Матрица войны - Александр Проханов

Вы мне платье зашили, тот лоскут, который выдрало адское чудище. Вы мой спаситель. Я вам благодарна. Пью за вас! – Она смотрела на него не мигая, поднеся стеклянный бокал к губам, и глаза ее были коричневые, бархатные, как окружающий сумрак, и в них, как и в красно-черном вине, дрожала крохотная золотая искра.

Внизу озарился подиум, залитый аметистовым блестящим светом, как ночная аэродромная полоса, когда на нее из черных небес снижается сияющий перехватчик. Ударила музыка. Раскрылся занавес. Озаренная, окруженная сиянием, вышла манекенщица. Пошла, как движется волна, нахлестывая, переливаясь, мягко и ослепительно накатываясь. Женщина, высокая, твердо и сильно ставя ноги, совершая круговые движения бедер и плеч, шла, белея высокой шеей, дыша открытой грудью, неся за собой завитки прозрачных одежд.

Все восхищенно замерли, а потом раздались аплодисменты, замерцали блицы, как бесшумные, окружающие самолет разрывы зениток. А он летел, неуязвимый, новой, совершенной конструкции, оставляя за собой слабое сияние воздуха. Женщина дошла до края подиума. На мгновение замерла, как статуя. Повернулась, открывая голую гибкую спину. Пошла. Было видно, как играют ее подвижные худые лопатки, как стеклянно переливается ткань на ее бедрах, как пузырится белая прозрачная накидка, из которой, как из пенной морской волны, она ежесекундно рождалась.

Модельер приподнялся в кресле, принимая первые цветы, улыбался, а на подиум выходили новые женщины, длинные, стеблевидные, выставляя сильные тонкие ноги.

– Я вам сказала, что сегодня будет дождь, – повторила Даша. – Я это чувствую висками и кончиками пальцев. Моя мама видит в темноте, и от ее рук распускаются бутоны цветов. Говорят, в нашем роду все женщины были колдуньи. Моя прабабушка взревновала к соседке. Во время грозы вышла на холм, направила молнию на дом разлучницы и его спалила. Она врачевала, спасала от бесплодия, определяла, кто во чреве у беременной женщины, девочка или мальчик, вызывала во время засухи дождь. Она сошла с ума и исчезла. Может быть, превратилась в ворону или в дикую кошку, но больше ее не видели.

Он допускал, что прабабка ее была оборотнем. Верил, что вечером, когда они выйдут из ресторана, пойдет дождь. Что ее появление в его жизни не случайно. Она появилась в момент, когда все силы его иссякли, и она пришла, чтобы окропить его разноцветной живой водой из фонтана. Что в ней, в ее девической неопытной душе, таится древнее, не имеющее имени знание, способное управлять ростом трав, кружением облаков, людской своенравной судьбой. И это по ее воле, повинуясь ее повелениям, выскальзывают на подиум длинноногие великолепные женщины, проносят в пятне прозрачного аметистового цвета невесомые воздушные одеяния.

– В прошлом году мы с мамой были на море. Я проснулась рано, пошла на пляж – ни души. Море белое, как молоко. Ни ветерка, ни волны. Я обратилась к морю: «Я тебя люблю! Я в тебя верю! Ты доброе, великое! Люби меня!» И море, там, где я стояла, начало легонько волноваться, плескать на меня стеклянной волной. Отвечало мне: «Я тебя тоже люблю. Ты никогда не умрешь!» А через день, ночью, случилась гроза. На меня напал ужас, ад стал приближаться. Не помню, как я встала, пошла на берег. Все грохотало, клубилось. Меня хлестало, секло. Чудовища гнались за мной. Должно быть, я на минуту сошла с ума. Кинулась в бушующее море. Но оно не приняло меня, вынесло на песок. Вы должны это знать. Вы спасли меня, но это может опять повториться.

Он спас ее, а она избавила его от немощи, уныния, непонимания жизни. Она посадила его на маленький белый кораблик, показала сияющий Кремль. Привела его в таинственный сказочный мир с разноцветным фонтаном, где качается золоченая ладья, и они полетели над ночной златоглавой Москвой. Она показала ему картины, каждая из которых была окошком в Рай, и теперь ему не страшно жить, ибо нет поражения и смерти, а есть бессмертие в непобедимом русском Раю.

Женщины выходили на подиум, напоминали обтянутые шелками абажуры и сияющие хрустальные люстры. Прозрачная, перетянутая обручами ткань, и внутри, как легкое пламя, светится сиреневая или розовая женщина. Высокая гибкая манекенщица – и на ней, от головы до пола, сверкающие подвески, бриллиантовые нити, лучистые гирлянды. Ее ноги, бедра и грудь окружены алмазным сиянием.

Маленький кутюрье улыбался, прижимал руки к сердцу, клал поверх подаренных букетов еще несколько трепещущих темно-алых роз.

– Ему плохо с сердцем, – сказала она.

– Кому?

– Модельеру. Я чувствую, как ему плохо.

– Да нет, он просто руку к груди прижимает. От счастья и в знак благодарности.

Одна коллекция сменяла другую. Теперь манекенщицы демонстрировали стиль, напоминающий космических пришельцев, таинственных странников мироздания. Их одеяния были созданы из прозрачных синтетических материалов, казались колбами и ретортами, в которых пульсировала разноцветная плазма. В ней искусственно возникали человеческие формы, еще не связанные друг с другом, окруженные светящимся газом. В колбе с узкой, прозрачной горловиной и розовой сферой возникала обнаженная женская грудь, гладкое, с плавным изгибом, бедро, округлый, с темным пупком, живот. В слюдянистом зеленовато-голубом цилиндре с металлическими проводами и клеммами появлялись то гибкая, с подвижными лопатками спина, то сильные, напряженные икры. Казалось, в этом цилиндре под воздействием электрических молний создается женщина, ее прелестные формы материализуются из космической пыли, лучистой энергии, светящегося голубоватого облака.

Маэстро кланялся, белозубо улыбался, прижимал руку к сердцу. Он был счастлив, знаменит, окружен почитателями. Ему аплодировали.

– Еще я люблю ветер. – Она рассматривала фиолетовый лист грузинской травы, вдыхала его маслянистый пряный запах. – Когда начинается ветер, я выхожу на улицу, слушаю его шум, говорю с ним. Ветер облетает всю землю, страны, города, морские просторы. Он несет весть о том, что случилось, и о том, что должно случиться. Ветер знает о каждом живущем на земле человеке, о младенце и старике, о святом и злодее. Мне кажется, слушая ветер, я могу угадать будущее. Войну, катастрофу, извержение вулкана. Я прошу ветер взять часть моих сил, часть моей жизни и отнести их тому, кто в них нуждается. Спасти больного, утешить несчастного. Месяц назад я вышла вечером, и поднялся ветер. Он гнул деревья, летел по улицам, гнал над крышами вечерние облака. Я слушала ветер, и мне казалось, что я тогда узнала о вас. Вы здесь, в этом городе, нуждаетесь во мне. Мне нужно вас искать и найти.

Его разум был сладко помутнен терпким кахетинским вином, космической музыкой сфер, ее рассказом о ветре. Он был в этом ветре вместе с шумящими лесами, летящими самолетами, волнистыми ночными озерами. Она знала о нем, ведала своим колдовством, владела его судьбой, управляла его жизнью и смертью. Она снимала с него бремя неведения, бремя прожитой жизни. Перенесла его в потоке огромного ветра с бренной земли, изрытой воронками, изуродованной котлованами, усеянной прахом исчезнувших в слепоте поколений, на таинственную живую планету, окруженную дышащими зорями, в которых плыли драгоценные светила и луны. Превращались на мгновение в прелестных женщин, а потом распадались на пучки разноцветных лучей, на прозрачные радуги.

– У вас бывало так, что вы должны умереть, но случается чудо и вы остаетесь живым?

У него так бывало. В ущелье Саланг, когда на придорожной заставе он ждал транспортер, но вызванный бэтээр опоздал и он сел на другой, попутный. Проезжая вдоль склона, почувствовал, как по его переносице скользит невидимый зоркий прицел. Спустился в долину и услышал по рации, что следовавший за ним транспортер был расстрелян из гранатомета в упор. Экипаж погиб, ротному оторвало ногу.

В Никарагуа, в Пуэрто-Кабесас, на глинистой красной дороге им угрожала засада. Они передвигались двумя «Тойотами», желтой и синей. Первую половину пути он ехал в желтой, держа на коленях гранату, ухватив за ствол автомат. После краткой остановки он пересел в синюю, где находился комбриг-сандинист, пригласивший его для беседы. У заброшенного поселка индейцев желтая налетела на мину. Горела, развороченная, с убитыми пассажирами, а они залегли на обочине, выставили автоматы, дожидаясь подмоги.

В Эфиопии вертолетчики высадили его в джунглях, обещая захватить на обратном пути. Среди ручьев и цветущих кустарников три часа ловил бабочек, пугая висящих на ветвях бабуинов, срываясь в блестящие ручьи, цепляясь за колючие иглы, преследуя розово-желтых данаид и жемчужно-серых сатиров. Вертолет не вернулся, был сбит эритрейцами, а он два дня добирался до трассы, обходя поселения туземцев. Вернулся на базу опухший от укусов москитов, с подвернутой ногой, неся в жестяной коробке драгоценный улов – спасших ему жизнь данаид.

Он не сказал ей об этом, зная, что она читает его тайные мысли. Он был для нее прозрачен. Был в потоке ветра, который овевал их обоих.