Корейский излом. В крутом пике - Александр Александрович Тамоников

Чувствовалось, что лейтенанта сильно напрягает начальство по поводу строительства свинарника – все тушенка да тушенка, а тут свежее мясо. Он был готов уцепиться за малейшую возможность, чтобы ускорить работы.

– Я был недавно в Порт-Артуре, – начал Колесников, – там китайцы берут пленных из корейских лагерей для работы на своих стройках. Говорят, что те пашут как кони. Обратитесь к Кожедубу, он у корейцев в авторитете, пускай затребует пленных.

Глаза лейтенанта засветились истинной радостью:

– А это мысль! Бутылка с меня, если все получится.

И получилось. После недолгих переговоров корейцы выделили для авиадивизии десять узников из Пхеньянского лагеря. И не просто узников – кто-то, обладающий большим чувством черного юмора, прислал американских пилотов, именно тех, которые участвовали в воздушных боях двенадцатого апреля.

Гузеев на следующий день заявился в гости к Колесникову и, рассыпаясь в благодарностях, вручил целых три бутылки «Столичной».

В числе пленных американцев были три негра, что сильно заинтересовало личный состав дивизии. На негров ходили смотреть как на диковинку. Американцев поселили в старом деревянном бараке, который достался дивизии по наследству. Строение пленные быстро отремонтировали, сколотили лежаки и поставили две печки-буржуйки для обогрева. После корейских лагерей с трехъярусными нарами новое жилье показалось им сказочными хоромами.

Гузеев построил пленных возле недокопанного котлована.

– Равняйсь, смирно!

Все, кроме одного негра, выполнили команду. Он остался стоять, заложив руки за спину и выставив вперед правую ногу.

– Смирно, я сказал! – Никакой реакции. Лейтенант вскипел от подобной наглости. – Не понимаешь по-русски, так поймешь по-международному. – Он без замаха, резко ударил негра кулаком в солнечное сплетение. Тот, потеряв дыхание, согнулся пополам.

На удивление, еще двое чернокожих, стоящих рядом, вместо того, чтобы поддержать товарища, стали на него злобно орать.

– Они ему говорят, что если он и дальше будет злить русского офицера, его отправят обратно в Корею, и там он будет сидеть в дерьме, как навозный жук. И других туда же затянет, – пояснил стоящий рядом китаец, понимающий по-английски.

В то же самое время, нарушив строй, один из черных проорал непонятливому сослуживцу что-то прямо в ухо. Бедолага встрепенулся и застыл по стойке «смирно».

– Он контуженый, поэтому плохо слышит, – невозмутимо прокомментировал китаец.

– А мне откуда было знать? – Лейтенант пожал плечами и смущенно похлопал негра по плечу: – Все гут. Вольно.

Тот не шелохнулся, продолжая стоять навытяжку. Тогда Гузеев подошел к куче лопат, лежащих неподалеку, выдернул одну и, вручив ее испуганному пленному, указал в сторону канавы. Негр понимающе закивал и бросился исполнять приказ.

Работали пленные добросовестно, а в свободное от работы время замполит части взялся за их идеологическую обработку. На первом же занятии он заявил:

– Вы здесь находитесь для того, чтобы не только работать, но и учиться. Ваше обучение может занять год, два, десять, двадцать лет. Кто-то может умереть за время учебы. Но, если и умрете, не жалейте об этом, потому что вы приобщитесь к прогрессивному человечеству.

Видимо, усилия замполита имели малый успех, потому что он обратился к Колесникову за помощью:

– Майор, поговорите с американцами, ну там… про советский образ жизни, про равенство и братство всех народов в СССР. Вы летчики, они вам больше поверят. Могу текст набросать.

– Товарищ подполковик, вы же мое личное дело читали. Пообщаюсь с американцами, а потом мне очередное шпионское дело начнут шить, – попытался отказаться Колесников.

– Не волнуйтесь, все будет под контролем, я буду лично присутствовать на этом мероприятии, – успокоил его замполит.

Ругаться с политработником – себе дороже, и Павел, скрепя сердце, согласился, но предупредил, что никаких предварительных текстов ему не надо, мол, сам соображу, что говорить.

Придя в барак, Колесников уселся на свободный лежак и с ходу заявил:

– Ну что, товарищи пилоты. Здорово мы с вами повоевали.

Американцы, узнав, что к ним пришел командир эскадрильи, той самой, которая их разделала в пух и прах двенадцатого апреля, оживились и начали задавать вопросы. Так два часа и проговорили. Специальный переводчик не потребовался, потому что один из американцев владел русским языком. Замполит остался доволен, а Павел познакомился с тем самым контуженым негром.

Он носил подходящее имя Джон Блэк и являлся не чистым представителем одного из негритянских народов, а мулатом. Отец у него был ирландским коммунистом, который считал, что построение коммунизма возможно только в СССР, поэтому отдал сына на курсы русского языка, организованного русскоязычными эмигрантами.

«Вырастешь – поедешь в СССР коммунизм строить», – часто повторял он сыну, и тот внял его увещеванием. Когда отец сгинул в круговороте Великой депрессии, молодой Джон вступил в ряды некоей коммунистической организации, при этом изучение русского языка не оставил, а продолжал читать труды Маркса, Энгельса, Ленина и русскую художественную литературу в оригинале.

Колесникову, который раньше видел негров только на фотографиях, интересно было общаться с необычным американцем, и они часто беседовали на различные темы. Как-то он задал Джону провокационный вопрос:

– Ну, вот ты коммунистом себя считаешь, а бомбишь Северную Корею, где тоже коммунисты. Как это понимать?

– В Корее не настоящие коммунисты. КНДР – это детище СССР или его выкидыш, как хочешь называй. Их руководство ради борьбы за власть и в ожидании подачек готово перекраситься под любую идеологию: хоть в анархистов, хоть в либералов. Вот Китай – совсем другое дело. А в армию я пошел по контракту, потому что мечтал поступить в Московский университет, а где деньги взять? Оттрубил пять лет – вот они и деньги. А там как-нибудь сообразил бы – у моих товарищей налажены связи с вашей ВКП.

Колесникова забавляли взгляды американца на политические процессы, а в чем-то он с ним и соглашался. «А Полонский так и полностью поддержал бы».

– Ну и как тебе наши летчики? Ты же воевал против нас в «черный четверг»? – На лице Павла заиграла ехидная улыбка.

– Выше всяких похвал, – честно признался Джон. – Я бы почел за честь служить в советской авиации. У меня нормально получалось – просто не повезло.

– Не возьмут, и не мечтай, – убежденно проговорил Павел. – Подумают, что ты внедренный агент и захочешь угнать самолет. Лучше займись пропагандой советского образа жизни на английском языке – тогда тебя на руках носить будут. Уж поверь мне.

Во время одной из бесед Колесников вспомнил колонну пленных в Порт-Артуре, комментарии Джу и поинтересовался:

– Ну и как тебе жилось в корейском плену? По сравнению с нашим?

– Лучше и не вспоминать. – Лицо Джона помрачнело. – В лагерь под Пхеньяном нас заставили идти пешком. Мне еще повезло – я приземлился километрах в тридцати, а вот других гнали от самой 38-й параллели. Кормили кое-как, а тех, кто уже не мог идти дальше, просто-напросто добивали. Корейцы американцев ненавидят…

– А за что вас любить? – перебил Джона Колесников. – Разбомбили их города, уничтожили кучу населения. Хорошо хоть в плен взяли, а не расстреляли