Пастырь добрый - Попова Александровна

-  Виноват, - стесненно хмыкнул тот, и Керн кивнул.

-  Вот именно... Итак, свидетель; свидетель - почитай что потерпевший, не заметь его магистратский патруль.

-  Взяли убийцу на месте? - встрепенулся он обнадеженно, и Керн зло усмехнулся.

-  Да, сейчас... Нет, Гессе, нам счастливится, но не настолько. Солдаты патруля увидели девчонку - одну, бредущую, словно во сне; исполняя указание, подошли рассмотреть и расспросить, кто такая и что забыла на улицах ночью.

-  Девочка?.. - переспросил Бруно чуть слышно и почти с убежденностью уточнил: - Дочь Хальтера?

-  В том и интерес, Хоффмайер, что - нет, - возразил Керн, на сей раз не возмутившись нарушением молчания. - Ей скоро исполнится двенадцать, и это единственное, что у нее общего с прежними жертвами; ее мать не работает вовсе, отец - лишь посезонно. Иными словами, в этом случае ребенок представителей не высоких сословий.

-  Зараза... - пробормотал Курт тихо. - А такая была хорошая версия... Но постойте-ка, - спохватился он настороженно, - если подле нее не было убийц, если приметы прочих жертв к ней не подходят - Вальтер, из чего вы вывели, что она вообще имеет к происходящему отношение? Лишь из того, что шла по улице одна?

-  Музыка, Гессе, - мрачно отозвался Керн. - Вот потому-то я и не удивился, услышав рассказ твоего свидетеля. Потому и верю ему, а не полагаю, что твой приятель из «Кревинкеля» попросту измыслил все, опасаясь зачистки, кою ты пообещал обитателям свалки. Она шла на звук музыки, источник которой ей почему-то страстно хотелось отыскать; «на звуки дудочки», по ее словам, или, имея в виду сказанное тобой - звук флейты.

-  Вот черт...

-  Еще раз чертыхнешься в моем присутствии, Хоффмайер, и я собственноручно тебя выпорю, - пообещал Керн столь обстоятельным тоном, что сомнений в серьезности сего обета не оставалось. - Но в целом ситуация описана верно.

-  Дополню еще, что никакой музыки никто, кроме девчонки, не слышал, - вклинился в разговор осевший, усталый голос, и Керн рывком выпрямился, метнув быстрый взгляд из-под насупленных бровей на переступивших порог старших дознавателей.

-  Гессе, ты не затворил за собой дверь, - заметил он сухо; Курт виновато развел руками, и тот сдвинул брови еще круче. - Пропивать, майстер инквизитор второго ранга, дозволительно все, кроме головы.

-  Брось, Вальтер, ты-то сам куда смотрел, старый пень, - возразил Ланц устало, без дозволения усаживаясь на скамье у стены и потирая покрасневшие глаза. - Итак, в одном мы теперь можем быть убеждены: дело это - наше.

-  Это точно?

-  Абориген, я только что выслушал рассказ девчонки о том, как ей во сне пригрезилась дудка, которая велела идти за нею, подсказывая при этом, как наилучшим образом выбраться из дому, чтобы не потревожить родителей, какую улицу выбрать и в какой проулок следует свернуть - и все это фактически не просыпаясь; и я, кажется, упомянул о том, что, кроме нее, никто не уловил даже отзвука. Как ты полагаешь, попахивает здесь чем-то, чем обыкновенно занимается Друденхаус? И не желаешь ли оспорить свои слова о том, что Кристина Шток не сама пришла к убийцам?

-  Пришла сама... - повторил Курт тихо, потирая лоб, вновь занывший от тяжкой, мутной боли; вопреки его ожиданию, майстер обер-инквизитор не заметил язвительно, что употребление дурманящих напитков следует ограничить, а лучше исключить вовсе как вредоносные для умственных способностей. - Вот почему никто не видел с нею посторонних; когда я опрашивал горожан, мне говорили, что встречали дочь Штоков в различных частях города, но все время - одну...

-  Ее просто вели, - хмуро подвел итог Бруно. - На глазах у всех, средь бела дня, ребенка фактически тащили на веревке, и никто этого не понял. И мальчишка бюргермайстера - никто не похищал его, и он не сбегал от обиды... Скажи теперь, что мои теории смешны.

-  Само собой, - предположил Курт, не ответив, - магистратским блюстителям в голову не взбрело проследить за тем, куда она шла?

Ланц пренебрежительно фыркнул с плохо скрытым раздражением, взглянув на сослуживца так, точно это по его вине солдаты Хальтера утратили последние отголоски разума; Райзе вздохнул, покривив губы в натужной ухмылке.

-  Брось, академист; благодари Бога уж хоть за то, что Он дал им мозгов доставить девчонку сюда, а не сопроводить попросту домой. Мы могли обо всем приключившемся и вовсе не узнать; на миг призадумайся об этом - и осознаешь, что нам неслыханно повезло.

-  Нам повезло?.. Повезло несостоявшейся жертве. Если, разумеется, это просто везение, и те, кто вел девчонку, не вывели ее нарочно к патрулю.

-  Зачем?

-  Не имею ни малейшего представления, Вальтер, но полностью отмести подобное предположение не могу; как знать, быть может, через нее нас хотят привести к какому-то решению, нужному им...

-  Ну-ну, - одернул его Керн таким тоном, точно беседовал с душевнобольным, порывающимся покончить со своею затянувшейся бессмысленной жизнью. - Так недолго и до паранойи.

-  «Паранойя - твой лучший друг», учил нас Его Высокопреосвященство Сфорца в академии...

-  Забавно, - невесело усмехнулся Бруно, - что, находясь в присутствии четверых инквизиторов, я не слышу версии о божественном благоволении.

-  Смешно, - безвыразительно согласился он. - Особенно весело от такого благоволения Хальтеру-младшему и девчонке Штоков.

-  Гессе, - насупясь, проронил предостерегающе майстер обер-инквизитор; Курт сжал губы, осекшись.

-  Виноват, - отозвался он механически и без особенной покаянности в голосе; тот бросил короткий взгляд в его сторону, однако продлевать воспитательную беседу не стал. - Если у Бруно нет более мудрых мыслей, я бы хотел обратить внимание на три вещи. Primo. Финк той самой злополучной ночью тоже слышал флейту, и если это можно списать на некий транс, в каковом он пребывал (что, как я понял, схоже с состоянием, в котором отловили последнюю жертву), то мой-то свидетель был compos mentis[50], когда видел участников таинственного обряда. Он слышал музыку въяве, ушами, так сказать, телесными.

-  Ergo, - подытожил Ланц, - в те минуты, когда жертва идет, ведомая призрачной флейтой, кто-то где-то дудит на вполне вещественной.

-  Это первое, - кивнул он согласно. - И теперь уж не за пределами города; не хочу славословить магистратских солдат, однако же в последнее время можно быть уверенными, что на воротах они не спят. Версию о том, что ребенок (да и взрослый тоже) в каком угодно трансе сможет преодолеть городскую стену, я по понятным причинам не рассматриваю.

-  И пиликает эта гадина, - добавил Ланц угрюмо, - руководя действиями жертвы на расстоянии... Жаль, что дудка сегодня не была настолько любезна, чтоб назвать девчонке конечный пункт. Вот это было б точно благоволением свыше.

-  Secundo, - продолжил Курт, оставив слова сослуживца без ответа. - На сей раз имеем чадо из небогатой, не известной семьи, не из той, от которой зависит благосостояние Кельна; ergo - рассыпается одна из моих версий касательно мотивов преступлений.

-  Не сказал бы, - возразил Бруно; умолкнув, бросил вопрошающий взгляд на Керна, испрашивая на сей раз дозволения говорить, и пояснил: - Все, напротив, логично и укладывается в твою теорию. Возможно, «система управления городом» или «экономика Кельна»... или что там еще для всех вас важно... и пострадали в некотором роде по причине общей подавленности одного из первых торговцев и бюргермайстера; возможно, горожане и испытывают некоторую удрученность происходящим (дети, все ж таки), однако же - до сих пор страдали лишь те, чья жизнь является предметом зависти, а то и порицания. Они одарены судьбой, у них все в жизни как надо; самое большее, на что они могут рассчитывать в смысле сочувствия - это «слыхал, у бюргермайстера сынка порешили?» - «вот жуть-то». И это все. В лучшем случае. Если кто-то хочет восстановить город против ведущих дознание (то есть, против нас), если кому-то требовалось посеять пусть не панику, то хоть смятение в умах - бить надо не по кошелькам, а по душам, и по душам всех. До сего дня это были те, кто ближе к вам - верхушка общества; и это заставило вас шевелиться. Теперь взялись за простых смертных, коих, замечу, в Кельне больше. Вот их мнение и будет решающим, именно от них зависит, вышибут ли ворота Друденхауса, когда терпение иссякнет.

-  Все это, - неспешно возразил Ланц, - было бы справедливо, когда б происходило в ином месте. Это вольный город, Хоффмайер, и здесь все иначе. Здесь другие люди. Это тебе не деревня.

-  Не хотелось бы показаться неучтивым, - чуть осмелев, отозвался тот, - однако, отучись вы в университете - хоть бы и неполный год - вы заговорили б иначе. Ваши информаторы из студенческого сообщества неужто вам никогда не передавали, какие мутные идеи бродят там?.. Списать все едва лишь на молодость и горячность нельзя. «Вольный город»... С одним за время пребывания под опекой Инквизиции я согласился точно: больше воли - больше вольнодумства. Я знаю, о чем говорю, не только с чужих слов; я сам этого не избежал, хочу напомнить.