Полное собрание сочинений. Том 19. Про братьев меньших - Василий Песков

Всем животным, от кита и слона до жучка-паучка, человеком даровано имя, чтобы различать, понимать, о ком идет речь. Но у всех народов свои названья. Скворец, издающий скворчащие звуки, по-украински шпак, а поанглийски стерлинг. Люди никогда не поняли бы друг друга, запутались бы в переводах с языка на язык, если бы не было «общего знаменателя» — латинских названий животных. Вот, например, на этом снимке вы видите сову, несущую крысу. По-русски это сипуха, в Европе ее зовут монастырской совой (из-за того что любит селиться на колокольнях), но для биологов это Tyto alba. Сипуха распространена по всему свету. В каждой стране у нее свое название. Но когда биолог услышит латинское слово, он сразу поймет, о ком идет речь.

Латынь суха и скучна, в названьях народных — много поэзии, древности, курьезов и очень часто точных характеристик животного.

Как, по каким принципам возникают названья?

Принципов много, и они сходны у всех народов. По названию птичек крапивник и камышовка мы догадываемся, где они обитают. Громадного, величиною с огромного поросенка грызуна индейцы Южной Америки зовут капибара, что значит «господин высокой травы». Одну из уток зовут каменушка, одну из сов — болотная сова, одну из ласточек — береговушка. Не надо и объяснять, почему так зовут.

Присматриваясь к животным, люди в названиях подчеркивали особенности их облика и поведенья. Приглядитесь, сколь ловко, как челночок, движется («ползает») по деревьям вверх и вниз головой поползень, и вы восхититесь точности слова. Или понаблюдайте за трясогузкой, ходулочником, шилоклювкой.

Всем известную рыбу окунем называют за большие глаза. В основе названья — старинное слово «око», так что рыбу можно назвать и глазастиком. А почему лягушку называют лягушкой? Оказывается, за мощные ноги «ляги» (ляжки), кстати, лягнуться — значит ударить задней ногой.

Кажется ясным название цапля — хватает, «цапает». (Вспоминаю, ухват для сковородки в селе, где я вырастал, называется «чапля».) Но филологи настаивают на другом толковании слова «цапля», считают, «чапать» (по-старинному «чапати») — значит «медленно ходить». Цапля и в самом деле ходит медленно, осторожно. Наверное, это случай, когда название цапля можно толковать как захочешь.

Поведение, образ жизни, характер часто служат причиной названья. Медведь, медоед (зверь из семейства куньих), медоуказчик (африканская птица) называются так за пристрастие к меду. Названия муравьед и яичная змея в пояснении не нуждаются. А вот панда с китайского переводится как «пожиратель бамбука». Слово «волк» означает «волочить», утаскивать. Другие животные, способные воровать, в своих названиях имеют корень «вор» — ворона, ворон, воробей.

В некоторых названиях есть тайна. Для меня, например, не ясна смысловая связь поэтично звучащего ряда слов: Волга, иволга, таволга. Не сразу дошел до меня и смысл фразы, записанной со слов старика охотника в вятских лесах: «Лося она хламина нотная. Она, мотри, паря, тово…» Кое-что расспросив, я понял старика, хотевшего мне сказать: «Лось — зверь далеко не простой. От него, парень, всего можно ждать».

В судьбе названий немало курьезов. Колумб, открывший Америку, полагал, что приплыл в Индию, и аборигенов назвал индейцами. (Название сохранилось поныне.) И типично американскую птицу зовут индейкой. Но в Америке — это туркен. Почему? Привезенные из Америки птицы в Европе хорошо прижились, но особенно успешно их развели в Турции. Домашние птицы попали к фермерам Нового Света. Американцы, склонные все сокращать, упрощать (вспомним «Горби»), стали называть птицу-аборигена туркен.

Названья животных, как названия гор, рек, морей, долговечны. По ним можно судить об облике и повадках обитателей суши и вод, прослеживать места распространения их по земле, по ним можно судить о переселениях людей, их занятиях, о тайнах диалектов и языков. Мой друг, псковитянин Валентин Павлович Краснопевцев, взялся за интересное дело — докопаться до корней и истоков названий животных.

Я в свое время прочел его рукопись, а недавно прочитал уже книжку «Человек дарует имя», из которой, как из булки, наковырял «изюма» для этой беседы. Интересное это дело — узнавать, кто есть кто и откуда пошел.

 Фото из архива В. Пескова. 17 февраля 1995 г.

Берлога

(Окно в природу)

Было это лет тридцать назад. Позвонил знакомый охотник: «Собираемся на берлогу. Поедешь?.. На сборы четыре часа».

Добирались мы долго. Сошли с поезда на глухом разъезде в новгородских лесах. Потом тряслись по зимней дороге в кузове грузовика.

Потом ехали на лошадке в санях на лесной остров в болотах, шли потом по пояс в снегу. Впереди шел охотник, разыскивая глазами затесы на березах и елках, за ним с ружьем наготове — московский охотник, а сзади — еще собаки. Берлогу местный охотник приметил с осени и оставил затесы на пути до нее, после чего послал в Москву письмецо: так, мол, и так, приезжайте.

День был пасмурный, нехолодный. И это заставляло идти осторожно. В такую погоду медведь спит чутко и может вскочить, не подпуская на расстояние выстрела. «Хозяин берлоги», расторопный деревенский мужик, все время оглядывался, прикладывая палец к губам.

Мы, обливаясь потом, волоклись сзади. Наконец мужик остановился, привалился спиною к елке и поманил человека с ружьем, указывая на снежный холмик. Все дышали открытыми ртами. Собаки замерли с высунутыми языками.

Им сейчас нельзя подавать голос. Работа собак — остановить медведя, если он после выстрела побежит или, если его «подшумят», выскочит из берлоги, застав всех врасплох.

Именно так в этот раз и случилось. Охотник, готовясь к выстрелу, утаптывал снег, а одна из собак вдруг чихнула. Этого было довольно, чтобы медведь вспучил снег и черным лохматым шаром кинулся в чащу. Выстрел. Но медведь продолжает бежать. Собак отпустили, и они сделали свое дело — медведя настигли и «повисли у него на штанах». Теперь выстрелили уже точно.

Интересно было заглянуть в логово, где медведь зимовал. В разрытом снегу под вывороченными корнями упавшей ели темнела постель из хвои вперемешку с сухими папоротниками. Эта постель показалась мне еще теплой.

Медведь — не единственный, кто зимнюю бескормицу переживает в убежище в состоянии долгого сна. Различают сон и спячку. Еж, сурок, суслик впадают в оцепененье, когда все жизненные процессы — обмен веществ, дыханье, сердцебиенье — снижаются в несколько раз, — это спячка. У барсуков, енотов (точнее — у енотовидных собак) и медведей жизнедеятельность организма, переключенного на экономное «внутреннее снабжение», снижается, но не так сильно. Это не спячка, а зимний сон. Енот, проснувшись в оттепель, даже бродит вблизи от логова. Медведь без нужды берлогу не покидает, но в оттепель чуток и при опасности расстается с постелью.

Конец лета и осень для медведя — время накопления пищевого запаса на зиму. Кладовая его — под шкурой, и зверь усиленно кормится, а с приближеньем зимы присматривает место для сна. Безопасность — первое условие при выборе берлоги. Радиослежение показало: дальневосточные бурые медведи совершают большие кочевки из кормных мест в глухие «спальные» районы тайги. Европейский медведь спит там, где кормится, но выбирает для берлоги места укромные, малодоступные для человека, сухие, неветреные. Чаще всего это бывает углубление под вывороченными корнями упавшего дерева.

На Урале медведи охотно зимуют в каменных выемках и пещерах. Однажды мне показали берлогу под большим муравейником. Известен случай: медведь улегся спать под копною старого сена. Черный гималайский медведь спит в дуплах старых деревьев.

Присмотрев спальное место, медведь не тотчас ложится. Он много раз проверит обстановку вокруг. Последнюю неделю перед снегом зверь нередко тихо лежит возле выбранного места — осматривается и прислушивается, таскает в берлогу хвойные ветки, сухую траву. Первый снег — сигнал к залеганью. Соображения безопасности заставляют медведя подобно зайцу петлять, к берлоге двигаться задом, а ложиться носом к выходу, чтобы можно было моментально вскочить и бежать. Залегает обычно он в день ненастный, чтобы снег скрыл следы и засыпал берлогу.

Ну а что происходит в берлоге? Медведь сладко спит. Говорят, что при этом он сосет лапу.

Так ли это — уверенного ответа нет. Некоторые зоологи утверждают: да, лапу медведь сосет и глотает слюну, это способствует обмену веществ в организме. Другие же говорят, что лапу зверь тянет в рот потому, что со ступней у него слезает старая кожа и зверь процессу этому помогает.

Вопреки утвержденью, что два медведя в одной берлоге не живут, бывает, что два, а то и три зверя спят вместе. Но это всегда мамаша и подрастающие медвежата, называемые где ланчаками, где пестунами.