Осужден и забыт - Фридрих Незнанский

На следующий день, в «Ла Белле», генерал Аурильо потчевал меня не совсем приятными новостями, а точнее – крайне неприятными.

– Это обычный курьер, а никакой не глава колонии, – объяснял Аурильо. – Настоящих руководителей никто не видел. И слава богу. – Он сделал большой глоток коньяка.

– Почему «слава богу»? – не понял я.

– Да потому, уважаемый сеньор Алесандро, что тех местных, которые пытались туда пробраться, или случайно пронюхавших журналистов больше уже никто не видел.

– Так что у них там за колония такая?

Аурильо перешел на шепот:

– Про исчезнувшие в сорок пятом деньги нацистской партии слыхали? А про успевших сбежать до капитуляции Германии фашистов?

– Допустим.

– Гм-м… – генерал уставился на меня стеклянными глазами. – Так вот, все они здесь, у нас под боком. В этой, ими же созданной колонии.

Я уставился на Аурильо, как будто видел его впервые.

– Да не смотрите вы так, – отмахнулся он, наливая себе очередную внушительную порцию коньяка. – Я не пьян. А это не марсиане. Они помогают нашему режиму, мы – им.

– Но зачем им я?

– Деньги, дорогой сеньор Алесандро. Деньги, – многозначительно протянул генерал. – Им постоянно нужны финансовые вливания. Вы не единственный, кто попал в подобную ситуацию.

– Другими словами, – подытожил я, – из меня пытаются сделать дойную корову.

Аурильо, довольный, что доставил мне неприятные минуты, с удовольствием отпил из рюмки.

– Называйте, как хотите. Сути дела это не меняет. У них большие связи. Везде. И не только в Аргентине.

– Что бы вы посоветовали, дон Педро? – перешел я на доверительный тон.

– Соглашайтесь. И не затевайте с ними никаких игр. Это страшные люди.

– Насколько?

– Об их существовании знают только президент, губернатор области, где находится колония, мой министр и я. Все. Любой другой не проживет и двадцати четырех часов. Уверяю вас.

– Но я-то уже знаю.

– Для вас я делаю исключение, – генерал самодовольно ухмыльнулся.

– Отдаю вам должное, – я одарил его такой же улыбкой. – Тогда последний вопрос, коль мы и так зашли уже откровенно далеко. Где находится колония?

Аурильо вытаращился на меня, как на невменяемого, смутился.

– Ну же, генерал, – подбодрил его я.

– Вы, наверное, не поняли, о чем я вам сейчас говорил.

– Все я прекрасно понял. И жду ответа.

Он повертел в руках пустую рюмку, разглядывая донышко, затем поднял на меня спокойные, совершенно трезвые глаза.

– Хорошо, скажу. Но только я вам этого не говорил.

Все последующие дни я добросовестно занимался делами своей фирмы. Работы было много, но я ни на минуту не забывал о недавнем визите к президенту и его предложении. Точнее, предложении, изложенном только его устами, а исходившем (в этом я после разговора с генералом Аурильо не сомневался) от скрытых от посторонних глаз более могущественных людей.

Неужели Хуан Карлос и все его предшественники были лишь игрушками в руках бежавших из Европы и осевших в Аргентине нацистов? Я по многу раз на день задавал себе этот вопрос и не мог поверить в ответ, который уже вполне оформился. Но, помимо моей воли, все выглядело именно так.

Катя, узнав о наших проблемах, долго молчала, потом подошла и, глядя прямо мне в глаза, заявила:

– Я не знаю, что делать. Но мы обязательно что-нибудь придумаем.

– И чем быстрее, тем лучше. – Я не шутил.

– Может, уехать на время? В Европу, в Африку, – предложила она.

– Это только отложит решение проблемы на какой-то срок. А возможно, и осложнит ее.

– Н-да, ты прав. Но что же тогда?

– Вот и я не знаю. Но, как ты сама говоришь, мы обязательно что-нибудь придумаем.

Придумать мы так ничего и не успели.

Ровно через неделю дома раздался телефонный звонок. Незнакомый голос сухо поздоровался, справился о здоровье и только затем соизволил представиться. Сеньор Родригес говорил по-испански, но с явным немецким акцентом. Я впервые слышал его голос, он вполне подходил своему хозяину: бесцветный, монотонный, без единой живой интонации. «Друг» президента поинтересовался моим решением в отношении просьбы Хуана Карлоса. Другого я от него и не ожидал и сказал, что пока не готов дать ответ. Родригес попросил поторопиться и отсоединился. А я еще долго стоял с издающей короткие гудки трубкой.

Помогать фашистам! Против этого восставало все мое существо. Но и отказываться значило нарваться на конфликт, который неизвестно чем закончится. Этого в нашем с Катей положении я не мог себе позволить. Сообщить в Центр руководству? Слишком мало времени. Да и под вопросом, как там отреагируют. А если отзовут, свернут вымученную и успешно проводимую на сегодняшний день операцию?

Тогда я и не подозревал, что времени у меня оставались считанные часы.

Славу и Костю я еще два дня назад отвез в горную деревушку погостить у родственников дядюшки Пепе, который после смерти Лауры относился к ним как к родным внукам. За мальчиков я был спокоен. Оставалась Катя. Но она наотрез отказывалась оставлять меня одного. Никакие доводы и уговоры не действовали.

На следующее утро после телефонного звонка Родригеса мы отправились проведать детей. Предполагая, что им там придется пробыть достаточно долго, я прихватил приличную сумму денег для сестры дядюшки Пепе, взвалившей на себя заботу о мальчишках. В глубине души я надеялся убедить Катю не возвращаться. Мне казалось, что в другой обстановке, рядом с нашими детьми, это будет легче сделать.

«Мерседес» бесшумно бежал по трассе, удаляясь все дальше в горы. Машины не встречались, только один раз в противоположном направлении промчался старенький «фиат». Я плавно заложил руль влево, делая очередной поворот… И сразу же до упора вдавил педаль тормоза.

Довольно еще новый открытый грузовик, выкрашенный в характерный защитный цвет, наполовину перегораживал дорогу. Передние колеса нависли над обрывом, двери кабины распахнуты, рядом на земле покрытые брезентом носилки. На свободной части дороги стоял военный с полосатым жезлом регулировщика в руке и делал убедительные знаки остановиться.

– Что-то случилось, – сказала Катя. – Может, им нужна помощь?

– Сейчас узнаем. – Я начал опускать стекло.

От грузовика отделились двое в военной форме: сержант и рядовой – и направились в нашу сторону. Еще двое – на дороге и у носилок – остались на месте.

Сержант небрежно козырнул и наклонился к моему открытому окну. Я машинально отметил, что его смуглое лицо отнюдь не несет в себе латиноамериканских черт.

– Можем мы чем-нибудь помочь? – осведомился я.

Сержант прокашлялся:

– Да, сеньор. У нас авария. Ждать транспорта нет времени: пострадавшему нужна срочная медицинская помощь. Не могли бы вы доставить его в ближайшую больницу? – И он указал рукой в сторону грузовика.

Я лишь уголком глаза успел заметить, как другая его рука с зажатой в пальцах тряпкой выбросилась к моему лицу. И последнее, что еще запечатлело сознание, был рядовой, подходивший к месту, где сидела Катя.

Маленький двухместный самолет с громкой надписью «кондор» вдоль обоих бортов практически бесшумно разрезал ярко-голубое небо. Редкие облака на миг скрывали от него землю, но он прорывался сквозь них с настойчивостью своего пернатого побратима и летел дальше. Внизу, насколько хватает глаз, простирался зеленый океан джунглей. И, едва различимая, впереди проблескивала за ним величественная Рио-Колорадо. Не достигнув реки, самолет заложил вираж вправо и понесся измененным курсом. Серо-синяя лента осталась по левому борту.

Я сидел в крохотной кабине рядом с пилотом и вглядывался в проплывающий под нами пейзаж с идиотским чувством ожидания неизвестно чего. В другое время я бы восхитился и непролазными, девственными джунглями, и мутными водами Рио-Колорадо. В другое время – да. Но только не сейчас.

Три последних дня прошли для меня, как в аду. Очнувшись после случая на дороге в своей машине, я не обнаружил ни грузовика, ни военных… ни Кати. Все еще раскалывающуюся от, видимо, большой дозы эфира голову как молнией обожгла мысль – ее похитили. Ну конечно же! Все было подстроено, очень профессионально спланировано и организовано. И этот сержант. Я начал припоминать, что обратил внимание на его хотя и смуглые, но европейские черты лица – печать постоянного многолетнего загара. И громко выругался.

Я уже не сомневался в том, кто за всем этим стоит. Но единственный, кого я знал в лицо, был Родригес (или как там его на самом деле). И мне безумно захотелось при первом же удобном случае продырявить ему лоб пулей или, за отсутствием такой возможности, хотя бы просто оторвать башку.

Что ж, первый раунд они выиграли. Провели меня, как желторотого курсанта. Дальнейший их ход нетрудно было предугадать. Я развернул «мерседес» и отправился домой ждать телефонного звонка. Он не заставил себя долго ждать.

Как я и предполагал, звонил опять Родригес. Сообщил, что знает, где находится моя жена, и может помочь в ее возвращении целой и невредимой в мои любящие объятия. За эту услугу он просил поддержать, наконец, материально его нуждающуюся колонию. У меня зачесались руки воткнуть в его лживую глотку раскаленный прут.