Сочинения - Уильям Теккерей

– А я даже не заметила, был он там или нет! – объявила мисс Этти, вздернув головку.

Но неизменно правдивая Тео сказала:

– Нет, я думала о нем и огорчилась, что его там не было; и ты тоже думала о нем, Этти.

– Ничего подобного, мисс, – стояла на своем Этти.

– Но ведь ты шепнула мне, что проповедь читает священник Гарри.

– Думать о священнике мистера Уорингтона не значит думать о мистере Уорингтоне. Проповедь была действительно прекрасная, но дети фальшивили самым ужасным образом. О, вон леди Мария в окне напротив нюхает розы, а это идет мистер Вулф, узнаю его военный топот. Правой-левой, правой-левой! Здравствуйте, полковник Вулф!

– Почему у тебя такой мрачный вид, Джеймс? – спросил полковник Ламберт с обычным добродушием. – Твоя красавица побранила тебя за что-нибудь, или проповедь разбудила твою совесть? Священника зовут мистер Сэмпсон, ведь так? Прекраснейший проповедник, клянусь честью!

– Проповедует он одни добродетели, а практикует другие! – ответил мистер Вулф, пожав плечами.

– Когда проповедь кончилась, мне показалось, что и десяти минут не прошло – госпожа Ламберт даже ни разу не вздремнула, верно, Молли?

– А вы видели, когда этот молодчик явился в церковь? – с негодованием спросил полковник Вулф. – Он вошел в открытую дверь ризницы в самую последнюю минуту, когда уже допели псалом.

– Возможно, он служил дома у какого-нибудь больного – здесь ведь много больных, – возразила миссис Ламберт.

– Служил! Ах, моя добрая миссис Ламберт! Вы знаете, где я его нашел? Я отправился на поиски вашего молодого шалопая, виргинца.

– У него, по-моему, есть имя, и очень красивое, – воскликнула Этти. – И зовут его вовсе не Шалопай, а Генри Эсмонд-Уорингтон, эсквайр.

– Мисс Эстер, сегодня утром без четверти одиннадцать, когда звонили все колокола, я застал этого проповедника в полном облачении и Генри Эсмонда-Уорингтона, эсквайра, в спальне этого последнего, где они разбирали партию в пикет, которую сыграли накануне вечером!

– Ну и что же! Многие достойные люди играют в карты по воскресеньям. Король играет в карты по воскресеньям.

– Тсс, милочка!

– Нет, играет, я знаю, – объявила Этти. – С этой накрашенной особой, которую мы видели вчера, с этой графиней, как бишь ее?

– Мне кажется, дорогая мисс Эстер, что священнику в подобный день приличнее держать в руках божьи книги, а не дьявольские, – и я взял на себя смелость сказать это вашему проповеднику. (Да, непростительную смелость! объявили глаза мисс Этти.) И я сказал нашему молодому другу, что ему следовало бы не нежиться дома в халате, а спешить в церковь.

– Неужто, полковник Вулф, вам хотелось, чтобы Гарри пошел в церковь в халате и ночном колпаке? Хорошенькое это было бы зрелище, ничего не скажешь! – яростно воскликнула Этти.

– А вот мне хотелось бы, чтобы язычок моей девочки дал бы себе отдых, заметил папенька, поглаживая дочку по раскрасневшейся щеке.

– Молчать, когда нападают на друга и никто за него не вступается? Да, никто!

Тут две губки плотно сомкнулись, тоненькая фигурка задрожала, и, метнув в полковника Вулфа прощальный негодующий взгляд, девочка выбежала из комнаты – как раз вовремя, чтобы, закрыв дверь, разрыдаться на лестнице.

Мистер Вулф совсем растерялся.

– Право же, тетушка Ламберт, я не хотел обидеть Эстер.

– Конечно, нет, Джеймс, – ответила она очень ласково и протянула ему руку. Молодой офицер называл ее тетушкой Ламберт, когда был маленьким мальчиком.

Мистер Ламберт насвистывал свой любимый марш «За горами далеко», выбивая пальцами по подоконнику барабанную дробь.

– Папенька, нельзя свистеть в воскресенье! – воскликнул благонравный воспитанник Серых Монахов и тут же добавил, что после завтрака прошло уже три часа и од был бы не прочь доесть сырный пирог, купленный Тео.

– Ах ты, маленький обжора! – воскликнула Тео, но с лестницы донесся какой-то странный звук, и она выбежала из комнаты, старательно притворив за собой дверь. Мы не последуем за ней. Звук этот был рыданием, которое вырвалось из самой глубины трепещущего измученного сердечка Эстер, и хотя мы этого не видели, я не сомневаюсь, что девочка бросилась на шею сестре и расплакалась на груди доброй Тео.

Когда под вечер семья отправилась погулять по лугу, Этти осталась дома – она лежала в постели с головной болью, а ее мать ухаживала за ней. Чарли вскоре встретил школьного приятеля, мистер Вулф, разумеется, не замедлил удалиться в обществе мисс Лоутер, а Тео с отцом, чинно прогуливаясь под ясным воскресным небом, увидели госпожу Бернштейн, которая грелась на солнышке, сидя на скамье под деревом, окруженная заботами племянницы и племянника. Гарри, просияв от радости, бросился навстречу своим дорогим друзьям, дамы весьма любезно поздоровались с полковником и его дочерью, которые были так добры к их Гарри.

Каким красивым и благородным он выглядит, подумала Тео и назвала его по имени, точно он и правда был ее братом.

– Почему мы не видели вас сегодня утром, Гарри? – спросила она.

– Я ведь не знал, что вы приехали в Танбридж, Тео.

– И все-таки вы могли бы увидеть нас, если бы захотели!

– Где же? – осведомился Гарри.

– Вон там, сэр, – ответила она с упреком, указывая на церковь. И ее бесхитростное личико излучало нежность и доброту. Ах, юный читатель, бродящий по свету и борющийся с искушениями, да будут и о вас с любовью молиться две-три чистые души!

Глава XXXIII, содержащая монолог Эстер

Когда вспышка Этти выдала отцу ее секрет, Мартин Ламберт в первую минуту очень рассердился на юношу, который отнял у него и у всей семьи сердце его девочки.

– Чума на всех повес, англичан и индейцев! – вскричал полковник, обращаясь к жене. – И зачем только этому шалопаю понадобилось расквасить нос именно об наши ворота!

– Может быть, милый, нам удастся его исправить, – кротко возразила миссис Ламберт. – А к нашим дверям его привело Провидение. Вы смеялись надо мной, мистер Ламберт, когда я говорила это раньше, но если не само небо привело молодого человека к нам, то кто же? И, может быть, он принес с собой счастье и радость для нас всех!

– Как это тяжко, Молли! – простонал полковник. – Мы ласкаем, лелеем и растим их, мы ухаживаем за ними в дни болезней, мы хлопочем и строим планы, мы копим деньги, и штопаем, и перештопываем старую нашу одежду, а если у них болит голова, мы глаз не смыкаем от тревоги, мы трудимся день и ночь, чтобы исполнять их прихоти и капризы, и слышим: «папочка», «милый папенька» и «у кого еще есть такой отец?». Утром во вторник я – король в своем доме и семье. А во вторник вечером является принц Фу-ты Ну-ты – и моему царствованию приходит конец. Целая жизнь забыта и отринута ради пары голубых глаз, пары стройных ног и копны рыжих волос.

– Нам, женщинам, повелено оставлять все и следовать за мужем. И, помнится, милый Мартин, у нас с тобой дело сладилось очень скоро, – сказала миссис Ламберт, кладя руку на плечо супруга.

– Такова человеческая природа и чего еще можно ждать от девчонки? – со вздохом сказал полковник.

– И мне кажется, я исполнила свой долг перед мужем, хотя, признаюсь, ради него я оставила моего отца, – тихонько добавила миссис Ламберт.

– Умница! Провалиться мне на этом месте, я тебя очень люблю, Молли, сказал добряк-полковник. – Но вспомни-ка, зато твой отец меня очень не любил, и если я когда-нибудь обзаведусь зятьями…

– Если! Нет, вы подумайте! Конечно, мои девочки непременно выйдут замуж, мистер Ламберт! – вскричала маменька.

– Ну, так когда они явятся, сударыня, я возненавижу их, как ваш батюшка возненавидел меня – и по заслугам! – за то, что я отнял у него его сокровище.

– Мартин Ламберт, перестаньте кощунствовать и говорить противоестественные вещи! Да, противоестественные, сударь! – возразила его супруга.

– Нет, душа моя! Вот тут слева у меня больной зуб, и лишиться его, конечно – вещь самая естественная. Однако когда зубодер начнет его выдирать, мне естественно будет почувствовать боль. А неужто вы думаете, сударыня, что Этти мне не дороже всех моих зубов? – спросил мистер Ламберт.

Однако еще не бывало женщины, которой не хотелось бы выдать замуж свою дочь, как бы ни бунтовали отцы против вторжения зятя в их семью. А матери и бабушки на свадьбах дочерей и внучек вновь переживают собственное замужество – их души облекаются в муслин и кружева двадцатилетней или сорокалетней давности, вновь белые ленты украшают кучера, и это не новобрачные, а они сами вновь впархивают в карету и уносятся прочь. У какой женщины, даже самых преклонных лет, не хранится в потаенных шкафчиках сердца ее пересыпанный лавандой свадебный наряд?

– Так грустно будет расставаться с ней, – со вздохом продолжала миссис Ламберт.

– Ты уже все решила, Молли, – со смехом сказал полковник. – Не пойти ли мне заказать изюм и коринку для свадебного пирога?

– И мне придется оставить дом на тебя, когда я поеду к ней в Виргинию. А сколько миль до Виргинии, Мартин? Наверное, много тысяч.