Город на холме - Эден Лернер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, честно признаться, испугался. Неделю жить в арабском доме, да еще в компании Эзры и восьми других солдат. Сейчас смешно вспоминать, но первая моя мысль была, что мы превратим дом в свинарник и жить там будет невозможно. Не потому, что мы такие-сякие, а потому что в любом помещении, где живут солдаты и некому убираться, таки будет грязно. Потом я представил себе, как Эзра будет общаться с хозяевами, и мне стало уже совсем не хорошо. Ладно, Господь поможет.
При одном взгляде на этот дом я понял, что наше круглосуточное присутствие там более чем необходимо. Оттуда просматривалась (и, соответственно, простреливалась) не только дорога, но и крыши других домов, где могли засесть арабские снайперы. Если ради безопасности евреев мы вынуждены причинить арабам неудобства, то ничего с этим не поделаешь.
Маленький палисадник, детские качели под цветущим миндальным деревом. Серая кошка греется на парапете. Непохоже на линию фронта, но это именно она.
Эзра пару раз ударил прикладом в дверь. Нас словно ждали потому что дверь открылась почти сразу же. На пороге стоял седобородый старик в европейском костюме и куфие. Похоже, что наше появление его совсем не удивило. Он обратился к нам на иврите:
− Вы хотите вести наблюдения с крыши моего дома?
То, что для меня было волнующим приключением, для него было рутиной, повторяющейся каждый год уже не первый десяток лет.
− Мы имеем приказ занять дом на ближайшую неделю для наблюдения и защиты дороги на Маарат-а-Махпела.
− Хорошо, я могу узнать, кто командует?
− Я – сержант Менделевич. Если я занят, вот – капрал Стамблер. Соберите в одной комнате всех членов вашей семьи, мы должны проверить документы.
− У меня четверо внуков младше пяти лет.
− Если спят, можете не будить.
Про себя я отметил, что Эзра держится очень хорошо, дай Бог и дальше не хуже.
Поднимаясь по лестнице и проходя в салон, я заметил, что они живут куда богаче и чище, чем мои родители в Меа Шеарим. Видимо, старик не бедствует. Из кухни пахло каким-то очень вкусным варевом. В гостиной не было ничего, кроме дивана, застекленного буфета с красивым парадным сервизом и телевизора с большущим экраном. Большинство солдат разбрелось по дому в поисках опасных предметов. Старик в сопровождении двух человек отправился на третий этаж созывать домочадцев. Оттуда спустились четыре женщины и один мужчина. Проходя мимо буфета, они клали на полку свои удостоверения в оранжевых обложках и вставали около стены. Полная пожилая арабка, видимо, жена старика, села на диван.
− Займись, Стамблер, – сказал мне Эзра.
Я сгреб удостоверения с буфета и наугад раскрыл то, что лежало сверху.
− Интисар Идрис.
Молодая женщина в черном балахоне и белом платке демонстративно отвернулась к стене и стала что-то мурлыкать младенцу, которого держала на руках.
− Это ваша дочь? – обратился я к старику.
− Невестка.
− А сын где?
− В военной тюрьме.
Все ясно.
− Фатен Идрис.
Другая молодуха в такой же традиционной униформе, но без младенца, отозвалась по-арабски.
− А это дочь или невестка?
− Невестка.
−А сын где?
Если он скажет, что и второй сын сидит в тюрьме за джихад, я не знаю, что я сделаю.
− Работает по контракту в Бахрейне.
Как говорит Малка – женщина с телеги, лошади легче.
− Ахлам Идрис.
Пожилая арабка на диване повернула ко мне голову и тихо сказала:
− Это я.
− Ваша жена?
− Да.
Так, пошли дальше.
− Фадель Идрис.
Молодой мужчина с аккуратными черными усами отозвался на иврите:
− Это я. Я живу здесь со своими родителями.
Хозяин дома, Исмаэль Идрис, предъявил нам свое удостоверение еще на пороге.
На дне стопки лежала зеленая книжечка с двумя перекрещенными саблями и пальмой и надписью по-английски и по-арабски: “Королевство Саудовская Аравия”. Я осторожно раскрыл ее, прочел Эман Джалаби аль-Сауд и уставился на обладательницу паспорта. Рассматривать там было особенно нечего, поскольку все было закрыто черной тканью, кроме переносицы, глаз и кусочка лба. Прямые черные брови сошлись под углом, тщательно накрашенные веки задрожали, она тряхнула головой и из-под черной ткани донеслись английские слова:
− Да кто вы такие, чтобы я вам отчитывалась? Будьте вы прокляты! Убирайтесь из нашего дома, оккупанты, слышите, убирайтесь!
Солдаты у нас подобрались, скажем так, не из элиты, и по-английски хоть как-то понимали только Эзра и я. К тому времени у меня в запасе было много часов экранного времени по-английски, и я научился различать акцент и уровень владения языком. Наша собеседница (если можно назвать это беседой) выкрикивала свои проклятья на безупречном английском диктора Аль-Джазиры.
Эзра усмехнулся, да и я не сдержался. Она думает, что мы испугаемся и уйдем? Привыкла в своей Саудии на филлипинскую прислугу кричать. Я повернулся к Исмаэлю:
− Мы ждем объяснений. Кто это женщина, и почему у нее нет документов, выданных нашими властями?
− Жена Фаделя. Он инженер, работал по контракту в Саудовской Аравии. Они сбежали оттуда.
− Почему?
− Потому что нищий палестинский инженер не пара для девушки из королевской семьи. Посмотрите еще раз на фамилию.
Точно. Аль-Сауд. Ребята у меня за спиной заинтересовано зашептались.
− А документы?
− Наше прошение рассматривается. Они только в январе приехали. Она не привыкла к нашей реальности и потому так себя ведет.
− Я проверю, – сказал Эзра. – И если выяснится, что вы не подали на прошение военным властям, мы найдем способ депортировать ее на родину. Там ей от нашего присутствия страдать не придется.
Фадель побледнел, но спокойно ответил:
− Да будет вам известно, мой отец никогда не лгал. А насчет депортации, не извольте беспокоиться. Мы с Эман умрем прежде, чем расстаться.
− Это ваше право, – сухо отозвался Эзра и перешел к логистике. – Вы займете спальни на третьем этаже. Мы расположимся здесь, на втором. Покидать дом вам запрещено. На крышу выходить нельзя. Есть мы будем свое. У вас припасов на неделю хватит?
− Не в первый раз, – отозвался Исмаэль.
− Да, и пусть кто-нибудь переведет инструкции сержанта Менделевича для Ее Высочества, чтобы потом не было недоразумений. – добавил я и услышал, как ребята давятся от смеха у меня за спиной.
Семейство Идрис удалилось на третий этаж, а Эзра провел с нами оперативное совещание.
− Разбиваемся на две команды. Со мной Шарет, Ашкенази, Маймон, Хадар.
Значит со мной Пятигорский (тьфу, язык можно сломать), Александровский (еще того не легче), Хазанович (куда ни шло) и Земира. Трое русских и один эфиоп.
– Вахта по восемь часов – четыре часа на крыше, четыре часа здесь в гостиной, в более облегченном режиме. На крыше трое, здесь двое. На крыше всегда должны быть трое, так что придется чередоваться, так что получается, чтобы каждая пятая вахта на крыше у каждого из нас была по восемь часов. Потом восемь часов сна.
− Где спать? – уточнил я.
− Да где хочешь. Хочешь на крыше в спальном мешке, хочешь у стариков в спальне на втором этаже. Кабинет тут тоже имеется. Теперь дальше. Имущества не портить, сувениров не брать. Я человек, как вы уже успели заметить, въедливый и нудный, и если кто-то вздумает мародерствовать, то я добьюсь трибунала. Считайте, что мы тут в вынужденных гостях.
− В гости ходят к друзьям! – возмутился Хазанович. – Они террориста вырастили. Ты же сам слышал. Абы за что в военную тюрьму не сажают.
− Будем считать, что мы тут на работе, и вести себя соответственно. Так, теперь планы на сегодня. Праздник начинается в девятнадцать тридцать. Миньяна[74] у нас все равно не получится, потому что по крайней мере двое должны сидеть здесь и смотреть, чтобы наши птички не улетели. Придется сидеть по очереди. Предлагаю устроить седер на крыше. Там и воздух чище.
− Слышь, сержант…
− Чего тебе?
− Мы с Романом можем их хоть весь вечер караулить. Отмечайте свой седер, не берите в голову. Лично мне эти религиозные заморочки не в кассу.
Понятно, человек только что выпустился из тиронута[75] и предвкушает приятный вечер на диване перед телевизором. Самое неизменное в человеке – это его привычки. На лице у Эзры отразилось облегчение от того, что ему удастся провести седер и люди не будут бегать туда-сюда. Может быть, теперь он прекратит терзать мой слух сентенциями на тему того, как это ужасно, что с последней алией приехало больше гоев, чем евреев. Видел бы он Малку.
Мы установили на крыше наблюдательный пункт, поставили генератор, отнесли на кухню коробки с пайками и консервами и подключили две кофеварки – обычную и эспрессо. Эзра авторитетно заявил нам, что в ближайшую неделю мы будем конкретно недосыпать, а лучше кофе от недосыпа ничего не помогает.
Это был самый лучший седер моей жизни. Под открытым небом, с видом на залитый огнями еврейский квартал.
− Посмотрите туда, – сказал Эзра, показывая нам на светящиеся окна Тель Румейды и Адмот Ишай. – У нас сейчас время нашей свободы. Эти люди, живущие там, свободны 365 дней в году. И знаете почему? Потому что они эту свободу каждый день завоевывают. Для себя и для всех нас.