Сочинения - Уильям Теккерей

– Здоровье мисс Фанни Маунтин из Виргинии, – сказал мистер Уорингтон, наливая вино, а его мысли унеслись за много тысяч миль домой.

– Наверное, одна из ваших американских побед? – заметил капеллан.

– Да нет, ей пошел только одиннадцатый год, а в Виргинии я никогда никаких побед не одерживал, мистер Сэмпсон, – ответил молодой человек.

– Вы истинный джентльмен, сэр, – целуя, вы молчите об этом.

– Я не целую и молчу. У нас в Виргинии, Сэмпсон, не в обычае губить девушек или проводить время в обществе потерянных женщин. Мы, виргинские джентльмены, чтим женщин и не ищем их позора, – вскричал Гарри, и вид у него при этом был очень гордый и красивый. – Та, чье имя я назвал, росла в нашей семье с младенчества, и я застрелю негодяя, который посмеет ее обидеть. Небом клянусь – застрелю!

– Ваши чувства делают вам честь. Позвольте пожать вашу руку. Я должен пожать вам руку, мистер Уорингтон, – вскричал восторженный капеллан. – И разрешите сказать вам, что это было самое искреннее, самое дружеское пожатие, а вовсе не попытка бедняка угодить богатому патрону. Нет! Такое вино уравнивает всех людей… да, всяк богат, пока оно не иссякло. И с этой бутылкой Том Сэмпсон не беднее вас с вашим княжеством.

– Так разопьем еще бутылочку злата, – сказал со смехом Гарри. – Encore du cachet jaune, mon bon Monsieur Barbeau! [322] – И мосье Барбо удалился в погреб.

– Еще бутылочку злата! Превосходно! А как чудесно вы говорите по-французски, мистер Гарри.

– Да, я хорошо говорю по-французски, – объявил Гарри. – Во всяком случае, мосье Барбо меня понимает.

– По-моему, вы все делаете хорошо. Вы преуспеваете во всем, за что ни возьметесь. Вот почему тут воображают, сэр, что вы завоевали сердца стольких женщин.

– Ну вот, опять вы про женщин! Сколько раз мне повторять, что мне не нравятся эти историйки про женщин! Черт меня подери, Сэмпсон, ну зачем им надо чернить репутацию джентльмена?

– Во всяком случае, сэр, одна такая женщина есть, если только глаза меня не обманывают! – воскликнул капеллан.

– О ком вы? – спросил Гарри, багрово краснея.

– Нет, имен я не называю. Не бедняку капеллану вмешиваться в дела тех, кто выше его, или проникать в их мысли.

– Мысли? Какие еще мысли, Сэмпсон?

– Мне казалось, что я замечал в Каслвуде у одной прелестной и знатной особы явные признаки сердечной склонности. Мне казалось, что некий благородный молодой джентльмен пылает страстью, но, может быть, я ошибся и смиренно прошу прощения.

– Ах, Сэмпсон, Сэмпсон! – перебил его юноша. – Я очень несчастен. Я давно хотел кому-нибудь довериться, попросить совета. Так, значит, вы знаете, что происходило… между мной и… Налейте мистеру Сэмпсону, мосье Барбо… и… и одной особой?

– Я наблюдал это весь прошлый месяц.

– Черт побери, сударь, вы признаетесь, что шпионили за мной? – гневно воскликнул Гарри.

– Шпионил? Но ведь вы ничего и не скрывали, мистер Уорингтон, а ее милость – тоже плохая обманщица. Вы все время были вместе. В беседках, в аллеях, в деревне, в коридорах замка – вы всегда находили предлог искать общества друг друга, а за вами наблюдало много глаз помимо моих.

– Боже милостивый! Так что же вы видели, Сэмпсон? – воскликнул юноша.

– О нет, сэр! О поцелуях следует молчать. Я готов снова это повторить, – объявил капеллан.

Молодой человек покраснел еще больше.

– Ах, Сэмпсон, – вскричал он, – могу ли я… могу ли я довериться вам?

– Любезнейший сэр! Милейший, великодушнейший юноша! Вы ведь знаете, что я готов пролить за вас кровь моего сердца! – восклицал капеллан, пожимая руку своего покровителя и возводя блестящие глаза к потолку.

– Ах, Сэмпсон, как я несчастен! Послушайте, я тут играю в карты и пью вино, но только для того, чтобы рассеяться. Признаюсь вам, что в Каслвуде между некой особой и мной что-то произошло.

Капеллан присвистнул над рюмкой бордо.

– И от этого-то я и несчастен. Понимаете, если джентльмен дал слово, то, значит, он его дал и должен сдержать. Понимаете, я думал, что люблю ее, – да, и люблю очень сильно, потому что она милая, добрая, нежная и, кроме того, хорошенькая – настоящая красавица, но ведь вам известна разница в нашем возрасте, Сэмпсон. Подумайте, какая между нами разница в возрасте, Сэмпсон! Она не моложе моей матери!

– Которая вам этого никогда не простит.

– Я не позволю вмешиваться в мои дела! Ни госпоже Эсмонд, ни кому бы то ни было еще! – воскликнул Гарри. – Но понимаете, Сэмпсон, она, правда, немолода и… О, черт возьми! Зачем только тетушка сказала мне это!

– Но что?

– То, чего я не могу открыть никому, то, что причиняет мне невыносимые муки!

– Но не про… не про… – Капеллан припомнил интрижку ее милости с французским учителем танцев и кое-какие другие историйки, бросавшие некоторую тень на ее репутацию, но вовремя умолк. Выть может, он выпил слишком мало и вино еще не успело расположить его к полной откровенности, а может быть, слишком много, я минута душевного благородства осталась уже позади.

– Да-да! Они все фальшивые – все до одного! – возопил Гарри.

– Силы небесные, о чем это вы? – осведомился его друг.

– Вот о чем, сударь, вот о чем! – ответил Гарри, выбивая дробь на своих белоснежных зубах. – Я не знал этого, когда делал ей предложение. Клянусь, не знал! Как это ужасно, как ужасно! Сколько мучительных ночей провел я из-за этого, Сэмпсон. У моего милого дедушки были вставные челюсти – их ему изготовил один француз в Чарлстоне, – и мы подглядывали, как они скалились в стакане с водой, а когда он их вынимал изо рта, щеки у него сразу западали… Мне и в голову не приходило, что у нее тоже…

– Но что, сэр? – снова спросил капеллан.

– Черт побери, сударь! Разве вы не понимаете, что я говорю о зубах? сказал Гарри, стуча по столу.

– Но ведь их таких только два.

– А вам откуда это известно, сударь, черт побери? – в ярости осведомился молодой человек.

– Я… от ее горничной. Ей выбило два зуба камнем, который, кроме того, немного рассек губу, и их пришлось заменить.

– Ах, Сэмпсон! Неужели вы хотите сказать что они не все поддельные? воскликнул юноша.

– Всего два, сэр. Во всяком случае, так говорила Пегги, а она выболтала бы всю подноготную и об остальных тридцати – они такие же настоящие, как ваши собственные зубы, а у вас зубы прекрасные.

– А ее волосы, Сэмпсон, они тоже настоящие? – спросил молодой джентльмен.

– Они изумительны – это я могу подтвердить хоть под присягой. Ее милость может сидеть на них, а фигура у нее великолепна, казна белее снега, а сердце – добрейшее в мире, и я знаю…. то есть, я убежден, что оно полно вами, мистер Уорингтон.

– Ах, Сэмпсон! Пусть небо, пусть небо благословит вас! Какую тяжесть вы сняли с моей души этими… этими… ну, неважно! Ах, Сэм! Как счастлив… то есть… нет-нет, как я несчастлив! Она не моложе госпожи Эсмонд – черт побери, это так! Она не моложе моей матери! Неужели человек должен жениться на женщине, которая не моложе его матери? Это уж слишком, черт возьми! Да, слишком! – И тут, как ни прискорбно, Гарри Эсмонд-Уорингтон, эсквайр из Каслвуда в Виргинии, вдруг расплакался. Видите ли, блаженная черта была пройдена уже несколько рюмок тому назад.

– Так, значит, вы не хотите жениться на ней? – спросил капеллан.

– А вам-то что до этого, сударь? Я дал ей слово, а у Эсмонда – у виргинского Эсмонда, заметьте, мистер… как бишь вас?.. Сэмпсон… кроме его слова, нет ничего.

Мысль была, безусловно, благородной, но выразил ее Гарри несколько заплетающимся языком.

– Заметьте, я сказал «виргинский Эсмонд», – продолжал бедняга Гарри, назидательно поднимая палец. – Я не говорю о здешней младшей ветви. Я не говорю о Уилле, который надул меня с лошадью, – я ему переломаю все кости. Леди Мария тут ни при чем… да благословит ее бог! И да благословит бог вас, Сэмпсон! Вы заслуживаете, чтобы вас сделали епископом, старина!

– Я полагаю, вы обменивались письмами? – спросил Сэмпсон.

– Письмами! Черт возьми, она только и делает, что пишет мне письма. Чуть отведет меня в оконную нишу, и уже засовывает письмо мне за манжету. Письма – насмешили просто! Вот они, письма! – И юноша бросил на стол бумажник с пачкой эпистол бедняжки Марии.

– Да, это письма, ничего не скажешь! Целая почтовая сумка! – заметил капеллан.

– Но тот, кто посмеет коснуться их… будет убит… на месте! – возопил Гарри, встал со стула и, пошатываясь, побрел за своей шпагой.

Обнажив ее, он притопнул ногой, сказал «ха-ха!» и сделал выпад, целясь в грудь мосье Барбо, ловко укрывшегося за спиной капеллана, который не на шутку встревожился. Я знаю, нашлось бы немало более интересных картин, чем те, которые мы посвящали Гарри в этом месяце, однако наш юноша, когда он со всклокоченными волосами метался по зале flamberge au vent [323] , стараясь заколоть перепуганных трактирщика и капеллана, мог бы дать недурную пищу карандашу. Но увы, он споткнулся о табурет и был повержен в прах врагом, похитившим его рассудок. Эй, Гамбо! Помоги своему господину добраться до постели!