Осужден и забыт - Фридрих Незнанский

– Ты слезу-то не выжимай, давай ближе к делу. – Я слегка подтолкнул его дулом в висок для острастки.

– Если бы не эта чертова нога, я бы не навернулся сейчас, когда бежал за тобой. – Он с обидой сплюнул сквозь зубы кровавой слюной. – Я вернулся в Париж, у меня не было денег, нога все никак не заживала…

– Наркотики тогда же начал употреблять?

– Да нет, пробовал и раньше, но на героин подсел именно тогда. Боли были страшные, я жрал обезболивающие таблетки, многие из них те же наркотики. Года полтора я добивался пенсии по инвалидности. Делать ничего не мог, да и не умел. В легионе меня учили только стрелять и воевать. Вот я и связался с бандитами. А что мне еще оставалось делать? Воровал, попугать мог, но никого не убивал.

– Ну а на меня тебя кто натравил? Ты хоть описать их можешь? – Меня уже порядком утомила его слезливая история.

– Я же говорю: я видел их первый раз в жизни. Но они точно недавно приехали из России. Их на меня один сутенер знакомый навел. Они почему-то непременно хотели, чтобы за тобой следил русский. Со мной договаривался какой-то невзрачный тип, он точно не главный. Главные сидели в тачке, я их толком не разглядел. Но рожи еще те, явно бандитские.

– Ну и что они тебе про меня сказали?

– Да ничего не сказали. Не моего ума это дело, сказали. Дали задаток, пистолет этот, фотографию с мордой твоей, сказали: следи за ним. Выясни, куда ходит, чем интересуется, а потом убей. Ты нос свой суешь в какие-то серьезные дела, которые этих ребят касаются, и им это не нравится. Мешаешь ты им очень, видно. Ну вот. Я и следил от самого аэропорта. А тут ты еще на кладбище зачем-то поперся. Я решил, что более удобного случая мне не подвернется…

– Ну ты и наглый тип. Или, наоборот, такой простой, что дальше некуда. – Меня уже стала забавлять его глуповатая искренность, а может быть, и лукавство. Я еще до конца не разобрался.

– Ну ты же сам хотел, чтобы я все тебе рассказал. Вот я и говорю подробно, как все было.

– Ладно, дальше можешь не рассказывать, Достоевский. И так я с тобой уйму времени потерял. Хотя, впрочем, могло бы быть и хуже. Эх, прибить бы тебя следовало, гада, да неохота грех на душу брать. – У парня просветлело лицо. – Пока что не охота – добавил я, – пока ты можешь быть мне полезен. А теперь будешь делать то, что я скажу. Понял?

Его глаза снова обрели тоскливое выражение.

– Я хочу сам увидеть тех гадов, которые меня заказали. И ты мне их покажешь.

– Я же тебе говорю, ну как ты не понимаешь? Я их не знаю. И связь с ними держу через Жан-Марка, сутенера с Монмартра.

– Ты скажешь мне телефон своего дружка-сутенера. А пока я заберу твои документы.

Правой рукой я все еще держал пистолет нацеленным в его голову. Свободной рукой я обшарил карманы его куртки и выгреб из внутреннего связку ключей, водительское удостоверение и кредитные карточки.

– «Максим Усманов», – прочел я в удостоверении и на нескольких карточках, – так вот слушай меня, Максим Усманов, внимательно. Ты мне расскажешь и покажешь, где ты с ними встречаешься.

– Слушай, ты меня извини, но ты или совсем тупой, или совсем сумасшедший. – Его развязный тон, видимо, пугал его самого. Он явно не справлялся с эмоциями, но именно эта искренность оправдывала его наглый тон. – Тебе ноги надо уносить, а ты еще сам лезешь на рожон. Зачем тебе лезть к ним? Тогда они тебя точно прихлопнут. А меня и подавно, за компанию! – нервно воскликнул он.

– Не волнуйся, я не собираюсь ставить их в известность. Я повидаюсь с ними так, что они об этом и знать не будут. Ты же все равно должен с ними встречаться, докладывать о выполнении задания. И деньги получать. Наверняка тебе только задаток дали. А я буду наблюдать за вами из безопасного места. Мне обязательно нужно выяснить, что это за подонки, кому я поперек горла встал.

– А с чего это ты уверен, что я тебя не заложу?

– Я думаю, не в твоих интересах закладывать меня. Твои документы пока что у меня. Так что любой твой неверный шаг – и не успеешь почесаться, как я закладываю тебя в полиции со всеми потрохами. И все твои делишки с наркотиками, и покушение на убийство, и все остальное обеспечивает тебе беззаботное существование лет эдак на десять. Как говорится, небо в клетку, друзья в полоску.

– Какие уж теперь деньги. Я же не убил тебя, задание не выполнил. Теперь и задаток придется обратно отдавать. А деньги я уже потратил, кредиторам отдал, на мне долги старые давно висели. Мне теперь самому надо свою задницу спасать. Шевелить мозгами, как бы так извернуться, чтобы меня твои враги не пришили. Слушай! Давай сделаем, чтобы всем: и тебе и мне – хорошо было. Ты исчезнешь из города, они же все равно тебя живым не оставят. А я приду на встречу, скажу, что тебя убил и прямо тут, на кладбище, закопал. Денежки свои получу, а потом засяду в тень годика на полтора, так что ни одна собака не найдет.

– Делай как знаешь. Тебе жить. А мне скажи, где и во сколько ваша встреча.

В конце концов я узнал у него, что его встреча с заказчиками должна состояться завтра в кабачке на рю Камбон. В назначенное время я решил незаметно понаблюдать за ними из укрытия и выяснить, что это за люди, кому я так мешаю. Еще раз припугнув его напоследок, я отпустил своего изрядно потрепанного врага на все четыре стороны.

Кое-как приведя себя в порядок, то есть максимально, насколько это возможно, отряхнув от пыли помятый костюм и белую рубашку, протерев носовым платком ботинки и поправив волосы, я двинулся к выходу. Безнадежно истерзанный галстук, к тому же вымазанный кровью противника, я выкинул (да простят мне усопшие эту выходку) под первым же развесистым кустом. Когда я подходил к домику смотрителя, меня окликнули. Михаил Аполлинариевич появился на пороге в обществе двух пожилых дам в строгих костюмах, крошечных шляпках с вуалетками и с седыми локонами. Похожи они были друг на друга, как родные сестры. И отличались лишь тем, что у одной кудряшки были выкрашены в голубой оттенок, а у другой в розовый.

– Что с вами, Юрий Петрович? – удивленно воскликнул старый смотритель, и его седые мохнатые брови полезли на лоб, а лица его спутниц приняли строгое выражение. – Вы что там, с диким вепрем встретились, как Мцыри?

– Почти что, только немного помельче… Белка по дереву скакала, я загляделся, глаза в небо, ну и под ногами оградку не заметил. Упал, ударился о памятник, вот костюм весь испачкал, ушибся. – Врал я, наверное, очень неубедительно. Самому было противно. Но не мог же я им рассказывать всю правду.

– Да-а… – покачал головой Михаил Аполлинариевич. – Бывает. Ну а как цель вашего визита, нашли ли могилу?

– Нашел, да не ту. Все правильно в вашей книге было записано. Фамилию не перепутали. Выходит, жива моя тетка Зинаида.

– Так и замечательно. Сюда незачем торопиться, – искренне обрадовался старик. Тут он, словно спохватившись, откашлялся. – А я вот как раз хотел вас представить. Это Серафима Венедиктовна и Леокадия Львовна Вяземские.

Старушенции качнули по очереди вуалетками.

– Эти замечательные женщины – наши помощницы и благотворительницы. Я уже вам рассказывал. Это они ухаживают за теми могилами, за которыми некому следить.

– Ну не только мы одни, – заскромничали голубые и розовые кудряшки.

– Очень приятно. А я – Юрий Петрович Гордеев, – представился я, осторожно пожимая их сухонькие ладошки. – Адвокат из Москвы.

– Михаил Аполлинариевич рассказал нам о ваших поисках, – внимательно глядя на меня сквозь вуалетку сказала розоволосая Серафима Венедиктовна сухим голосом школьного завуча. – Мы с Леокадией Львовной подумали, что можем дать вам один совет, который, возможно, поможет вам найти вашу родственницу.

– Будьте так любезны. – Про себя я заметил, что неожиданно сам стал выражаться каким-то старорежимным слогом. В голову постоянно лезло какое-то «милостиво повелеть изволил». – Я буду вам очень признателен.

– В предместье Парижа, в местечке Довиль, есть одно благотворительное учреждение, – вступила в разговор дама с голубыми кудряшками. – Дом престарелых – так, кажется, это называется по-советски. А мы называем домом призрения, как это раньше называлось в царской России. Между прочим, от слова «призреть», что значит «приютить и защитить». Дом, где доживают свой век несколько десятков стариков. В большинстве своем это бывшие русские эмигранты или их потомки. Вполне может быть, что и ваша тетушка поселилась там. Хорошее место, старинный замок, зелень, воздух… Не то что в Париже – смог, сажа и гарь!

– Конечно, она могла переехать в Довиль, тем более если у нее не осталось здесь родственников. – Старушки уже тараторили наперебой, каждая старалась рассказать больше другой. – А там, вы знаете, очень хорошие условия. Тишина, свежий воздух, замечательная кухня. Правда, за содержание там надо платить. Конечно, государство тоже поддерживает материально такие заведения, но все же поселиться там по карману лишь людям не бедным.