Перстень с печаткой - Андраш Беркеши

3

Эрне Кара вышел из тюрьмы осенью пятьдесят четвертого года. Узнав об этом, Кальман немедленно позвонил Домбаи, и они вместе поехали к своему старому другу. Кара очень похудел и стал немногословен.

Когда Домбаи, не удержавшись, принялся ругать некоторых руководителей партии, Кара остановил его.

— Все это правильно, но какой толк от твоей руготни? Очень скоро все станет на свои места.

Он поблагодарил друзей за то, что в свое время они не дали против него никаких показаний.

— Это очень честно с вашей стороны, ребята. Вы и понятия не имеете, насколько мне это было приятно и что это значило для меня. — Узнав, что Шани учится в институте, Кара очень обрадовался.

Затем они остались вдвоем с Кальманом: Домбаи нужно было в институт.

Эрне обнял Кальмана.

— Ты не представляешь, Кальман, как я рад за тебя. Я вижу, ты на правильном пути. Женился?

— Боюсь, что я уже никогда не женюсь.

— Не интересуют женщины?

— В какой-то мере интересуют, но до сих пор я не встретил ни одной, которая заставила бы меня забыть Марианну.

Кальман действительно ни в кого не был влюблен. Зато в дни мятежа пятьдесят шестого года, к своему ужасу, он заметил, что в него влюбилась… Юдит Форбат, племянница профессора Калди, которой к этому времени исполнилось шестнадцать.

Когда в городе начались бои, Кальман тотчас же поспешил в дом Калди. Старый профессор очень обрадовался его приходу, а Юдит еще больше. Форбаты были в это время в Париже, куда они уехали еще до начала мятежа. Форбат устраивал выставку своих картин в одном из парижских салонов.

Юдит росла хорошенькой, рано созревшей как физически, так и духовно девушкой. Форбаты воспитывали ее в духе полной свободы, и она была посвящена во все тайны жизни. Дядя же обращался с ней как с равной. Калди, как когда-то и Марианне, привил Юдит любовь к литературе и изобразительному искусству. По утрам в воскресные дни она часто ходила с Кальманом на выставки. Кальман чувствовал, что Юдит привязана к нему, однако не думал о чем-либо серьезном и считал, что привязанность эта чисто родственная. Однако в этот день, войдя в ее комнату и увидев, как Юдит, словно обезумев, бросилась к нему на шею, обняла и принялась целовать, он перепугался. Сжал ее голову в ладонях и изумленно уставился на нее.

За окнами громыхал бой: автоматные очереди рвали на куски покрывало тишины, дребезжали стекла.

— Что с тобой, Юдит?

Девушка ничего не ответила. Видя изумление на лице Кальмана, она опустила голову, повернулась и молча вышла из комнаты.

Шли дни. Кальман становился все нервознее, потому что из города приходили слухи одни страшнее другого. Телефон не работал, поэтому Кальман не знал, что с друзьями, и он со все возраставшим беспокойством думал о Домбаи и Каре. Услышав от одного из соседей, что в городе ловят и вешают коммунистов, Кальман уже буквально не находил себе места.

Однажды во время обеда он сказал Калди:

— Господин профессор, мне нужно в Пешт.

— А что ты собираешься там делать? — Сухонького, напоминавшего сказочного гнома профессора, когда он склонялся к тарелке с супом, почти не было видно из-за стола. — Навести порядок? Думаю, там в тебе не нуждаются.

— Я должен узнать, что с Домбаи. Он мой друг.

— Ну что ж, поезжай, но будь осторожен.

— Я с тобой! — тоном, не терпящим возражений, заявила Юдит и встала из-за стола.

— Ладно, — согласился Кальман.

По городу шлялись вооруженные парни, всем своим видом давая понять прохожим, какие они сильные, непобедимые. У каждого на рукаве красовалась трехцветная повязка.

Дома у Домбаи встревоженная Маргит пожаловалась Кальману, что Шандор отказался прятаться, а между тем вчера утром уже приходили какие-то вооруженные люди, чтобы забрать его.

— Вооруженные? — переспросил Кальман и бросил взгляд на Юдит, спокойно сидевшую у окна и слушавшую их разговор.

Домбаи закусил губу.

— Давай выйдем на минутку в другую комнату, — сказал он Кальману и распахнул перед ним дверь. — А ты, Маргит, понапрасну не волнуйся. В доме ведь никто не знает, что я вернулся. Если придут и будут спрашивать меня, скажи — нет дома.

Закрыв дверь, Домбаи продолжил разговор:

— Не сердись на меня. Знаешь, в школу на улице Мальна согнали десятка полтора коммунистов. Говорят, завтра, а может быть, и сегодня ночью, их повезут в пересыльную тюрьму.

— Вот и скажи судьбе спасибо, что среди них нет тебя.

— Но там сидят мои друзья!

— Где эта улица Мальна? — задумчиво спросил Кальман.

— В районе Зугло. В школе свил свое змеиное гнездо какой-то помешанный граф. Говорят, он совсем недавно вышел из тюрьмы. Был осужден в сорок пятом как военный преступник. А теперь набрал человек тридцать всяких подонков и держит в страхе всю округу.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил Кальман.

— Сам разведал.

Домбаи рассказал, что, как только двадцать третьего октября вспыхнул мятеж, он бросился в Союз партизан. Оттуда их направили в министерство внутренних дел. Там он встретил Кару. В министерстве им сообщили о зверствах банды Янковича; оказалось, что Кара, так сказать, лично знаком с этим сумасшедшим графом: они с ним вместе сидели в тюрьме в Ваце.

Министерство внутренних дел дало указание районному отделу полиции разоружить банду, но начальник полиции это указание выполнить отказался, заявив, что «группа Янковича» — оперативный отряд «национальной гвардии».

— Тогда Эрне, — продолжал Домбаи, — назначенный командиром одного из отрядов по борьбе с мятежниками, приказал мне собрать все сведения об этой банде. Ну, задание-то я выполнил, но, когда сегодня утром позвонил в наш штаб на площади Рузвельта, мне ответили, что Кары с отрядом уже нет там. Оказывается, они перебрались куда-то в другое место, а здание МВД заняли «национал-гвардейцы».

Быстрым шагом Кальман, Юдит и Домбаи направились в сторону проспекта Ракоци. Они старались идти переулками, избегая скопления людей. На рукаве у Домбаи была трехцветная повязка, на шее висел автомат.

На углу проспекта Ракоци и улицы Лютера дорогу им преградила большая толпа. Какой-то бородатый толстяк, взобравшись на телегу, не то произносил речь, не то читал манифест. Вокруг повозки толпилось несколько сот человек — они аплодировали, кричали «ура», но Кальман и Домбаи заметили, что в толпе были и такие, которые насмешливо кривили рот. Кальман и его спутники остановились в стороне. Как они ни вслушивались в речь оратора, им удалось разобрать только отдельные слова. Домбаи все время нервно поправлял висевший у него на шее автомат, и Кальману казалось, что охотнее всего Шандор выпустил бы сейчас очередь в этого разоравшегося бородача. Кальман взглядом дал понять другу: спокойнее, мол! Оглядевшись, он заметил на противоположной стороне проспекта черный «джип», на радиаторе и борту которого торчало по английскому флажку. На крыше автомашины стоял мужчина с кинокамерой и вел съемку. Лица кинорепортера за камерой не было видно, но по его движениям можно было предположить, что это совсем еще молодой человек. Он был без головного убора, а на спине его тоже виднелся нашитый на плащ «болонья» английский флаг — вероятно, для того, чтобы люди издали видели: идет английский подданный. Кальман тронул Домбаи за плечо и дал знак следовать за ним. Они выбрались из толпы и перешли на противоположную сторону проспекта Ракоци. У какого-то подъезда, метрах в десяти от автомашины, друзья остановились. Кальман закурил сигарету и заглянул в дверь. Затем вошел в парадное и внимательно осмотрелся. Подъезд оказался непроходным. Одна створка дверей была подперта большим камнем.

Домбаи с любопытством поглядывал на своего погруженного в раздумье друга.

— Шани, а ну-ка отпихни этот камень в сторону, — сказал он Домбаи.

Домбаи повиновался.

— Закроется?

— Без труда, — ответил Домбаи и толкнул створку двери. Кальман подошел к друзьям.

— Шани, — сказал он, — встань с автоматом напротив лестницы, а ты, Юдит, стой у двери.

— Что ты собираешься делать? — спросил Домбаи.

— Сейчас нет времени объяснять. Когда я войду с этим кинорепортером в подъезд, ты никого из спускающихся по лестнице не пропускай. Понял? — Домбаи кивнул. — Ты же, Юдит, как только мы войдем, тотчас захлопни дверь и запри ее на задвижку. Поняла?

— Поняла, — подтвердила девушка.

— Ну, тогда по местам!

Он подождал, пока друзья займут «позиции», а затем с беспечным видом вышел из подъезда и зашагал к английской автомашине. Толпа по-прежнему горланила «ура» и била в ладоши. Кинорепортер отнял от глаз камеру и удовлетворенно улыбнулся.

Кальман остановился подле машины, дотянулся до крыши «джипа» и подергал парня за ногу. Тот посмотрел вниз. Кальман сделал ему знак, чтобы он наклонился к нему. Англичанин кивнул Кальману, подал ему кинокамеру и сам спрыгнул на тротуар.