Поезд на Солнечный берег - Валерия Вербинина

– Это вы летели за мной? – спросил Филипп.

– Мы, – подтвердил Гаргулья, радостно улыбаясь.

– Вообще–то не совсем, – уточнил Ромул, выразительно косясь на девушку в блестящем платье.

– Мы гнались за одним уродом, который швырнул в меня роялем, – объяснил Сильвер, – но он удрал от нас, а ты ехал как раз за ним, и мы решили прокатиться.

– Докладываю, – пискнул компьютер из истребителя Филиппа, – машина проверена, принадлежит Сильверу Прюсу, журналисту.

Ромул, Гаргулья и Сильвер дружно расхохотались.

– Как дела, старик? – спросил Ромул.

– Что новенького?

– Как поживаешь?

– Скоро радостное событие?

– Какое событие? – спросил Филипп, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.

– Он еще спрашивает! – воскликнул Ромул.

Гаргулья первым догадался, в чем дело, и сделал ему знак молчать.

– Это Ада, – сказал Филипп. – Генрих Гаргулья, Ромул Лиходей, Сильвер Прюс.

– Очень приятно, – сказал Ромул.

– Здравствуйте, – сказал диковатый, встрепанный Гаргулья.

– Я… гм… да, – сказал Сильвер, кося глазом. – Сильвер. Определенно, это я. Учтивый, гениальный, средней упитанности.

– Я хочу сказать, – лиходейски встрял Лиходей, – мы ждем не дож…

– Сильвер – журналист, – объяснил Филипп. – Ромул, – прошептал он, – я знаю все, молчи!

Сильвер воспользовался тем, что Филипп отвернулся к фальшивомонетчику, и бойко заговорил:

– Вы правы, это ужасная профессия. (Ада еще ничего не сказала.) Но что поделаешь? Ради всеобщего блага я готов на все. Справедливость превыше всего. Мой девиз: объективность любой ценой. Поэтому я против роялей и против тех, кто их кидает. Правду не задавить! Я, Ка… Сильвер Прюс, заявляю, что…

Что именно двуличный кактус собирался заявить, не узнал никто, потому что со стороны застывшего водопада, покрытого льдом, подлетел вишневого цвета истребитель, в котором сидели улыбающийся Орландо, кое–кто без лица и Лаэрт, напросившийся за компанию. Орландо свесился в окно.

– Смотри, это Филипп! Давай к нему!

Сильвер Прюс насупился. Одной рукой он поглаживал затвор новейшего убойного фотоаппарата, висевшего у него на груди, а другую нервно вытирал о себя. Орландо, вампир и Человек без лица вылезли, и Филипп представил их компании.

– Клянусь гипотрахелионом! – воскликнул нервный Генрих, когда Лаэрт подлетел к нему. – Пожалуйста, не надо вампиров, своих я уже сдал в музей.

– А он разве не развеется на солнечном свету? – спросил Ромул с сомнением.

– Черта с два! – завопил Лаэрт. – Не дождетесь! Я закаленный упырь и чихать хотел на детские суеверия. – Он горящими глазами уставился на актера. Филипп был вынужден призвать Лаэрта к порядку, и тот спрятался за спину Человека без лица.

– Мы уже знакомы, – сказал Орландо Аде. – Помните, в кафе? Только я выглядел немного иначе, потому что мне все было по барабану.

– Вы похожи на маленького принца, – сказала Ада. Орландо потупился: Ада ему явно нравилась, но Человек без лица был рядом и держался начеку. Он выразительно кашлянул; Оливье подскочил на месте.

– Чья это машина там стоит? – осведомился Призрак вежливо.

– Моя, – гордо сказал Сильвер.

– Что–то она мне напоминает, – задумчиво сказал Человек без лица.

– Этот парень – в полном шоколаде! – не удержался Орландо. – Ты представляешь, на нас в Городе напали какие–то уроды. Пришлось сматываться, так он вырубил компьютер и делал такие виражи, что ой–ой–ой! – От удовольствия Оливье даже повернулся вокруг себя.

– Вы случайно не один из этих уродов? – печально спросил Человек без лица у Сильвера.

– Друзья, – вмешался Филипп, – я предлагаю погулять и забыть обо всем.

– Не получится, – ощетинился Сильвер. – Этот парень сбросил на меня рояль.

– А, это были вы? – надменно удивился Орландо, хотя отлично все помнил.

– А дохлые поклонницы, которых вы в меня швыряли? – наседал Сильвер.

– Сами виноваты, – защищался Орландо, – нечего было торчать под моими окнами!

– По–моему, сейчас что–то произойдет, – сказала Ада в испуге.

И оно произошло: Сильвер нажал на спуск фотоаппарата. Орландо увернулся, и пуля, летя по инерции, прошила насквозь Человека без лица, стоявшего за ним. Человек без лица не обиделся: он взял Сильвера за горло, стащил с него бронежилет, как с банана сдирают кожуру, и начал вязать узлами. Ада закрыла лицо руками. Сильвер хрипел, и хрип его становился все тише. Филипп, Ромул и Гаргулья объединенными усилиями оторвали Человека без лица от полуживого журналиста и стали развязывать последнего. Человек без лица достал баллончик с жидкой кожей, побрызгал на рану, и она затянулась. Ада по–прежнему стояла, спрятав в ладонях лицо; Филипп, подойдя к ней, осторожно отвел ее пальцы. Сильвер вскочил и запрыгал по дорожке, как резиновый мячик. Ада улыбнулась, но в улыбке ее сквозила боль.

– Вот видишь, все хорошо, – сказал Филипп ободряюще.

Ветер раскачивал желтый шар на ветвях сгоревшего дерева. Филипп стоял рядом с Адой, забыв обо всем на свете; его душа (о, это старомодное, затертое до дыр слово!) стала любовью к ней, и он не мог допустить, чтобы хоть одна слеза скатилась с ее ресниц.

– Здесь красиво, правда? – спросил Филипп.

– Очень, – искренне ответила она. И с усилием добавила: – Эта трава – мертвая. Солнце сожгло ее.

– Одно твое слово – и будет дождь, – сказал Филипп.

Она недоверчиво улыбнулась и пошла по дорожке туда, где буйные травы оплетали все; но, сделав несколько шагов, услышала голос студента:

– Филипп, что ты делаешь!

Тучи сомкнулись вокруг солнца и скрыли его.

Поднялся ветер; он развевал волосы Ады и кружил вихрем мертвые листья. Тогда она подбежала к Филиппу и прижалась к нему. Сильвер, стеная, бродил по дорожкам, держась за голову и бормоча невнятные слова. Орландо тревожно смотрел на Фаэтона; только Человека без лица, казалось, не волновало ничто. Лаэрт, глядя на влюбленных, млел от зависти. Хлынул дождь.

– Филипп, прекрати! – крикнул Ромул.

– Неблагоприятные погодные условия, – заверещал компьютер. – Срочный запрос в министерство погоды.

– Отменить, – велел Филипп.

– Филипп, – сказал студент серьезно, – это же противозаконно. Ты же не можешь устанавливать погоду.

Его слова угасли в вое бури.

– Филипп, – закричал Ромул, – чего ты добиваешься?!

А тому пришла в голову дерзкая мысль.

– Я хочу построить радугу! – крикнул он.

– Что? – вопил Гаргулья.

– Он сумасшедший! – закричал Ромул, цепляясь за дерево. – Это же опасно! Я читал в истории, что радуги уносили целые дома и убивали людей.

– Это ураган, глупец, – крикнул Филипп, – а я хочу всего лишь радугу!

– Так, – бормотал Сильвер, – дождь, дождь! О, как хорошо! Я дышу, дышу! Проклятый пыльный город!

– Брысь! – прикрикнул Орландо на Лаэрта, вертевшегося возле него.

Неожиданно буря стихла. Дождь перестал; упало еще несколько капель. Воздух свежел; облака в небе таяли, и Филипп, не удержавшись, поцеловал Аду в мокрую щеку. Показалось солнце.

– Ну, и где она, твоя радуга? – спросил Ромул.

Орландо вздрогнул и подался вперед. Взгляд его был прикован к чему–то, что вырастало из земли у ног Ады и Филиппа. Ослепительное сияние поднималось над заброшенным парком, переливаясь всеми цветами, играя нежнейшими оттенками. Затем сияние хлынуло ввысь, стремясь куда–то в небо, и перекинулось к Городу. Радуга вознеслась над головами, как мост, во всей своей неописуемой красе. Гаргулья открыл рот. Ромул остолбенел; он несмело потрогал трепещущее сияние – и медленно отвел руку.

– Ну как? – спросил Генрих.

– И не разберешь сразу, – ответил совершенно растерянный Ромул.

Филипп обнял Аду и мягко взмыл ввысь. Он опустился на радугу и пошел по ней, стремительно удаляясь. С земли его фигурка и фигурка Ады казались совсем крошечными. Сильвер хрипло засмеялся.

– Он сумасшедший, – сдавленным голосом сказал Ромул; но ему никто не поверил.

– Как это у него получается? – спросил Гаргулья с тоской. – Нет, все–таки…

Филипп вел Аду по радуге. Под их ногами дрожало и струилось ласковое сияние. Громадный парк с его чахлой травой, мертвыми машинами и застывшим водопадом остались далеко–далеко. На самом верху влюбленные остановились. Они не считали, сколько пробыли там; прошлое, настоящее и будущее слились в этом мгновении (или вечности?) счастья, бессмертного, непостижимого, неповторимого. Каждый из них мог прочитать все мысли другого, почувствовать его чувствами, взглянуть на мир его глазами, потому что они были одно. Я – это ты, и ты – это я; так было, так будет. Порывистым движением Ада поднесла его руку к губам и поцеловала его ладонь. Филипп был потрясен.

– Зачем, Филипп?