Тайна моего двойника - Татьяна Светлова

— У тебя на лице написано нетерпение.

— А-а… Это не просьба даже. Просто я хочу тебе рассказать кое-что, чего ты не знаешь, и…

— Услышать мой анализ?

— Именно.

— Поскольку, в противоположность твоей обычной манере себя вести, ты обставляешь наш предстоящий разговор такими церемониями, я делаю вывод, что нам стоит уйти отсюда.

— Почему?

— Мы здесь не одни. — Действительно, в курительной комнате было еще несколько человек. — А то, что ты хочешь мне рассказать, явно не для посторонних ушей. Не шептаться же нам! Ты сейчас можешь уйти?

Я посмотрела на часы. Через полчаса начинался обед и я была голодна. Заметив мой жест, Джонатан добавил:

— Я тебя приглашаю ко мне домой. Учитывая твои наклейки, вряд ли ты захочешь пойти в ресторан. И обещаю тебе обед.

Небольшая квартирка из двух комнат была обставлена очень просто, без малейших претензий, хотя само по себе наличие двухкомнатной квартиры, да еще и в районе Площади Вогезов, говорило о наличии финансов — за мою короткую жизнь в Париже я стала понемножку разбираться в таких вещах. Кроме самой необходимой мебели, в гостиной были книжные полки — не так уж часто встречающаяся здесь деталь интерьера. Читающий люд этой страны охотно пользуется услугами библиотек, экономя место в своих квартирах, — не так, как у нас в России, где, еще не опомнившись от книжного дефицита, каждый норовит притащить книги домой. Единственной роскошью в его гостиной была дорогая стереоустановка с коллекцией компакт-дисков.

На низком столике в вазе стояли коралловые розы. Неужели он предвидел, что я к нему приду?

С комода смотрели три фотографии: на первой, по всей видимости, были запечатлены родители Джонатана; на второй Джонатан, хорошенький мальчуган лет восьми, сидел на верхом лошади; на третьей Джонатан, лет шестнадцати, с загипсованной рукой и ногой, стоял возле какой-то шикарной машины с открытым верхом, капот которой был смят в лепешку.

— А-а, фотографии смотришь? — сказал, входя с кухни, Джонатан. — Детские воспоминания. Для ума и для сердца.

— Это твои родители?

— Позвольте вам представить, мадмуазель: мои родители, моя лошадь, моя машина.

— И какие из этих фотографий для ума?

— Последняя, конечно. Чтобы не забывать, что почем в этой жизни.

— Почем машина или почем здоровье? — уточнила я.

— Почем глупость. И вытекающие из нее последствия.

— В виде разбитой машины или сломанной ноги? — рискнула я снова уточнить.

— О, Оля, ты пропустила несколько звеньев в этой цепочке!

На этот раз я решила не пытаться угадать, а помолчать да послушать.

— Первым делом из глупости вытекает самонадеянность. Из самонадеянности — желание слышать только себя и неумение слушать голос вещей. Из этого неумения…

— Голос вещей? А ты не мог бы объяснить?

— Ну, смотри. — Джонатан показал на фотографию с лошадью. — У меня никогда не было никаких, даже малейших проблем с лошадью. Я никогда с нее не падал, я не сломал даже ногтя за все время, которое я занимался верховой ездой. Потому что я с самого начала знал: это животное. У него есть свой характер, и оно может этот характер показать. Я изначально из этого исходил и с лошадьми своими всегда считался. То есть — я слушал их голос. Я чувствовал их желания, состояние, настроение и учитывал их… Когда появилась машина, я отнесся к ней, как своей рабыне, которая может исполнять любые мои прихоти.. У которой нет права своего голоса, понимаешь? В определенном смысле она была одновременно и моим идолом, которому я служил.

— Погоди, идол и рабыня — это как-то вместе не вяжется…

— Вяжется, Оля, еще как! Раб, если только ему представится возможность, всегда поступает со своим господином так — или еще более жестоко — как господин поступал с ним. А идол — это всегда то, чем неимоверно хочется обладать, себе подчинить, поработить, иметь у себя в распоряжении. Посмотри на толпу, срывающую одежду со своих кумиров — хоть кусочек, но достанется в обладание… Про маньяков фильмы видела? Они выбирают девушек, которым поклоняются, и убивают их, чтобы они достались в полное, безграничное обладание… Идол не имеет права голоса. Никто не считается с тем, хочется ли идолу быть задушенным своими поклонниками — в прямом и переносном смысле. Так я и со своей машиной: я сделал из нее идола, я ее пытался себе подчинить — я не слушал ее голос и не считался с ней. И она не выдержала. Она вышла из подчинения и я потерял управление…

И он снова исчез на кухне.

— Тебе помочь? — крикнула я ему вслед.

— Ни в коем случае, — донесся ответ. — Можешь пока послушать музыку и посмотреть книги.

Шекспир на английском, Гете на немецком, Марсель Пруст на французском, Данте на итальянском…

— Ты по-немецки читаешь?

— Да.

На кухне что-то шипело и вкусный запах начал заполнять квартиру.

— И по-итальянски?

— Да. И надеюсь изучить русский с твоей помощью. Ты будешь мне давать уроки?

Он мне нравился все больше и больше, этот полиглот.

— Я умру от голода, пока ты приготовишь! — снова крикнула я. — И ты останешься без русского!

— Я тебя спасу, — заверил Джонатан, входя в комнату. В руках у него были две подставки для горячего. — Я умею делать искусственное дыхание.

Я не успела продумать, была ли какая-нибудь двусмысленность в «искусственном дыхании», как он распорядился:

— Возьми там, — он указал на шкаф — тарелки и прочее и накрой пока на стол.

Я достала простые белые тарелки без рисунка, прозрачные рюмки, также без изысков, корзиночку для хлеба и расставила все это на столе.

В следующий выход с кухни он принес дымящиеся отбивные из ягнятины с зеленой стручковой фасолью. Открыв бутылку красного вина, Джонатан разлил его по бокалам.

— Я думала, ты не вообще не употребляешь алкоголь — заметила я не без ехидства.

Он удивился.

— Отчего же это?

— Ты всегда пьешь только воду.

— Я очень люблю хорошее вино. И люблю его пить, когда у меня есть для этого причины и настроение.

— Сейчас есть?

— Ведь ты у меня в гостях. Мне это приятно.

Он посмотрел на меня каким-то глубоким, очень серьезным взглядом, и я подумала: он любит меня. Он не мог мне оставить отравленные конфеты.

Джонатан поднял свой бокал:

— Я знаю, что русские любят тосты. Давай с тобой, по-русски, выпьем за твое здоровье и за здоровье Шерил.

Мы торжественно чокнулись.

— Рассказывай, — сказал он, садясь.

Я рассказала ему все: о странном звонке Игоря, который откуда-то знает про Шерил, о том, что Игорь непонятным образом исчез; о моем «однокласснике» Зайцеве, которого я так и не сумела вспомнить, и о странном «однокласснике» Шерил, так похожем на Сережу. Заодно пришлось упомянуть и о том, что мы, на самом деле, с Игорем не женаты, — на что Джонатан кинул на меня короткий радостный взгляд

Однако, он быстро справился с собой и приступил к делу.

— Ты не спросила у своей матери, как выглядел этот Зайцев?

— Спросила. Он на Сережу не похож.

— Это очень важно. Из всего того, что ты мне рассказала, может следовать несколько вариантов: первый: охотятся за Шерил, а ты попала по недоразумению; второй: охотятся за тобой…

— Кто? — встряла я.

— Не мешай. Охотятся, значит, наоборот за тобой, а Шерил попала по недоразумению; третий: охотятся за вами обеими, но разные люди и по разным причинам, и ваша случайная встреча свела воедино усилия разных недоброжелателей; и последнее: охотятся за вами обеими одни и те же заинтересованные лица. Итого: четыре возможности.

— И какая из них наиболее реальна? — спросила я тупо, обалдев от такого количества комбинаций.

— Видишь ли, я могу исходить только из тех фактов, которые у нас есть… Ты можешь себе представить причины, по которым кто-нибудь хотел бы тебя устранить?

— Господи, откуда?! Я никакой политической деятельностью не занимаюсь, и вообще я ничем не занимаюсь, училась на компьютерных курсах, а теперь вот — французский учу, в Сорбонне… Сижу, не шалю, починяю примус…

— Какой примус?

— Это у Булгакова, кот Бегемот, ты не знаешь… Кому это может помешать?

— В таком случае, пока будем исходить из того, что у нас есть. А у нас есть слежка за Шерил. Причем, интересует меня, в первую очередь, не мужик из ДСТ, а неопознанный субъект в джинсовом комплекте.

— Почему не ДСТ?

— Взрыв — не их почерк. Подобные организации такими методами не пользуются — раз; Шерил, как бы ее активность их не доставала, — вообще для них не фигура, чтобы пойти на крайние меры — два; у Шерил пропали документы и даже фотографии — а у ДСТ уже давно есть про нее все и во всех ракурсах — три; у разведки есть средства куда более простые и удобные для прослушивания: навеска на линиях, и им совершенно незачем торчать у ее дома с аппаратиком, может быть даже самодельным, который прослушивает в таком маленьком радиусе — четыре.