Дело сибирского душегуба - Валерий Георгиевич Шарапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Маргарита Павловна права, — поддержал меня Туманов. — Мог действовать наудачу, в успехе своего мероприятия уверенности не имел. Он любит рисковать, получает от этого дополнительное удовольствие. Адреналин ведрами, все такое… И если спалят, то будет убивать не только малолетних девочек — это понятно. То есть работает наш упырь без продуманного плана, рискует, импровизирует. Причем уверен в своих возможностях, чувствует безнаказанность. Когда-нибудь попадется, но мы не можем ждать…
— А сумка-то ему зачем? — не понимал Хорунжев.
— Да что тут непонятного, — разозлился Шишковский. — Он с девчонок снимает одежду, самому нужно переодеться после содеянного. Это он здесь зверь — когда малолеток терзает. А в свет выходит — должен быть как все, сливаться, так сказать, с местностью… Как долго он пробыл в этом подвале? Может, час, или около того. Утолил свою жажду, переоделся. Убедился, что в подъезде никого нет, вышел из подвала, затем на улицу — а тогда уже окончательно стемнело…
— Не верю, чтобы его никто не видел, — крякнул Горбанюк. — Он же не пустое место, не из воздуха сделан.
— Надо проверять, — согласился Туманов. — Опрашивать жильцов, возвращать им память. Работа предстоит колоссальная.
В подвал спустились эксперты. Охала Римма Высоцкая: что за ужасные ступени? Почему так глубоко? А ничего, что у нее клаустрофобия и весьма скромная зарплата? Посмеивался Владимир Александрович, помогая коллеге спуститься. Обнаружив внизу угрюмых оперативников, прекратил смеяться, расстроился.
— Снова вы? Да еще и в полном составе, включая высоких краевых гостей? Мы скоро от вас шарахаться будем. Не говорите только, что опять…
Этих не рвало, ко всему привыкли. Но черным юмором перестали злоупотреблять, и голоса подсели. «Жертва задушена, — глухо вещал из-за стенки Головаш. — Предположительно руками. Насилие видно невооруженным глазом. Убийца вошел в исступление — видимо, обстановка подействовала, наносил сопутствующие удары, ломал кости, вывернул девочке челюсть. Скальп снимал небрежно, видимо, света не хватало, остались трещины на костях черепа… Нет, мужики и дамы, дальше без комментариев, все подробности прочтете в отчете…»
Наверху шумели люди, истошно голосила женщина. «Женечка, солнышко, ненаглядная моя!» Она кубарем катилась по ступеням, стала биться в загородки — растрепанная, источающая запах спиртного, в засаленной куртке неопределенного цвета. Оттолкнула Хорунжева, по глупости заступившего дорогу. Остановить этот хмельной ураган было невозможно. Она влетела внутрь, заголосила, как ненормальная, рухнула на колени, стала ползать вокруг трупа. «Женечка, что с тобой сделали?! — верещала она с надрывом. — Господи, за что ты меня наказываешь?!» Римма Высоцкая попыталась оттащить горе-родительницу, но это было бесполезно. Два тела — живое и мертвое — сплелись в каких-то страшных объятиях, замогильный вой огласил пространство подвала.
— Мужики, будем смотреть или что-нибудь сделаем? — взорвался Головаш.
Женщину оттащили. Она рычала, как тигрица, отбивалась ногами. От этого можно было тронуться! Проще всего заклеймить позором такую мамашу, объявить виноватой — забросила ребенка, не следила за ним. И это правильно. Если забыть, что остальные жертвы были из благополучных семей… Непутевую мать выносили втроем. Она колотилась в истерике, разбивала лоб о стену. Бригада из психбольницы была бы кстати. Бригадой, кстати, и закончилось, но об этом мы узнали только на следующий день…
Город Грибов содрогнулся от ужаса. Родители прятали детей по домам. Матери отпрашивались с работы, встали в строй бабушки и дедушки, проверенные няни из числа соседок и забытых, но любимых родственников. Официального обращения к горожанам не было — на такое партийные власти пойти не могли. Но люди о произошедшем знали, слухи расползались. Детям запрещали гулять, а если и разрешалось выйти во двор, то только под присмотром. Пацанов это, к счастью, не касалось, только девочек, но кто мог гарантировать, что однажды маньяк не возьмется за мальчишек? Разумеется, удержать всех детей дома было невозможно. Много понимают дети? Если с кем-то и случаются неприятности, то с ними точно ничего не произойдет! Всеми правдами и неправдами дети сбегали из дома, играли во дворах, лезли в гаражи… Личный состав городской милиции был поднят в ружье. Прибыли дополнительные силы из пригородных поселков. Наряды милиции и люди в штатском с красными повязками прочесывали дворы, проверяли чердаки, подвалы, нежилые или заброшенные строения — как будто там мог спрятаться маньяк, не имеющий собственного угла. Подобные мероприятия совершались несколько раз на дню и даже ночью, когда город вымирал. Подозрительных личностей задерживали, отвозили в отделение милиции для выяснения личности, мурыжили, потом отпускали. Примет преступника не было. Ничего — ни приблизительного описания, ни отпечатков пальцев. Майору Туманову только в моем присутствии несколько раз звонили из Красноярска. Он менялся в лице, но отвечал уверенно и четко, перечислял проведенные мероприятия, отчитывался о планах следствия. Проблема заключалась в том, что не было даже намека на результат, и эта проблема начинала довлеть.
Оперативный отдел работал по шестнадцать часов в сутки. Хатынский сообщил: дело на контроле там — указал пальцем в потолок, намекая явно не на бога. И если ситуация усугубится, а результатов по-прежнему не будет, то можно скручивать звезды с погон. Проверялись мастерские таксидермистов. Их в городе оказалось только две. В одной работал пенсионер, способный передвигаться только в инвалидном кресле (а также его супруга и внучок с признаками аутизма), в другой — сорокалетние сестры-близняшки, по национальности селькупы — мрачноватые, неразговорчивые, но едва ли тянущие на убийц. На вопрос, доводилось ли им снимать скальпы, сестры переглянулись, дружно кивнули. Потом уточнили: эти несчастные были не люди, тем более не маленькие русские девочки. На последний вопрос —
