О заблуждениях и истине - Луи Клод де Сен-Мартен

Но какое же быть может сие правило, как не соизволение и согласие Причины действительной и разумной, которая, управляя всеми Существами, покоренными времени, должна очевидное держать равновесие между разными способностями человека, подобно как держит оное между разными действиями Существ телесных, или Вещества?

Ибо ежели она определена правительницею способностей человека, тем паче надлежит ей управлять действия оных. В действиях же сих важнейшее есть наблюдать верно Законы, могущие умилостивить к нему первое Начало, и приближить его к сему Существу, которому воздавать честь повсюду чувствует себя обязанным. Когда же Причина действительная и разумная есть надежнейшая подпора, долженствующая подкреплять все стопы его; когда она есть необманчивый свет, долженствующий освещать все деяния мыслящего Существа его: то необходимо надлежит сему же всеобщему Путеводителю начальствовать и в установлении богослужения человеческого, Как и во всех прочих его действиях, и начальствовать так, чтобы глас его и свидетельство не подвержены были никакому сомнению.

Знаю, что сим вопрос еще не решен; доказать, сколь нужно, чтобы Причина действительная и разумная сама положила Законы нашим поклонениям первому Началу, не есть доказать, что она уже и полагает оные. Но я объявил, где человек должен искать сему свидетельства; да не ожидают от меня дальнейших показаний. Не приведу я в пример моего собтвенного опыта, Сколь много ни обязан я полагаться на оный. Было время, когда бы я нимало не поверил тем истинам, которые теперь за неоспоримые признаю. Несправедлив был бы я и безрассуден, когда бы вздумал повелевать моим читателям, чтобы они мне верили. Нет! Не обинуясь повторю, что сердечно желаю, чтобы никто из них не полагался на мои слова; ибо я, поелику человек, Не имею права на доверенность моих собратий: но я бы несказанно возрадовался, когда бы каждый из них возымел столь высокую мысль о себе самом и о Причине, бдящей над его благоденствием, чтобы мог твердо уповать, что чрез терпеливость и тщание можно ему удостовериться в истине.

О таинственных догматах

Я знаю, что с намерением мудрым, и которое непонятно простолюдинам, Начальники и Служители всех почти Религий проповедывали догматы свои с благоразумием, а паче со скромностию, которая достойна похвалы: они без сомнения знали совершенно, сколь высоко их звание, и чувствовали, сколь нужно быть отдалену от них простому народу: и сие делали они конечно ради того, что яко блюстители ключа Науки, желали лучше привести народ к слепому почитанию ее, нежели повергнуть тайны ее в осквернение.

Ежели точно таковы были побудительные причины сего их поступка, не могу оного похулить. Покров и безмолвие есть предпочтительное убежище истины, и обладающие ею не могут довольных взять предосторожностей, дабы сохранить ее в чистоте; но не можно ли также представить им, что опасно, чтобы сие не попрепятствовало распространению ея; что их долг есть открыть ей способы к произращению своих плодов, печься о ее защите, а не погребать ее; наконец, что излишнее тщание сокрывать ее может быть пресекает путь к достижению цели ее, Которая есть распространиться и восторжествовать.

И так благоразумие, думаю, Велит им исследовать прилежнее слово Таинство, из которого сделали они ограду своим Религиям. Могли бы они наложить покров на важнейшие пункты, и открытие оных поставить мздою трудов и постоянности, и тем испытывать своих учеников, и подавать таким образом упражнение разуму их и ревности; но не должно было сии открытия сделать столь трудными, чтобы весь мир потерял надежду получить оные; не должно делать бесполезными изящнейшие способности Существа мыслящего, которое, рождено будучи в обители света, довольно несчастно и тем, что не обитает там, ежели бы еще и не отняли у него надежды узреть его на сей земле; одним словом, я бы на месте их возвестил Таинство, яко истину покровенную, а не яко непроницаемую; и я имею счастие знать доказательство, что сие определение было бы гораздо лучше.

И так ничто не препятствует мне твердо стоять в тех основательных положениях, которые стараются напоминать людям, и уверить моих собратий не только в том, что надлежит необходимо Причине действительной и разумной управлять ими во всех их деяниях, следственно и в имеющих отношение к богослужению; но еще и в том, что в их власти состоит увериться о ней самим чрез себя, и тогда не останется у них ни малейшего сомнения.

В самом деле, посмотрим только на поведение разных народов, увидим, что все они почитают свое богослужение утвержденным на том основании, которое я полагаю. Кто не знает, с каким рвением защищали они свои церемонии и догматы богослужения? Не каждый ли из них поборал по своей Религии с толикою ревностию и отважностию, как бы твердо уверенный, что сама истина установила ее?

Но что я говорю? Не все ли Толки, не все ли Мнения ограждали себя именем истины? Не видел ли свет, что самые величайших мерзостей Служители прикрывались священным сим именем, зная, что сим средством удобнее обольстят народ? ОТ чего же сей путь стал общий всем, ежели б Начало оного не находилось в человеке? Для чего б человеку и при самой неправоте своей искать подкрепления в сем имени, ежели бы не признавал он внутренно, что сие имя мощно и ему нужно; а притом для чего уверять, что истина правит стопами его, если бы не чувствовал он, что они могут действительно ею направляемы быть?

Надеемся, что сих примечаний довлеет к удостоверению читателей наших в том, что необходимо нужно и возможно втечение Причины действительной и разумной во все действия человека, а особливо в познание и делание тех Законов, которыми должно управляемо быть их служение первому Существу, Которого никто чистосердечно не мог не признать.

О наружности Религии

И так когда самое естество их предписывает им Закон никогда не ходить без сей помощи, и когда все доселе начертанные главные положения показывают, что есть возможность получить оную: то явствует, что они не престанут заблуждаться и подвергать себя всяким опасностям, доколе будут действовать сами собою. Но еще виновнее учинятся, ежели объявят себя прочим людям за таких, которые путеводительствуемы истинным светом, а сами не будут точно о нем уверены.

Но сколько бы ни заблуждали они, или сколь бы ни бессовестны были, какие бы ни вводили нелепости в свои установления, касающиеся до Религии, мы теперь уже знаем, как я и прежде сказал, что нельзя из того заключать, что нет ни правила, Ни истины для человека. Но паче должны мы увидеть, что ошибки людей в сем роде могут падать токмо на наружные и на чувственные пункты Религий их, и что, понеже люди ниже первого Существа и ему совершенно подчинены, то все их мнения и все противоречия никогда не могут поколебать его.

О нравоучении

Сие есть первое заключение, которое должно вывести из всего вышесказанного о различии Религии и богослужений. Оно не допустит человека благоразумного и привыкшего проницать сквозь покровы вещей обмануться разнообразностию сих учреждений, ниже поколебаться при всеобщих людских противоречиях. Теперь он должен уже видеть источник оных и не сомневаться, что ежели человек имеет идею врожденную о первом Существе, то надлежит ему иметь и средство неизменяемое и единообразное, чрез которое бы мог засвидетельствовать ему, что знает его и воздает ему достодолжную честь; средство, долженствующее быть единым и также неколебимым, как и самое Существо сие, не смотря на то, что люди ошибаются ежедневно в сущности и того, и другого.

Из сего купно видеть можем, сколь недостойны вероятия те, которые тащтся доказать Религию Наукою о правах, и сколь праведно награждается таковое их тщание худым успехом. Ибо нравственная Наука хотя есть из певрых должностей теперешнего человека, однако не всегда преподаваема была Учителями, столько просвещенными, чтобы можно было ее справедливо употребить к сему; она всегда почти простиралась не далее чувственности телесной, и потому долженствовала разнствовать по местам и по разным навыкам, на которых человек основывал свою добродетель; сверх того как сия нравственная Наука есть токмо прибавок к Религии, то хотя бы до самого крайнего совершенства доведена была, то и тогда бы употреблять ее за доказательство значило бы сказывать, что истинные доводы неизвестны, но что есть доводы, которые необходимо должны таковыми называться.

О древности религий

Не бесполнезным почитаю здесь упоминуть, что в сем случае погрешают нынешние Учения, которые приводят все Законы человека к нравственной Науке, и всю свою Религию к деяниям человеколюбия, или к утешению несчастных в вещественном порядке, сиречь, к сей дорбодетели, столь естественной и столь незнатной, на которой современники наши хотят соорудить системы свои, и которая, заключая человека в круге дел, совсем страдательных, бывает токмо покровом невежеству и теряет тогда всю свою цену в глазах мудреца. Добродетель сия без сомнения есть в числе наших обязанностей, и никто не должен ни под каким видом пренебрегать ее; но сии учители не стесняли бы наших должностей в круге деяний временных и чувственных, если бы не уверили себя, что вещи чувственные и человек одного чину и одной природы.