На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр) - Юрий Ампилов

Может быть, благодаря этим напутственным строкам я потом и стал профессором, стремясь оправдать надежды товарищей?

МУРМАНСКАЯ ЗАКАЛКА

И вот в конце J984 года я опять оказался в прекрасном городе своей молодости – Мурманске и снова вернулся в морскую геофизику, азы которой начал познавать здесь же еще в студенческие годы. Все же предполагая работать в конечном счете на разведку нефти и газа, я ощущал больше возможностей принести пользу, чем делая гипотетические предположения о строении земной коры и верхней мантии, ценность которых по большому счету сомнительна.

В первое время, когда семья еще оставалась в Апатитах, я каждые выходные ездил к ним. Дорога в одну сторону занимала около пяти часов, А сам поселился s общежитии, поначалу прямо в том же доме на Гагарина, 41, где на первом этаже располагалась и вся администрация «Союзморгео». Со мной в одной комнате жили еще два приглашенных специалиста: Эдик Шипилов из Краснодара и Юрий Иннокентьевич Дмитриев из Риги, Потом, когда еще подъехал Утнасин Владимир Константинович, стало тесновато, и я переселился в домик на Инженерной улице. Здесь мы некоторое время жили с сотрудником лаборатории Дмитриева, бывшим нашим МГУшным физиком – Евгением Копотем, человеком весьма своеобразным, соскучиться с которым уж точно было невозможно. На работу, по мурманским меркам, надо было ездить далековато – более получаса на городском транспорте. Лаборатория располагалась в старом деревянном двухэтажном домике на улице Папанина, где сейчас стоит здание с колоннами, в котором потом располагался печально известный мурманчанам своим банкротством Северо-западный коммерческий банк. Потом, через несколько лет, с окончанием строительства лабораторного корпуса института на Карла Маркса, 17, мы переехали туда.

Работать я начал в лаборатории волновых полей и моделей реальных сред, возглавляемой бывшим пермяком Евгением Федоровичем Безматерных, человеком весьма интеллигентным, спокойным и уравновешенным. Лаборатория поначалу была небольшой – человек восемь, и я долгое время был в ней вторым кандидатом наук, кроме самого Безматерных. Это уже много позже защитились Юрий Шипелькевич, а потом и Саша Токарев, тоже приехавший в Мурманск из Перми, человек дотошный и основательный во всем. В моем непосредственном подчинении была Катя Белонина, дочка директора ВНИГРИ Михаила Даниловича Белонина, и Лина Жицкая – выпускница Грозненского нефтяного института, девушка очень старательная и упорная, привыкшая всего в жизни добиваться сама, хотя на первых порах образовательной базы ей, конечно, не хватало. Она приехала в Мурманск со своим маленьким сыном Андрюшей, который поначалу много простужался, и Лина часто была вынуждена брать больничный. Когда же основные трудности были позади и она получила просторную двухкомнатную квартиру в доме новой планировки, «нарисовался» ее муж Вадим, полная посредственность, привыкший по жизни получать все готовенькое трудами своей жены. И через несколько лет Лина вынуждена была в конце концов развестись с ним, разделить имущество и уехать сначала в Москву, а потом и в США – наверное, чтобы подальше быть от этого «халявщика», который постоянно пытался поживиться теми благами, которые она с таким трудом зарабатывала, Уверен, что ей удалось встать на ноги и вырастить сына. Жалко, что не в России. А Катя Белонина вскоре ушла в декрет и уехала с мужем Сергеем Смирновым в Санкт-Петербург к своим родителям, где и по сей день работает.

Чуть позже со мной работала еще одна очень упорная и целеустремленная девушка – Света Каплан, приехавшая из Киева. Она честно признавалась, что приехала в Мурманск найти себе мужа, и это ей в конце концов удалось. Она вышла замуж за моего бывшего студента, у которого я вел в аспирантские годы в Крыму практику по сейсморазведке, – Лешу Ершова. Он тогда мне запомнился тем, что отказывался работать на сборе розовых лепестков на плантациях крымских роз. Мы безвозмездно делали это в качестве компенсации совхозу за ущерб, причиняемый некоторым его угодьям нашей практикой. Леша объяснял мне, что он не сачок, а просто у него аллергия на розы. Они со Светой поженились, и у них родился сын Даня. Когда в стране начиналась буза и российский север приходил в упадок, они переехали сначала в Москву, а когда и там стало невмоготу, поехали дальше, в Израиль. Так наша бедная Россия в очередной раз избавлялась от своих лучших тружеников. А то, что Света была самым что ни на есть добросовестным тружеником, ручаюсь головой. Она была великолепным программистом, тщательным и дотошным. Как математику, работающему в не очень знакомой области, ей не хватало геофизического образования, и мне приходилось буквально до мелочей растолковывать ей алгоритмы, зато потом я получал абсолютно надежно работающие программы. Вообще по жизни мне нередко приходилось работать с представителями еврейской нации, и всегда с ними складывались самые добропорядочные или даже теплые отношения. «И чего они к тебе все тянутся?» – шипел сосед по кабинету Юрий Шипелькевич, у которого нередко возникали с ними осложнения.

Еще в лаборатории был вечный холостяк, усатый очкарик Саша Рожков – математик, «витающий в облаках». Он был немного не от мира сего, долго занимался разными проблемами, но практически ничего не мог довести до конца. «Это ружье, которое в конце концов должно выстрелить», – говорил про него Евгений Федорович. Но, по большому счету, ружье без конца давало осечки. Лет пять назад, уже будучи в Москве, я пытался помочь Саше по его просьбе организовать защиту кандидатской диссертации в его уже явно не молодом возрасте (он старше меня). Но он и этого не довел до конца, ссылаясь на личные проблемы, которые всегда есть у каждого из нас, Тогда я успел со многими людьми договориться о формальных моментах, сопровождающих любую защиту, и Саше даже оформили соискательство для защиты, но все это оказалось ни к чему.

Колоритной фигурой был и наш единственный геолог в лаборатории Геннадий Иванович Киреев. Со временем, увлекшись йогой и став на этой стезе кумиром немолодых женщин, «догоняющих» свое здоровье, он начал философски относиться к течению жизни, сильно не нагружая себя производственными проблемами. Наверное, это правильно. Я тоже под его влиянием некоторое время пытался заняться самосовершенствованием, но земная суета меня не отпускала, и я по сей день «барахтаюсь» в сиюминутных проблемах, тщетно пытаясь их все разрешить. Кстати, сейчас он до сих пор трудится в Мурманске в качестве начальника тематической партии в «Арктикморнефтегазразведке». Если он и изменился, то только в сторону еще большей жизненной мудрости, граничащей, пожалуй, только с вечностью, Меня в свое время поразила его астрологическая логика. Когда мой сын Антон поступал на экономический факультет Мурманского университета, я сильно нервничал, предпринимая все возможные действия. Геннадий Иванович, составив на Антона подробную астрологическую космограмму, уверенно сказал: «Поступит!», После того, как это действительно произошло, я ему пытался возразить, что мол, если бы я не предпринимал целого комплекса мер от натаскивания по математике и физике до душещипательных бесед с преподавателями, ничего бы этого не случилось, несмотря ни на какие астрологические прогнозы. Ответ был настолько прост, что я и не нашелся что возразить: «Звезды знали, что все это ты сделаешь».