РАКЕТЫ И ЛЮДИ - Борис Черток

Харчев сразу обзавелся друзьями среди американских офицеров, охраняющих немцев в пограничном Ворбисе и Витценхаузене, знакомыми женщинами, судьбой которых был вправе интересоваться.

Уже через неделю мы получили через новую «женскую» агентуру донесение, что с нами хочет встретиться жена немецкого специалиста фрау Греттруп.

Встреча состоялась вблизи самой границы. Ирмгардт Греттруп – высокая блондинка в спортивно-дорожном светлом костюме – явилась с сыном лет восьми. «На случай неприятностей я объясню, что гуляли и заблудились».

Сразу дала понять, что вопрос решает не муж, а она. Она якобы ненавидела фашизм. Даже подвергалась арестам. Гельмут тоже. Но они хотят знать, что русские им обещают.

Гельмут Греттруп, по ее словам, был заместителем фон Брауна по радиоуправлению ракетами и вообще электрическим системам. Он готов перейти к нам при условии полной свободы. Я сказал, что мне надо получить согласие генерала из Берлина и только после этого мы дадим ответ. Но мы бы предварительно хотели встретиться с господином Греттрупом. Фрау сказала, что надо торопиться, через неделю или две их могут уже отправить в США.

Через три дня, конечно без согласия Берлина, мы осуществили переброску всей семьи: папы, мамы и двух детей Греттрупов.

Греттрупов поселили на отдельной вилле, положили очень высокий по сравнению с другими немцами оклад и продуктовый паек. Но поставили условие: для спокойствия и участия в творческой работе по восстановлению истории ракетной техники у них на вилле будет жить наш специалист полковник Кутейников, хорошо знающий немецкий язык. Основное взаимодействие с советским руководством должно идти через него.

Первый состав и немецкий директорат института не обрадовался такому мероприятию.

Греттруп был явно лучше других информирован о всех делах Пенемюнде, был близок к фон Брауну и очень скептически отозвался о немецком контингенте нашего института «Рабе», кроме Магнуса и Хоха. Остальных он просто не знал. Чтобы не разжигать страсти, мы договорились, что при институте создаем специальное «Бюро Греттруп». Его первая задача – составление подробного отчета о разработках ракеты А-4 и других, которые велись в Пенемюнде.

Забегая вперед, скажу, что в Греттрупе мы не ошиблись. Правда, осмелевшая вскоре фрау Греттруп оказалась не такой уж скромной, как представилась на первой встрече. Вскоре она обзавелась двумя коровами «для детей и улучшения питания русского руководства института». Она умудрилась добывать наряды на сверхдефицитные продукты, которые Семен Чижиков, скрепя сердце, должен был оплачивать и доставлять. Но в шоковое состояние нас привело неожиданное сообщение полковника Кутейникова.

При вилле, в которую мы поселили Греттрупов, было здание – что-то вроде конюшни. Фрау не терпелось его использовать по назначению. И вот однажды ночью там появились две вполне приличные лошади. Полковник Кутейников, человек уже в летах, оглядываясь по сторонам, сообщил, что фрау желает совершать верховые прогулки, но не с мужем, а только в сопровождении советских офицеров. Иначе ведь могут задержать на ближайшем КПП.

Полковник Рязанский, услышав об этом, позлословил: «Вот у полковника Кутейникова мать балерина, отец танцор, он наверняка усидит в седле, пусть первый и начинает».

Я тоже не утерпел: «А что скажет ваша жена, если получит фото и письмо о том, как приятно ее муженек проводит время в верховых прогулках с немецкой амазонкой?»

Кутейников всю войну работал на заводах радиопромышленности в качестве военного приемщика. Был он неплохим радиоинженером и дослужился до полковника инженерно-технической службы. И не по своей воле оказался прикрепленным к семейству Греттрупов. Он не на шутку обиделся: «Моя жена еле выжила в блокадном

Ленинграде. Сейчас тяжело больна, а я должен заботиться о немецких кобылах. Да идите все к черту!»

Не выдержал и Харчев: «Моя сестра кончает МГУ. Ходит в университет в мужских ботинках, продает последнее платье, чтобы выкупить продукты для больной матери, а молодая жена Тамара должна бросить учебу в театральной школе, ибо нет возможности существовать без моей помощи. А мы тут верховыми лошадьми обзаводимся».

Поручили Чижикову разработать операцию обмена лошадей на служебные автомобили для института. Но один из автомобилей на правах служебного фрау Груттруп все же закрепила за собой. Она носилась по окрестностям сама за рулем: в одном месте закупает для нас тонну яблок, в другом по ее команде режут и продают свинью, в третьем сдают нам в аренду «представительскую» спортивную автомашину, из четвертого по ее распоряжению в офицерскую столовую доставляют молоко повышенной жирности. Она врывалась в нашу офицерскую столовую, проверяла еду и требовала, чтобы мы немедленно уволили проворовавшихся кухарок. Несмотря на протесты мужа и Кутейникова, выгоняла и заменяла стенографисток – машинисток. Впрочем, при всем при том воспитывала детей, изучала русский язык, на мотоцикле приезжала на виллу Франка, чтобы играть на рояле Листа, Бетховена и Чайковского.

Но не только удачи были в истории операции «Ост». Сразу после операции по переходу через границу Греттрупа Харчев заявил, что теперь пора перевести через границу самого Вернера фон Брауна. Раньше чем дать добро, мы обсудили допустимость такой попытки с Пилюгиным, Воскресенским и местной военной разведкой.

Штатная разведка сразу отмежевалась, опасаясь межсоюзнического скандала. Они объяснили, что если операция получит огласку, то у военной администрации «головы полетят». «Поэтому можете действовать на свой страх и риск. Погоны у вас все равно незаконные. Если их снимут, вы ничего не теряете».

Решили рискнуть. На операцию, как всегда, отправили Харчева. Доехав рано утром до пограничного шлагбаума, Харчев поприветствовал американцев и заявил, что ему надо проехать в Витценхаузен для встречи с американскими офицерами, которые были у нас в гостях. Заодно пошел обмен ручными часами, и он расстался с единственной на весь наш гарнизон бутылкой настоящей московской водки.

Тронутые столь щедрыми подарками, американцы пригласили его в свой «джип» и взялись сами доставить его в город. Это был первый прокол в разработанной операции. Но делать нечего. Харчева повезли, но не к знакомым, а в американскую комендатуру города.

Дежурный офицер доложил и получил указание препроводить русского старшего лейтенанта в личные покои коменданта.

Далее шел рассказ Харчева, который мы просили его много раз повторить, особенно вечером после ужина, рассчитывая на новые волнующие подробности.

«Вводят меня в большую спальню. На широченной кровати, вот как здесь, на вилле Франка, на втором этаже, лежит сам комендант, на второй половине красавица баба, а между ними немецкая овчарка. Видно, они завтракали – на столике бутылки и всякая всячина. Он откидывает перину, сгоняет собаку и предлагает мне забраться в постель: „Для русского офицера, соседа по границе, мне ничего не жаль!“«

Тут обычно следовали вопросы: «А красавица одеяло тоже откинула?» Харчев, краснея от возмущения, путался и сбивался. Но твердо стоял на том, что приглашение он не принял, а на ломаном английском утверждал, что у него деловое поручение.

В конце концов комендант, накинув халат, вышел с ним в соседний со спальней кабинет. Здесь они долго пили виски или что-то еще, а Харчев доказывал, что нам с американцами надо поделить немецких специалистов, ибо это военные трофеи. Комендант объяснял, что ими ведает и их охраняет специальная миссия. Харчев пытался заговорить и о фон Брауне. Комендант якобы сказал, что это самый главный военный преступник и его очень сильно охраняют. Затем Харчева усадили в тот же «джип» и с ветерком довезли до шлагбаума, где он пересел в свою машину и через час докладывал нам об этом приключении.

Когда мы отпустили его отдохнуть и протрезвиться, Пилюгин с укоризной мне сказал: «Это твой воспитанник. А что бы нам всем было, если бы он не выдержал искушения? Комендант или кто там еще сфотографировали бы его в постели, а потом подарили фотографии кому следует!»

Несколько месяцев спустя, когда в нашей компании уже работал Королев, он сильно хохотал над этой историей. Но в отличие от Пилюгина сказал: «Ну и дурак был Харчев, что не принял предложение американца».

Что касается фон Брауна, то Королев был доволен тем, что операция не удалась. Он и не скрывал этого. Посмотрев на условия, в которых жил и работал у нас Груттруп, он мог себе представить, что бы творилось, если бы еще появился и самый главный немецкий ракетчик. Это явно противоречило замыслам, которые он обдумывал здесь, меняя планы, выстраданные в последние годы на Колыме и в казанской шарашке.

Греттруп, услышав каким-то образом о нашей попытке связаться с фон Брауном, развеселился. Он высказался в том духе, что ни при каких условиях о добровольном переходе его к нам не может быть и речи. Фон Браун, конечно, очень хороший инженер, талантливый конструктор и организатор с идеями. Но он все-таки барон, член национал-социалистической партии и даже штурмбаннфюрер. Он вместе с опекавшим его доктором Дорнбергером несколько раз встречался с Гитлером, получал награды. За его работой следили руководители рейха Геббельс и Кальтенбрунер.