались даже па стульях, подвешенных к потолку. Туда можно было подобраться из коридорчиков, пересекавших верхние уровни и обычно обнимавшихся без предупреждения. Корабль постарался использовать каждый квадратный метр свободной поверхности, даже если это не оставило ему иного выхода, как сбить в кучу всех пассажиров. Он наткнулся на встречный взгляд Расмы и услышал шутку:

― Мне всегда хотелось побывать на представлении, где зрители свешивались бы со стропил и перекрытий.

Софус прочистил горло, и шорох в аудитории почти тотчас же стих. Чикайю это порядком впечатлило. Он сам, даже случись ему знать в лицо всех на борту, прибег бы к услугам Посредника, чтобы привлечь их внимание.

Софус начал говорить.

― К настоящему моменту мы засылаем графопостроительные зонды и накапливаем данные уже больше двухсот пятидесяти лет, пытаясь понять, что находится по ту сторону этой, — он сжал ладонь в кулак и указал им на Барьер, — стены. Результаты сейчас доступны для обозрения каждому из вас. Теории рождаются и умирают, и у нас уже достаточно данных, чтобы умертвить девяносто девять процентов всех идей в колыбели, не проводя никаких новых экспериментов для их поверки. Некоторым это представляется проявлением бессилия. Как можем мы вообще надеяться понять нечто, описываемое столь сложными закономерностями? От Ньютона до Сарумпета прошло всего лишь три с половиной столетия, что же с нами не так? Мы располагаем математическими инструментами, пригодными для исследования модельных систем, превосходящих сложностью все, доныне обрушенное природой на наши головы. Бестелые еще десять тысячелетий назад устали от физики и занялись чем-то более интересным. Для них жить на таком скудном минимуме интеллектуальной стимуляции все равно что для взрослого — до конца времен ковыряться в детском наборе строительных кубиков. Но даже их чрезвычайно гибкие в своей бестелесности разумы оказались бессильны разломать новую игрушку, которую мы им так любезно подсунули.