Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, Альмухаметов и Климов, — терпеливо подтверждал Алексей и спрашивал: — Ну теперь-то дошло?
Никуленко опускал голову, долго смотрел себе под ноги и потом спрашивал:
— А что, мастер, как будет авария, а?
И так всякий раз, когда дело касалось чего-нибудь нового и непривычного. Пока не разжуешь да в рот ему не положишь, Никуленко ни за что не согласится изменить давно знакомые, годами заученные приемы работы. Но если уж он, наконец, соглашался с тем, что ему доказывали битый час и что для других уже было не новостью, то Грицко брался за дело с таким злым упорством, что просто не верилось глазам. «Не поймешь, что за человек, — не раз думал Алексей. — Дашь ему задание — топорщится, упирается, а потом выполнит с безукоризненной точностью… Ну и людына!..»
Но удивительнее всего было то, что у этого, казалось бы, равнодушного ко всему на свете человека, были свои какие-то особые интересы и привязанности. Даже в самом людном месте Грицко умел находить угол, где он мог побыть один, о чем-то помолчать и даже промурлыкать себе под нос любимую песню про «вирбу рясну». Никто и никакой шум не могли помешать ему. Словно вокруг никого не было. Разговаривал Грицко мало, даже меньше, чем Василий Клюев, ставший чем-то вроде образца молчаливости. И было уже совсем непонятно, когда он вдруг сблизился с трактористом Пашкой Клещовым.
Пашка был прямой противоположностью Никуленке. Веселый, с зелеными нахальными глазами на круглом щекастом лице, с шутками и прибаутками на губах, крепко сбитый, он всегда вертелся среди буровиков, умел заставить их слушать себя, расположить к себе. Вот к нему почему-то и привязался в последнее время Грицко. Теперь они были зачастую вдвоем, и что их объединяло, никто не знал. Буровики прозвали их «десяткой», причем «единицей» был Никуленко, а широкий и низкий Пашка — «нулем». Но наблюдая за ними, Алексей всегда ловил себя на мысли: «Нет, пожалуй, в этой дружбе «единица» все-таки Клещов…»
Об этом и думал Алексей, выйдя от Аркаши и поднимаясь по косогору к буровой. «Интересно, — размышлял он, — применял ли сегодня Грицко воду вместо глинистого раствора?.. Фу, какие у него были глаза, когда он узнал, что сделали Альмухаметов и Климов. Будто оглушили его…» — Алексей покрутил головой и тихо засмеялся.
И вдруг он остановился. Его поразила непривычная тишина, нависшая над степью. Было еще темно, в небе холодно мерцали морозные звезды. На буровой так же, как и несколько минут назад, ярко горели электрические огни. Но во всей этой знакомой до мелочей картине что-то исчезло. Алексей стоял и старался понять, чего же все-таки недостает? И неожиданно понял: не хватало рабочего шума дизелей на буровой. Они, правда, и сейчас работали, но работали очень тихо, так, что ухо едва-едва улавливало их рокот.
Алексей посмотрел на часы. В это время Грицко должен вести бурение полным ходом. Но он стоял. «Почему? Что его заставило прекратить бурение?»
А от буровой уже бежал человек. Бежал тяжело, неумело, суетливо размахивая длинными руками. «Сам бежит, Никуленко, — подумал Алексей и вдруг твердо решил: — Ну, конечно, это… поглощение…»
Никуленко остановился и шумно перевел дыхание. Недоговаривая окончания слов, по-видимому, не на шутку перепугавшись, Грицко глухо, как в бочку, забубнил:
— Мастер… глотае… Поглощение!..
— Тэ-эк, — стиснув до боли челюсти, выдавил из себя Алексей. — Расскажи…
— Що? — растерянно спросил Грицко.
— Я тебя спрашиваю, как это случилось.
Никуленко молчал. Он смотрел большими темными глазами на мастера и тяжело, бурно дышал.
— Э-э… — с досадой махнул рукой Алексей и добавил: — Иди в барак и зови ребят… Что стоишь? Иди…
Через несколько шагов Алексей оглянулся. Никуленко нерешительно топтался на месте и смотрел в его сторону.
— Не стой, говорят тебе! — крикнул Алексей, подавляя поднимавшуюся ярость. — Беги и зови народ!..
…Правильно говорят: беда приходит крадучись, незаметно. Никто не ждет ее, даже не подозревает, что вот она, рядом, и вдруг она вырастет перед людьми во всем своем страшном, уродливом безобразии. Не ждал ее и Никуленко. У него было спокойно и тихо на душе. Бурение шло хорошо — долото упрямо вгрызалось в недра земли и проходка быстро росла. Внимательно поглядывая на квадратную трубу и прислушиваясь к равномерному шуму моторов, Грицко даже песенку мурлыкал себе под нос — любимую песенку про «вирбу рясну». Вдруг рычаг крупно задрожал под рукой — долото вошло в известняки. Никуленко уменьшил нагрузку на инструмент.
В это время помощник бурильщика Петр Андреянов и рабочие очищали желоба от шлама. Они готовили буровую к сдаче другой вахте. И вдруг струя раствора в желобе осела и через некоторое время последние его струйки медленно стекали по темному дну желоба. Петр Андреянов растерянно посмотрел на испуганные лица рабочих и, заикаясь больше обычного, спросил:
— Эт-то что за ч-чудеса? — Он постучал лопатой по дну желоба и добавил: — К-куда рас-с-створ п-п-подевался?
Он нагнулся и посмотрел под буровую, хотя из-за темноты там ничего нельзя было увидеть. Потом, откинув в сторону лопату, со всех ног бросился к лебедке.
— Б-бросай! В-в-выключай! — закричал бурильщику.
— Чого там? — пробасил простуженным голосом Никуленко, не выпуская рычага.
— Р-раствор исчез! Н-н-насосы, н-н-наверно, не п-по-дают… или… или… п-п-поглощение!
Из насосной прибежал верховой и, широко раскрывая зубастый рот, крикнул:
— Насосы работают нормально! Раствор убывает!..
Никуленко не поверил, но приподнял с забоя долото, выключил насосы. На буровой стало тихо-тихо, только спокойно, размеренно постукивали дизеля, освободившись от нагрузки.
Так пришла беда.
Алексей внимательно осмотрел последний шлам в желобе. Как он и предполагал, это был известняк. Долото вошло в толщу известняка, исполосованного бездонными трещинами и кавернами. Раствор и ушел в эти трещины. «Ну, теперь хлопот не оберешься. Придется нам здесь тюльпаны собирать — ведь это только начало… Бурить еще много, так что поглощения могут повториться…» Он вздохнул, вытер руки и поднялся в буровую. У входа в нее стояли Петр Андреянов, верховой и низовой рабочие, дизелист. Они курили и выжидающе посматривали на мастера…
…Грицко Никуленко ворвался в барак так, словцо за ним кто-то гнался. Остановившись посреди длинного коридора, он зачем-то закрыл глаза, перевел дух и заорал не своим голосом:
— Хлопцы, натягивай порты, бида пришла! Хлопцы!
Захлопали двери, и в коридор, кто в трусах и майках, кто в одних кальсонах, босиком, повыскакивали заспанные «хлопцы».
— Что случилось?
— Какая беда?
— Кто кого бьет? За что? Где?
— Пожар? Горим?
Вопросы сыпались градом, а Никуленко, не открывая глаз, продолжал кричать:
— Хлопцы, бида пришла!..
— Да чего ты орешь, словно тебя режут, — дернул его кто-то за рукав. — Говори яснее!..
— Поглощение, хлопцы. Мастер всех подымать велел…
Хлопцы разбежались