Митральезы Белого генерала (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Как думаешь, она рассказала ему о нашем предложении?

— Не знаю. Он вел себя совершенно обычно.

— Ну, это как раз ни о чем не говорит. Выдержки ему не занимать.

— Послушай, я никак не возьму в толк, зачем она тебе нужна? Мало ли экзальтированных барышень в наших рядах…

— Помилуй, мадемуазель Берг никак не назовешь «экзальтированной барышней». Напротив, она весьма не глупа и умеет держать себя в обществе. Такие как она могут быть полезны в нашем деле. Но ты прав, меня интересует вовсе не она, а её жених.

— Будищев? Но он ведь абсолютно аполитичен!

— Не скажи. Скорее, абсолютно скрытен.

— Но отчего ты так думаешь о нем?

— Ты слышал о группе Крашенинникова?

— Разумеется!

— Я почти уверен, что Будищев входил в неё.

— Это невозможно!

— Почему?

— Но он…

— Осторожен? Замкнут? Хорошо стреляет?

— А при чем тут это?!

— Видишь ли, в чем дело, — начал объяснять мичман, плеснув себе и Павлу коньяка из графинчика, — Во всей этой истории с убийством великого князя Алексея есть одна неувязка. Как вчерашний студент Назимов ухитрился попасть с такого расстояния, да ещё из револьвера? Прозит!

— Прозит! Так ты думаешь…

— Я вполне уверен, что у него был хороший учитель.

— Но почему именно Будищев?

— Из-за его невесты. Я не говорил тебе прежде, но она тоже входила в группу Крашенинникова.

— Невероятно!

Всё услышанное Сутолминым было настолько неожиданно и интригующе, что он даже отставил в сторону столовые приборы и, возбужденно вскочив, несколько раз прошелся туда-сюда по занятому ими кабинету.

— Каково?! — воскликнул он.

— И это ещё не всё, — продолжил Дружинин, довольный произведенным эффектом. — Именно после этого они и сошлись с Гедвигой.

— Это точно?

— Совершенно. До этого она была подругой самого Ипполита. Именно он нас и познакомил.

— И что же ты хочешь?

— Чтобы он сделал то, что до сих пор никому не удавалось. Убил царя!

— Тише, прошу тебя, — переполошился Сутолмин. — Нас могут услышать!

— Хорошо-хорошо, — с лёгкой усмешкой отозвался Дружинин.

— Ты думаешь, он согласится? — спросил инженер-механик, устыдившись своего испуга.

— Полагаю, да. Особенно, если не оставить ему иного выбора.

— О чем ты?

— Да так. Наш общий друг, кажется, очень увлечен этой модисткой…. Чего не сделаешь, ради любимой женщины!

— Ты меня пугаешь.

— Что-то ты, Павел, стал слишком пугливым! Ладно, не делай такое лицо. Тебе не о чем беспокоиться. Просто устрой нам встречу с твоим соседом, а все что нужно я скажу ему сам.

— Хо-хорошо, — нервно кивнул Сутолмин. — Когда?

— Лучше всего — завтра. Не будем терять время.

— Я, я передам.

— Ты уже уходишь?

— Мне пора, — заторопился тот. — Думаю, что Будищев уже вернулся домой. Самое время с ним поговорить.

— Вероятно, ты — прав. Что же, ступай, коли так. Всего доброго.

— До свидания.

Оставшись один, Дружинин вызвал полового и заказал ещё коньяка. Хорошо выпив, он с удовольствием закончил трапезу. Затем расплатился и, не забыв щедро оделить прислугу чаевыми, и отправился к себе.

— Не прикажете ли извозчика кликнуть? — согнулся в почтительном поклоне швейцар — могучий старик из отставных матросов с медалями на груди.

— Не стоит, братец, — благодушно отозвался офицер. — Хочу пройтись.

— Как вам будет угодно.

Идти ему и впрямь было недалеко, мороз только начал придавливать после дневной оттепели, под ногами мягко поскрипывал снежок и подвыпивший мичман погрузился в размышления. Мысли у него, надо сказать, были самые возвышенные. Мечталось о свободе и о всеобщем благе, на алтарь которого лучшие люди России и он в том числе, были готовы положить свои жизни. Надо же дать, наконец, свободу многострадальному народу.

— Помогите, барин! — вырвал Дружинина из размышлений чей-то простуженный голос.

— Что! Кто здесь?

— Я это, — взмолился какой-то бородатый оборванец. — Помогите, ради Христа.

— Фух, напугал, скотина!

— Чего тебе?

— Барин, не дайте пропасть без покаяния. Пожалуйте на опохмел, а то Богу душу отдам…

Выпей Дружинин чуть меньше, он, возможно, обратил внимание, что местность для попрошайничества не самая подходящая и что пропойца какой-то подозрительный, но французский алкоголь горячил кровь и туманил разум.

— Пшел вон! — замахнулся он на нищего, но в этот момент что-то ударило его по затылку и мир, бывший только что таким ярким и разноцветным, погрузился во тьму.

Теме временем, простуженный оборванец и его неведомо откуда появившийся сообщник подхватили потерявшего сознание офицера и потащили его за угол. Затем раздался звук ударов, после чего злоумышленники вышли, и как ни в чем не бывало, пошли по улице. Удалившись от места происшествия на достаточное расстояние, нищий снял с себя свой ужасный дранный армяк и бороду, мгновенно превратившись таким образом во вполне прилично одетого мещанина.

— Спасибо, Федя, — поблагодарил его сообщник. — Выручил.

— Не за что, — хмуро отозвался тот. — А он и впрямь, бунтовщик?

— Хуже, дружище. Он — провокатор. Ходит тут — людей с толку сбивает. Потом их в кандалах на каторгу, а таких как он в худшем случае в другое место переведут.

— Ладно, граф, мне за тебя не в первый раз грех на душу принимать. Одним больше, одним меньше…

— Господь с тобой, Фёдор! Ты за кого меня принимаешь? От переломанных ног не умирают, разве что пропаганду вести труднее становится. Хотя я ему, кажется, ещё и челюсть сломал.

— Так ты его не того…

— Да что я, изверг какой? Пусть в больнице полежит, да к нам с Гесей не лезет с разными глупостями.

— А он нас не признает?

— Братан, да тебя с этой бородищей родная матушка бы не опознала, где уж тут пьяному офицеришке!

— Тогда ладно.

— Ну, вот и славненько. Пойдем, Федя, пока ветер без сучков.

— Погоди, Граф…

— Что ещё?

— А ежели он от вас госпожой Гедвигой не отстанет?

— Даже не знаю. Тогда случай будет признан неизлечимым и их благородие отправится под лёд.

— Так может и не надо ждать? Одним разом…

— Интересное предложение! Вот за что я люблю простых русских мужиков, так это за их доброту и неистребимую склонность к милосердию.

— Ну а чего лишний раз мучать, все же христианская душа, хотя и заблудшая!

— Блин, шевели копытами, гуманист хренов, а то пока чухаемся, этого убогого и впрямь найдут!

— Ой!

— Что опять не слава Богу?

— А он не замерзнет?

— Ё-ё-ё… всё, у меня цензурные слова кончились. Ты уж определись, твою дивизию, чего хочешь, добить или спасти!

Сутолмин, придя домой, к своему удивлению не застал Будищева, а потому не смог с ним переговорить. Мадам Барская, не смогла или не захотела пояснить своему постояльцу причину отсутствия Дмитрия. Старушка, вообще, в последнее время, крайне неохотно общалась с инженер-механиком. Похоже, она считала, что тот поступил не по-товарищески, устроив Дружинину встречу с невестой своего друга. Прочие постояльцы тоже не горели желанием поговорить, к тому же, они скоро разошлись, оставив Павла одного.

Идти к себе в комнату не хотелось, поэтому он присел возле камина и стал ждать возвращения Будищева. В какой-то момент он задремал, а когда проснулся, увидел рядом с собой Дмитрия, мостившего на огонь медный чайник.

— Агусеньки, Паша, — засмеялся тот. — Приснул, брат?

— Немного, — смутился Сутолмин. — А ты где был так долго?

— Служба, — пожал тот плечами. — Проголодался, сил нет, а домой опоздал. У Елизаветы Петровны, сам знаешь, не забалуешь. Вот, купил колбасы и ситного, да чайник ставлю. Присоединишься?

— Благодарю, — помотал головой инженер-механик, — но я сыт. Пообедал в ресторане.

— Ну, нам так не жить, — с комическим видом пожал плечами кондуктор. — Мы люди маленькие, нам в рестораны путь заказан. [58]