Пастырь добрый - Попова Александровна

-  То студенты; с вами всегда проблемы. От большого ума беситесь.

-  Согласен, - кивнул Бруно, не задумавшись. - А все прочие бесятся оттого, что оного ума не имеют, зато имеют самомнение, звание вольного горожанина и нехорошие мысли. В конце концов, майстер Ланц, упомянутая вами деревня - недавнее прошлое едва ль не каждого в этом городе, кое-кто вовсе напрямую родом оттуда, горожане в первом поколении. А свобода бьет по мозгам похлеще шнапса, ее хочется все больше, да к ней неплохо б еще богатства и еще чего-нибудь... Рожденная этой свободой зависть к тем, кто такой же по status'у, но иной по факту, кое в ком, убежден, вызвала даже радость по поводу произошедшего, в лучшем случае оставив равнодушными.

-  Все же сомнительно...

-  Рискую нарваться на очередной посул меня выпороть, однако же хочу напомнить кое-что, - чуть снизил тон Бруно. - Припомните - когда в ваш дом бросили горящий факел, кого это взволновало? Когда ваши дети погибли - это вызвало хоть какой-то отклик? Убежден, что один-единственный - страх; каждый ходил по Кельну, вжав голову и ожидая, что инквизитор с горя и злости пойдет вразнос. Если кто и проронил хоть слово сочувствия, то, разве, какая особо благочестивая матрона преклонных лет. А большинство - неужто сомневаетесь, что большинство в первую очередь подумало «есть Бог на свете»?

-  Логика есть, - проронил Керн сумрачно, не дав подчиненному ответить. - Продолжай.

-  Теперь в пострадавших все - богатые, бедные, без разницы. Точнее, так, я полагаю, должно было быть; было б, если б сегодняшнюю девчонку не перехватили. Кстати сказать, и то, что снова девочка - тоже вкладывается в схему: мальчишки из таких семей гибнут пусть не часто, однако ж - это дело почти привычное. Под копыта попадают, дерутся, с крыш падают, на работе надсаживаются - гибнут попросту в силу того, что у мальчишек свободы в действиях больше; а вот насильственная смерть ребенка женского пола есть ситуация редкая. А такая смерть, каковую мы уже видели на примере двух предшествующих жертв - уж тем паче. Более к этой теме мне добавить нечего... да и не думаю, что стоит, - стараясь не смотреть в сторону Ланца, заметил тот. - Теперь хочу заметить вот что: сейчас уж точно можно сказать, что возраст жертв - не совпадение.

-  Tertio, - кивнул Курт согласно. - Ни одному из них не более двенадцати... или не менее одиннадцати; не могу сказать, что в данном случае имеет большее значение.

-  А это о чем говорит?

-  Не знаю, - отозвался он, передернув плечами. - О чем угодно. Что привязано к этому возрасту?

-  Утренний стояк, - предположил Райзе уверенно.

-  Конфирмация, - тихо возразил Ланц.

-  С двенадцати вешать можно, - добавил Бруно с угрюмой усмешкой; Курт нахмурился.

-  Кстати, да, - снова кивнул он, пояснив в ответ на вопрошающие взгляды: - До двенадцати лет ребенок - это ребенок; в этом возрасте начинается взросление; я подразумеваю смысл физиологический, также и de jure в те же двенадцать к нему начинают относиться фактически как к взрослому. При оплате работ, к примеру, или, как упомянул Бруно - в том числе, в применении наказаний. При большой необходимости допускается даже заключение брака.

-  Это версия?

-  Чем нет, Вальтер? Если и впрямь убийства носят характер ритуальный, если это именно sacrificium[51] - с чего б отбор по возрасту хуже прочих оснований? Другой вопрос состоит в том, кто является объектом внимания наших неведомых малефиков. Из академического курса я лично такого не припомню, все признаки вместе не складываются ни во что, мне известное; флейта, ограниченный возраст жертв...

-  Крысолов, - чуть слышно пробубнил Бруно, косо усмехнувшись; Керн приподнял бровь, вопрошающе и строго глянув в его сторону, и тот, несколько сконфузясь, пояснил: - Байка ходит в местах, откуда я родом...

-  Нас «байки» не интересуют.

-  Меня зато интересуют, - оборвал Курт категорично и почти вызывающе, нимало, однако, тем не смутившись; майстер обер-инквизитор насупился, совершенно явно вознамерившись сделать подчиненному внушение касательно давно и безоглядно отринутой им субординации, и тот продолжил, вновь не дав начальству высказаться: - Полагаю, мне решать; это ведь мое расследование, верно?

-  Это поправимо, - пообещал Керн; на сей раз, тем не менее, особенной угрозы в его голосе не прозвучало. - Ну, что же; коль скоро майстер Гессе полагает сплетни славного города Хамельна важным для расследования фактом, незнание коего скажется на оном расследовании катастрофическим образом - подчинимся его мудрому решению.

-  Пора б осознать, что мои мудрые решения как правило верны. Или когда-то это было не так?

-  Да; когда ты мудро решил забыть, с кем говоришь. Ты все еще мой подчиненный, и я желал бы, чтоб ты помнил...

-  ... о сем прискорбном факте, - ляпнул он, не сумев вовремя остановиться, и, когда взгляд напротив помрачнел, Курт прикусил язык, вздохнув теперь уже без поддельного покаяния: - Простите, Вальтер. Виноват.

-  Доползи сперва до моей должности, Гессе, - жестко выговорил тот. - Заведешь собственных подчиненных - вот им и будешь спьяну хамить, сколько душе угодно, а сейчас это лишь мое развлечение, купленное долгой и праведной службой. А теперь, если никто более не возражает, вернемся к работе. Хоффмайер; мы слушаем.

-  Знаете, - замявшись, покривился тот, - после такого «Exordium»[52] мне уже кажется, что все это и впрямь ерунда. Нет, в самом деле; это лишь побасенка, забудьте. Таких полно в любом городе - уверен, что и в Кельне подобное есть...

-  Как знаешь, упрашивать не намерен, - не дав никому возразить, оборвал его Керн. - Есть еще версии? Гипотезы? Предположения? Намеки, вопросы, пожелания?

-  Есть, - отозвался Курт, изо всех сил пытаясь игнорировать издевательский тон начальства. - Хочу поговорить с магистратскими солдатами и девочкой.

-  Утром. У тебя нездоровый блеск в глазах, и несет несусветными производными spiritus'а еще за пределами видимости; пойди и проспись - не желаю давать пищу для пересудов относительно нравственного облика служителей Конгрегации... Все равно ни патруля, ни девчонки я отсюда до утра не выпущу. Ясна моя мысль, Гессе?

-  Слушаюсь, - откликнулся тот чеканно, вытянувшись. - Дозволите идти просыпаться?

Керн скосил в его сторону взгляд, подозревающий во всех смертных грехах разом, силясь отыскать в лице подчиненного тень издевки, и, наконец, медленно кивнул в сторону двери. Курт, развернувшись, зашагал прочь; приостановившись на пороге, ухватил Бруно за рукав двумя пальцами и потянул за собой в коридор.

Глава 9.

Солнце, взобравшееся уже высоко в серые октябрьские облака, застигло их обоих у двери студенческого трактирчика сонными и хмурыми; сегодня исполнить пожелание майстера обер-инквизитора не случилось - едва лишь дверь его рабочей комнаты затворилась за их спинами, в противоположной оконечности коридора возникли две фигуры: стража Друденхауса, несшего пост в приемной зале, и незнакомого человека в дорожной куртке, озиравшегося по стенам с заинтересованным видом. Стальной блеск новехонького Знака, вывешенного открыто, все разъяснил еще задолго до того, как, приблизясь, тот остановился и сообщил, не давая стражу произнести ни слова: «Томас Штойперт, expertus. По запросу». Курт представился ответно, страж был отпущен прочь, и в рабочей комнате Керна вновь случилась суета, вызванная столь внезапным и поздним явлением нового участника дознания.

Когда ознакомление вновь прибывшего со всеми присутствующими было окончено, выяснилось, к великому недовольству и тихому гневу Керна, что на пути от городских ворот до дверей башни Друденхауса тот успел узнать о деле в подробностях даже ему и не нужных; магистратские солдаты на воротах, устрашенные Знаком, не посмели запретить служителю Конгрегации въезд в Кельн посреди ночи, однако ж и не решились пустить по городу в одиночку. Сопровождающий же Штойперта солдат, не дожидаясь вопросов (каковых тот, впрочем, задавать и не был намерен), выложил о происходящем в городе все, что знал, присовокупив к тому и то, чего ему ведомо не было, а также то, чего не было вообще. Расставаясь со словоохотливым провожатым, приезжий эксперт поинтересовался его именем, имея в планах сообщить бюргермайстеру о том, сколь приветливы его солдаты с первыми встречными незнакомцами, Знак на шее которых отнюдь не является поводом к столь искренней исповеди. Керн в ответ вздохнул, отметив, что сегодняшний трепач, несомненно, заслуживает хорошей порки, однако подобное поведение свойственно магистратским воякам в принципе, посему примерное наказание одного из них мало что изменило бы. Пообглодав косточки злосчастному солдату в частности, магистрату вообще и обменявшись вновь тяжкими укоряющими вздохами, присутствующие мало-помалу умолкли, косясь друг на друга исподлобья.

Разгадать причину возникшей неловкости Курт смог сразу, памятуя собственное поведение при своем первом расследовании всего полтора года назад и помня, как смотрел на него и говорил с ним Керн, когда новичок явился для службы под его началом. Томас Штойперт, эксперт, оказался человеком молодым - навряд ли старше Курта, и на его Знаке красовалась эмблема академии святого Макария, а сие означало, что он принадлежит к сообществу, по выражению майстера обер-инквизитора, «этих щенков» с преступным прошлым, из коих Конгрегация, «проявляя чудеса педагогики», взращивает своих новых служителей. Когда-то вопроса о том, как вести себя с прибывшим под его руководительство новичком Гессе, перед Керном не стояло - он был подчиненным, и в общении с ним можно было не церемониться в выражениях и действиях; однако нынешний гость под таковое определение не подпадал, власти над ним глава кельнского Друденхауса не имел, и формально этот юнец требовал к себе отношения уважительного как к равноправному сослужителю, что осмысливалось разумом, но никак не могло быть искренне принято чувством.