Осужден и забыт - Фридрих Незнанский

Я пожал плечами:

– Нет.

А сам невольно подумал: и откуда, интересно, Меркулову известны такие нюансы? Еще неделю назад он и знать не знал о существовании какого-то там Мартова-Грина, а теперь вон какой спец стал, даже про садовую маргаритку разнюхал. Опять «человечек с Лубянки» поспособствовал? А еще жалуются, что у них после 1991 года, с тех пор как КГБ развалился, половина каналов потеряна, связи утрачены… Прибедняются!

– Старик до сих пор КГБ боится как огня, – продолжал Меркулов. – За его домом постоянно наблюдает полиция – по его просьбе. О твоем визите его предупредили.

– А кто?.. Кто предупредил?

– Неважно. Главное, дед согласился с тобой поговорить. Вообще-то он никому не доверяет.

– Есть причины, – пробормотал я, занятый своими мыслями, но Меркулов посмотрел на меня как на ясновидца.

– С семьдесят девятого года на жизнь Мартова дважды совершались покушения, – медленно произнес он. – Один раз он попал в аварию при странных обстоятельствах, в другой раз предпринималась попытка его отравить.

– Выжил? Везучий дед, – отшутился я.

– После второго покушения он ослеп.

И снова я подумал: откуда же все-таки Меркулов знает такие подробности?

– Ну ладно. Желаю приятно отдохнуть в Лондоне. Там сейчас, наверное, тепло, европейская осень, не то что в России.

– Не так уж и тепло. Зимой в Англии сыро и ветрено.

– А ты уже бывал в Англии?

– Разок довелось. По турпутевке.

Меркулов с уважением кивнул, мол, ишь ты!

– Ты по-английски, кажется, говоришь свободно?

Я кивнул без ложной скромности.

– А вот я пока с трудом… Так чего же ты такой мрачный, Гордеев? Я бы на твоем месте чечетку от счастья отплясывал. Может, твой клиент еще и поездку в Италию проспонсирует? В Италии потеплее будет, чем в Лондоне, а?

Меркулов засмеялся. Я из вежливости хмыкнул в ответ, но моя кислая физиономия особой радости не выражала.

– Серьезно, Гордеев, что с тобой? Мысли тяжкие замучили?

– Не знаю. Кажется, я становлюсь параноиком.

– А-а! – протянул Меркулов.

В его понимающем взгляде я поймал сочувствие и легкое любопытство.

– У всех это начинается рано или поздно. Главное – вовремя понять, где граница страха. Отделить бред от настоящего. И отказаться от навязчивой идеи.

– Так это самое трудное и есть, – ответил я, но не успел договорить, как на столе Меркулова зазвонил телефон. Он взял трубку и отвлекся. Разговор с неизвестным мне собеседником оказался длинным и, как мне показалось, не слишком приятным.

Пока Меркулов говорил по телефону, в кабинет вошел его помощник с бумагами. Затем на столе запиликал телефон внутренней связи, и почти одновременно черная трубка мобильного, лежащего рядом с настольной лампой, огласила кабинет пронзительными трелями. А за массивной деревянной дверью кабинета со сверкающей латунной табличкой уже раздавались бодрые голоса – подтягивался местный люд на следующее совещание. Я понял, что ни сегодня, ни вообще в ближайшее время нам с Меркуловым договорить не удастся.

– Ну, Гордеев, привет! – заметив, что я собираюсь откланяться, Меркулов отвлекся на мгновение, кивком ответив на мой прощальный жест.

…Чтобы не вызвать подозрений своим внезапным исчезновением из Москвы, я подстраховался и сказал на работе, что отправляюсь в служебную командировку в Питер на четыре дня, связанную с другим делом, которое я давно вел, не имевшим никакого отношения к братьям Михайловым. Так что все, включая шефа, свято верили, что я проведу четыре дня в горсуде за изучением десятитомного дела и вернусь из добровольного заточения весь пропахший сыростью Санкт-Петербурга и плесенью старых уголовных дел. В тот же день я попросил Лену (во время моего отсутствия ее, к счастью, никто не беспокоил) забронировать мне на вторник билет на рейс до Лондона. Чтобы запутать следы (а грызло, грызло меня паршивенькое такое ощущение, что кто-то по-прежнему неровно дышит в спину!), я решил добираться в Лондон не из Шереметьева, а из Пулкова рейсом авиакомпании «Финэйр», самолеты которой летали по вторникам и пятницам. Шенгенская виза, открытая еще для французского вояжа, оставалась действительной в течение всего месяца, а проблем с билетами не предвиделось, так что теоретически я успевал на пятничный рейс, но… Лететь в Лондон накануне уик-энда бессмысленно, а терять два дня на праздные шатания по английской столице я не мог при всем большом желании по-человечески увидеть Лондон. В тот единственный раз, когда я там был, это не удалось – в памяти застряли только черные шапки гвардейцев и Биг-Бен.

Мартову-Грину я позвонил накануне перед поездкой и лично передоговорился о встрече. По телефону голос старика показался мне бодрым и вполне осмысленным, а ведь ему лет-то уже должно быть под семьдесят! Русские слова произносил он хорошо, но медленно и с заметным интонационным акцентом, как человек, давно не говоривший на родном языке. Мы договорились, что я приеду к нему домой в Крайстчерч – деревню, расположенную милях в тридцати от черты Лондона. Я отправлюсь туда на такси прямо из аэропорта и выйду на деревенской площади, возле паба «Красный бык». После чего мне следовало позвонить по этому номеру и получить следующие инструкции.

Если Мартов-Грин и страдал паранойей, то вполне оправданно.

По моим прогнозам, я должен был успеть попасть из Хитроу в Крайстчерч к трем часам пополудни, но предупредил старика, что рейс может задержаться из-за погоды, по техническим причинам и так далее, и я могу опоздать, но во вторник я точно у него буду, стопроцентно, пусть сидит дома и ждет!

В Питер я отправился на поезде, хотя всех предупредил, что полечу самолетом. Утром на вокзале мы встретились с Леной – только она знала, когда я приеду, и настояла, что будет меня провожать. Она проводила меня сначала в агентство «Финэйр», где я выкупил билет, потом на такси мы доехали до Пулкова.

– Удачи тебе! И будь осторожен, – напутствовала Лена.

Ей хотелось поехать в Лондон вместе со мной, она даже просила, чтобы я разрешил ей поехать, и теперь она капризничала.

– Я приеду тебя встречать. Привезешь мне сувенир с принцессой Дианой? Кружку или тарелку?

– Ага, тебе с живой или с фотографией могилы? – цинично пошутил я, чем вызвал ненавидящий взгляд Лены.

– Как ты можешь! – с театральными интонациями воскликнула она.

– Ну ладно, ладно… Честно говоря, наверное, я вряд ли успею пройтись по магазинам.

– Я знаю, знаю, прошу на всякий случай, если она сама бросится тебе в глаза.

– Ну если принцесса Диана сама бросится мне в глаза… – Я развел руками, мысленно представив, как это может произойти на самом деле. Картина получилась жутковатая.

– Ладно тебе! Не придирайся к словам. Я все равно приеду тебя встречать. Черт побери, Юра, я становлюсь сентиментальной.

– Ты всегда такой была.

– Да? Ты так считаешь?

Я давно заметил: самые длинные и многозначительные разговоры всегда ведешь на вокзалах или в аэропортах, тревожась перед дорогой и нервно поглядывая на часы.

А тут еще мои приступы паранойи… Пока я не прошел таможню и не направился к окну регистрации, меня не оставляло ощущение, будто за мной наблюдают из толпы. Знал, что это бред, внушал себе, что никто не может за мной следить, потому как никто не знает, что я лечу в Лондон, кроме Михайловых, Меркулова (но даже они не знали, каким рейсом я решил лететь) и Лены. Даже попытался применить аутотренинг: мысленно сорок раз проговорить про себя, что «вокруг меня – прозрачный яйцеобразный купол, защищающий меня от всех и делающий меня невидимым для окружающих…». И прочее в том же духе. Раньше иногда помогало расслабиться и снять стресс, но теперь не сработало. Наверное, я слишком нервничал перед полетом и не мог сконцентрироваться.

– Ты что, ждешь кого-то? – не выдержала Лена.

– Нет, а что?

– Ты все время оглядываешься.

Наконец объявили посадку. Лена проводила меня до таможенной стойки и помахала рукой через стеклянную перегородку, когда я уже оказался на той стороне.

Медленно поднимаясь по трапу самолета в числе последних пассажиров, я разглядывал всех, кто шел впереди меня, пытаясь вычленить из толпы свой вероятный хвост, но ничего подозрительного не заметил. Половину пассажиров рейса составляли иностранцы, их я в число подозреваемых не включал. Граждан с детьми я тоже сразу отмел, пожилых – соответственно тоже. Особое внимание обратил только на одиноких пассажиров в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти, но таких набиралось больше десятка, и сделать ставку на кого-то одного оказалось трудной задачей.

Гипотетически мой хвост (если он вообще был) должен был занять место по крайней мере в одном со мной салоне самолета. Когда все разместились на своих местах, я специально повертелся во все стороны, привставая со своего кресла и вытягивая шею. Вид у меня при этом, должно быть, был такой, словно из моего сиденья торчало шило, так что я в конце концов привлек своими прыжками внимание стюардессы. Она подошла и мило поинтересовалась, все ли у меня в порядке и, если мне не нравится это место, не хочу ли я пересесть на любое свободное? Славная девушка… Зато я убедился, что самым подозрительным типом если не во всем самолете, то уж в этом салоне точно был я!