Светлый лик смерти - Александра Маринина

– Тамара Николаевна, у вас информирование клиентов идет взаимное? Или вы кому-то даете номер абонентского ящика, например, номер той же Широковой, а с самой Широковой это никак не согласовываете?

– Когда как, – пожала плечами профессиональная сваха. – Зависит от пожелания клиента. Например, у меня стоит на учете женщина, которая хотела бы познакомиться с мужчиной, имеющим дачу или вообще живущим за городом. Она любит возиться с садом-огородом и мечтает жить на природе чуть ли не круглый год. Как только появляется клиент-мужчина, соответствующий этому требованию, я даю ему номер ее абонентского ящика, но ее в известность не ставлю, чтобы не будить напрасных надежд. Может быть, он номер возьмет, деньги заплатит, а писать не станет. Так чтобы не ждала зря.

– А с Широковой как было?

– По-разному. Я достаточно часто давала ее номер мужчинам, потому что большинство все-таки хочет, чтобы женщина была молодая и привлекательная. На нее спрос был высокий. И ей не сообщала. Зачем? Получит письмо – сама разберется. Но поскольку Милочка была активной клиенткой, для нее я делала некоторые исключения.

– Например?

– Например, если появлялся мужчина, ну, скажем, особо интересный, то я в первую очередь давала его номер ей. Понимаете?

– Не совсем. Я плохо ориентируюсь в вашей механике.

– Да что ж тут сложного? Обычные законы конкуренции. Кто первый – тот и прав. Кто не успел – тот опоздал. Если я даю клиенту сразу три номера, то еще большой вопрос, с кем из трех кандидаток он встретится в первую очередь. Поэтому если кто-то из женщин у меня на особом положении, я сначала даю только ее номер, а потом уж, если с ней не складываются отношения, даю номера остальных. А в некоторых случаях, как, например, с Милой, я вообще не даю сразу такому мужчине никаких номеров, чтобы не зависеть от его сиюминутного настроя. А вместо этого даю его номер Милочке. Тут уж я уверена, что она ему непременно напишет. Ну а дальше – как сложится. Теперь понятно?

– Да, теперь более или менее понятно. Вот у вас тут написано, что вы давали Широковой номер некоего Виктора Дербышева. А Дербышеву вы Милу не рекомендовали. Это как раз такой случай?

– Конечно. Давайте-ка посмотрим карточку, чтобы было нагляднее.

Тамара Николаевна выдвинула один из картотечных ящиков, порылась в нем и достала карточку из плотного картона, на которую была приклеена фотография.

– Вот, пожалуйста, взгляните. Красавец мужчина, менеджер фирмы, торгующей недвижимостью. Холост. Состоятелен. Требование только одно – внешняя привлекательность и молодость партнерши. Представляете, сколько дамочек хотело бы познакомиться с ним? Конкуренция была бы бешеная. Поэтому в первую очередь его номер попал именно к Миле. А уж если бы у них не срослось, тогда я рекомендовала бы ему других клиенток. Но ему я ни одного номера не дала бы, пока все мои подопечные, которые у меня находятся на особом положении, не попытали бы своего счастья.

– А кто может оказаться у вас на особом положении? Что для этого нужно?

– Нужно мне понравиться. Что, цинично звучит? Что ж, расценивайте это как вам угодно. Видите, я с вами предельно откровенна. Есть женщины, которым я искренне хочу помочь и потому выделяю из всех остальных. А есть женщины, которые оставляют меня равнодушной. Есть по-настоящему несчастные и неудачливые, а есть просто щучки-потребительницы. Я ведь не механически выполняю свою работу, а стараюсь вникнуть во внутренний мир своих клиентов.

– Дербышев давно является вашим клиентом?

– Нет. Видите, на карточке стоит дата его первого обращения – август этого года. До этого, насколько я знаю, он пользовался услугами других агентств.

– И Широкова была первой, кому вы дали его номер? – уточнила Настя.

– Совершенно верно.

– А потом что? Они встречались?

– Не знаю. Но я честно выдержала паузу, как и обещала Милочке. Две недели я никому не давала его номер, чтобы Мила успела написать ему и получить ответ. Потом, конечно, рекомендовала его другим клиенткам.

– Что ж, Тамара Николаевна, спасибо вам за разъяснения. Можно я еще раз позвоню?

– Конечно, конечно, звоните.

Настя снова набрала номер Гордеева. На этот раз долго не снимали трубку. Наконец она услышала усталый, раздраженный голос начальника.

– Виктор Алексеевич, это я.

– Где тебя носит?

– Я в «Купидоне», по делу Широковой. Мне возвращаться на Петровку или можно ехать домой?

– Езжай немедленно на улицу Шверника к Сергиенко. Ольшанский и Игорь Лесников уже там.

– Что случилось?

– Самоубийство.

Глава 7

Подъезжая на такси к дому, где жила семья Сергиенко, Настя увидела и милицейские машины, и карету «Скорой помощи», и старенькие голубые «Жигули» следователя Ольшанского. На лестничной площадке перед квартирой было не протолкнуться, любопытствующие соседи атаковали дверь в надежде увидеть или услышать хоть кусочек чужого горя, пусть даже только запах мимолетный его ощутить, чтобы с облегчением вздохнуть потом и перевести дух: не у меня, у других случилось, а у меня все в порядке, меня Бог миловал.

Бесцеремонно растолкав сгрудившихся возле двери соседок, Настя вошла в квартиру и сразу же наткнулась на толстого говорливого пожилого судмедэксперта Айрумяна.

– О, вот и рыбка моя вуалехвостая приплыла, – загудел, как обычно, Айрумян, дружески тыкая Настю локтем в бок, так как руки в специальных перчатках держал на весу.

Настя поняла, что старик Гурген закончил осмотр тела и шествует в ванную «размываться». Она воровато оглянулась и, убедившись, что никто из коллег ее не видит, юркнула в ванную следом за ним.

– Гурген Арташесович, – зашептала она, – ну что там?

– А, от любопытства умираешь, птичка моя пестрокрылая. Открой-ка мне воду, не хочу в перчатках за краны браться. Ну что тебе сказать, попугайчик мой, повесилась наша девушка Люба Сергиенко. На первый взгляд вполне самостоятельно это проделала, следов насилия я не обнаружил поверхностным осмотром. Конечно, надо будет анализы сделать, может, ей препарат какой-нибудь мощный подсунули, после которого и насилие-то не нужно было. Посмотрим. А так пока все чисто. И записочка предсмертная наличествует, все как у больших.

– И что в записке?

– Ничего особенного. Простите, дескать, виновата, больше не могу, сил нет, и все в таком духе. Обычный текст. Там твой приятель Зубов колдует, сходи посмотри на его кислую физиономию. Если ты, кошечка моя пушистая, когда-нибудь найдешь мой хладный труп с признаками насильственной смерти, то знай: это сделал эксперт-криминалист Олег Зубов. Других подозреваемых даже не ищи.

Настя тихонько хмыкнула. Действительно, трудно было представить себе людей более несхожих. Гурген Арташесович, что называется, рта не закрывал, ухитряясь балагурить и шутить постоянно, даже во время осмотра трупа. Никто никогда не видел его в плохом настроении, грустным, подавленным или молчаливым. Что бы в его жизни ни случалось, Айрумян «держал стойку», улыбался и шутил, обильно пересыпая свою речь различными ласковыми и уменьшительными обращениями. Что же касается Олега Зубова, то он был полной противоположностью толстому пожилому армянину, вечно хмурился и ворчал по любому поводу. И если Айрумян кислую мину Олега воспринимал весело и делал из нее повод для постоянных шуток, то Зубов шуточек судебного медика не переносил совершенно, начинал моментально раздражаться и злиться, чем ввергал Гургена Арташесовича в еще большее веселье. Хорошо еще, что встречаться обоим экспертам приходилось далеко не каждый день.

Выйдя из ванной, Настя быстро подошла к Ольшанскому. Тот сидел на краешке дивана, медленно листая какую-то книжку в глянцевой ярко-красной обложке.

– Добрый вечер, Константин Михайлович.

– А, привет, – рассеянно кивнул следователь. – Тебя тоже дернули?

– Нет, я сама. Была в «Купидоне», разговаривала с владелицей, потом позвонила Гордееву, чтобы доложиться. Он и сказал про Любу. Что здесь произошло?

– Мать пришла с работы и застала такое вот зрелище. Где-то через полчаса отец появился. Жена без сознания на полу лежит, дочь в петле висит. В общем, весело. Мать Любы уже увезли в больницу, там, судя по всему, дело очень неважно. Отец – ничего, держится молодцом. Он сейчас на кухне, с ним ваш Лесников общается. Тело в соседней комнате, там Зубов работает. Я ему все указания дал и решил над душой не стоять.

– Что, принципами поступаетесь? – насмешливо поддела его Настя.

– Никогда, – коротко ответил Константин Михайлович. – Устал я сегодня, ноги гудят, стоять не могу.

– А-а, – сочувственно протянула она.

Всем было давно известно, что следователь Ольшанский разбирается в криминалистике ничуть не хуже любого эксперта. За это его можно было бы уважать, если бы не одно «но»: Константин Михайлович не доверял профессионализму своих коллег, поэтому давал им самые подробнейшие указания и инструкции и все время стоял над душой, следя, чтобы эксперты все делали так, как надо. Такая манера возмущала, злила, приводила экспертов в бешенство. Ни один из них не смог бы сказать, что следователь Ольшанский криминалистики не знает и несет полную чушь, нет, все, что говорил Константин Михайлович, было не просто правильным, оно соответствовало новейшим достижениям науки и передовому практическому опыту. Но эксперты и сами все это знали… Конечно, были среди криминалистов и отъявленные невежды и халтурщики, не имеющие соответствующей подготовки, балбесы и самоучки, были такие, кто ж с этим спорит, но ведь не все же поголовно! Нарвавшись когда-то несколько раз на дела, проваленные из-за неграмотности экспертов, Ольшанский решил не упускать эту часть расследования из собственных рук и перенес с тех пор строгий надзор за экспертами на все дела без разбора, не обращая внимания на личности. Он с равной бесцеремонностью и безапелляционностью командовал как зелеными сопляками, впервые взявшими в руки криминалистический чемоданчик, так и опытными квалифицированными специалистами, которые делали свою первую экспертизу, когда Костя Ольшанский еще контрольные по арифметике в школе писал. Поэтому Настя Каменская имела все основания удивляться, увидев, что следователь не стоит над душой у эксперта, а мирно посиживает на диванчике, листая книжечку.