Женский хор - Мартин Винклер

— Четверг.

— Значит, в отделении ДПБ сегодня Сильвиэн. Она передала для меня сообщение?

— Да, она сказала, что в полдень занесет вам поднос.

— Она такая милашка, — сказал он, обнажив гнилые зубы. — У нее всегда есть для меня поднос. С самого начала.

— Вы здесь давно?

— Да, но у меня нет времени об этом рассказывать. Ты идешь в отделение неотложной помощи, так?

— Да…

Как он может знать то, о чем я сама узнала лишь пять минут назад?

— Значит, ты свернула не в ту сторону.

Очевидно.

Заметив мою расстроенную мину, Рене рассмеялся:

— Но порой нужно потеряться, чтобы найти правильный путь. А иногда приходится пробовать несколько…

— Да, только ходить по кругу не в моей привычке.

— Правда? Ты всегда знаешь, куда идешь?

Я заметила, что он начал обращаться ко мне на «ты» сразу, как я вошла… в его палату.

— Как правило. Я сначала узнаю, куда идти, и лишь потом трогаюсь в путь.

— Lucky you[27]…

Он стоял и смотрел на меня, как будто ждал чего-то.

— Простите, мне надо идти.

— No problemo. Увидимся.

— Да.

Если только наверху.

Я вышла через пожарную дверь.

Когда вечность спустя на одной из дверей коридора я увидела табличку «Отделение неотложной помощи», я все еще не нашла рационального объяснения присутствия этого типа в самом сердце подвала общественной больницы. Я читала или слышала о потерявшихся пациентах, трупы которых впоследствии находят мумифицированными, но о том, чтобы кто-то селился в пространстве между трубами, — никогда! И как только администрация допускает… Но у меня не было времени размышлять об этом: в отделении неотложной помощи всегда царит хаос, неразбериха, повсюду люди, кто-то стоит, кто-то сидит, и белые халаты разлетаются во всех направлениях. С брошюрами «Выбираем контрацепцию» в руке я чувствовала себя полной идиоткой, поэтому решила от них избавиться и бросила на низкий столик в зале ожидания, чтобы посетительницам было что почитать. Тут меня железной хваткой схватила одна из медсестер и крикнула: Вас ждут! Она раздернула шторы и толкнула меня в палату, в которой высокий мужчина в белом халате с короткими рукавами, руками в окровавленных перчатках и маской на лице сказал мне: Хорошо, хотя бы ты пришла вовремя. Я посмотрела на часы: было ровно девять. Как такое возможно?

Дежурство

— Помоги мне, нужно найти, откуда кровотечение.

Вокруг стола их было четверо. Одна медсестра занималась капельницей, другая инструментами, а молодой мертвенно-бледный экстерн и пожилой мужчина — тот, что меня приветствовал, — вцепились в тело женщины. Молодой человек пытался справиться с ее сильно дергавшимися ногами, держа их за ступни. Его старший коллега, хирург в халате с короткими рукавами (он оперирует с короткими рукавами?), склонился над животом, из которого вылезали кишки, как щупальца осьминога.

— Помоги, ты что встала как вкопанная?! Умеешь держать инструменты?

Я поспешила к столу, по пути схватила пару перчаток, мигом их натянула и схватила инструменты, на которые мне, не теряя спокойствия, указал хирург. У него было улыбчивое лицо, и на вид ему было чуть больше шестидесяти лет.

— Держи ее руку, чтобы она меня не била, пока я ищу источник кровотечения.

Из живота брызнул фонтан крови.

— Ах, вот оно.

— Что с ней?

Тело женщины перестало дергаться.

— Валиум подействовал, — сказала медсестра.

— Вижу. Это облегчит мне жизнь и позволит нам спасти ее… — Он на мгновение поднял глаза на меня. — Она вскрыла себе живот кухонным ножом.

— Вы знаете почему?

— Нет, но есть три возможных объяснения. Возьми это, только не тяни, чтобы ничего не оторвать.

Он протянул мне пинцет, которым только что перекрыл сосуд брыжейки, и погрузил компрессы в лужицу крови.

— Если баба пытается покончить с собой, она делает это либо из-за своего мужика, либо из-за своей матери, либо потому, что ей кажется, что она полное дерьмо.

Он говорит, как Карма. Может, это его отец?

— Допустим, — иронично ответила я. — А с ней что случилось?

Он поправил кетгут[28] на иглодержателе и опустил его в зияющую рану.

— Ну, для того чтобы она решилась на харакири, нужны все эти три повода сразу! Я Ив Ланс. А ты?

— Джинн Этвуд.

Он быстро завязал несколько узлов. Я еще никогда не видела, чтобы кто-то справлялся с этим быстрее.

— Ах! Франц говорил мне о тебе. (Как они умудряются обо всем друг другу рассказывать? Может, их мозг подключен к единой сети?) Добро пожаловать! Посмотрим, не испортила ли она свою кишку, эта маленькая…

Он поднял кишку и стал осматривать ее сантиметр за сантиметром.

Стоявший в конце стола экстерн икнул, развернулся, вышел за занавеску и исчез. Было слышно, как его стошнило в коридоре.

Ланс посмотрел на меня:

— Это его первый день. Не на праздник он попал, бедняга. Ты занимаешься хирургией, правильно я понял?

— Да.

— Любой хирургией?

— Кроме нейрохирургии.

— Здесь бы тебе это не понадобилось. Конечно, нам случается иногда просверлить в черепе дырку, но это каждый дурак может, верно? Чем ты хочешь заниматься, когда вырастешь?

Он схватил кишки в ладони и уложил их в сальник, как рубленое мясо.

— Хирургией груди и половых органов.

— Ничего себе! Рак или пластика?

— Какая разница? И то, и другое — хирургия.

— Думаешь? Разница не в движениях, а в мотиве. В обстоятельствах. В женщине. Возьми вот эту. Перешить ей желудок будет недостаточно. Ее придется еще и лечить.

Ланс указал на женщину, и я наконец увидела ее лицо. Ей было не меньше тридцати. Ее лицо было покрыто синяками, нос сломан.

— …а в этой профессии есть только два варианта: либо лечить, либо мучиться.

— Простите?

— Если тебе не нравится лечить, ты будешь мучиться. — Он указал на поднос с инструментами: — Поможешь мне ее зашить?

— Минуту.

Пока я мыла руки, он тихо переговорил с медсестрой-анестезиоло-гом.

Я натянула чистую пару перчаток, стерильный халат, маску, отрезала кусочек полипропиленовой пластинки, выбрала иглодержатель и рассасывающуюся нить и, не медля, стала зашивать брюшную стенку стежок за стежком.

— Делай все сама, — сказал Ланс (Да, ты этим воспользуешься, чтобы удрать, и заканчивать придется мне, закрывать не так почетно, и хирург, лучший из лучших, заставляет этим заниматься мелких сошек), но он оставался здесь, на поле боя (чтобы убедиться, что я не испорчу его работу), и удовлетворенно мычал:

— Ты аккуратно работаешь.

— Чтобы держалось так же крепко, как и прежде, — сказала я.

— Зачем? Скорее всего, она возьмется за это снова. Ты ее рожу видела?

— Неважно. Если я оставлю в ней дыру, она будет страдать, а я думаю, что у нее и без того поводов достаточно.

Он расхохотался, и я поняла, что он меня проверял, старая хитрая мартышка.

— Франц прав. Где-то глубоко в тебе еще есть чувства. Надежда еще есть.

Он заговорщицки взглянул на анестезиолога и другую медсестру.

Что ж, придется убить еще троих. Но под маской я не смогла сдержаться и улыбнулась.

Доминик

(Ария)

В то утро я вышла раньше, и у меня на это была веская причина: я не хотела оставаться в квартире, рискуя заполучить очередную семейную сцену от моей жены. По дороге в больницу я не торопилась, установила автопилот, чтобы попытаться разобраться в своей ситуации — не сделала ли я глупость, согласившись на ребенка? Может, стоило попросить ее подумать еще немного, в конце концов, я ведь ничего не подписывала, и тут передо мной остановился автобус. Вместо того чтобы объехать его, как я всегда это делала, я стала терпеливо ждать, пока он избавится от своего человеческого груза, и увидела, как из автобуса вышел человек, которого я ожидала здесь встретить в последнюю очередь.

Когда поток машин тронулся с места, я догнала ее, опустила стекло и крикнула:

— Джинн!

Она обернулась, лицо у нее было мрачное, но, увидев меня, она просветлела, подошла к машине и наклонилась к окну:

— Ты в больницу?

— Да, подвезти?

— Отлично!

Она села, объяснила, что ее машина сломалась, ее бывший даже не потрудился зарядить аккумулятор перед тем, как она его выгнала. Я ненавязчиво спросила, почему они расстались, честно говоря, меня это удивило, потому что, насколько я помню, они были вместе уже три года. Я сказала:

— Может быть, это временно…

Она ответила:

— Нет, все в прошлом, я сыта по горло его претензиями, привычками, причудами, планами на ближайшее, среднее и далекое будущее, наши мнения во всем расходились, так зачем было терпеть его еще дольше? И потом, по вечерам я старалась лечь спать незаметно, потому что мне все меньше хотелось, чтобы он ко мне прикасался.