В Афганистане, в «Черном тюльпане» - Геннадий Васильев

Мать Алешиной торопливо поправила на младенце одеяло и встала рядом, словно приклеенная к курсантскому плечу. Букет из ее худеньких рук птицей перелетел в мощные руки старшей сестры.

— Будьте здоровы, — кивнула сестра пышной прической. — Передавайте привет боевому папаше. Пусть возвращается с войны живым и невредимым!

— Постойте! Как же вас-то благодарить? — охнула мама Алешиной.

— А вот по-русски благодарите, — воскликнула сестра и распахнула свои крепкие руки.

Худенькая фигура матери стремительно подалась вперед и скрылась в широких объятиях.

Так же исчезла в объятьях сама Алешина. И даже худощавый курсант потерялся в складках накрахмаленного халата, прижался бритой щекой к мощному плечу старшей сестры.

— Спасибо вам!

— Будьте здоровы!

— Дай вам Бог счастья!

Круглолицый курсант не сводил глаз с маленького красного личика. Он стоял возле дверей с белоснежным конвертом в руках и тяжело дышал от напряжения.

— Давай, сынок, подержу, — улыбнулась Анна Ивановна, — ты уже весь мокрый. Что ж ты так маленького испугался?

— Как вы нас нашли? — засмеялась Алешина.

— Секрет службы, — воскликнул худощавый курсант, а круглолицый курсант поправил.

— Никаких тут секретов! Профессора Селиверстова вся Москва знает. Он же у вас роды принимал. Вот мы и справились о выписке…

Во дворе роддома стояла блестящая бежевая «Волга» с шашечками на крыше.

Водитель призывно замахал руками:

— Проходите дамочки. Милости просим…

Курсанты поспешили объяснить.

— Это наше курсантское такси. Чтобы вам не ехать на электричке. Дядя Паша вас с ветерком довезет.

Худощавый курсант приоткрыл дверь.

— У дяди Паши племянник в нашем училище учится. Дядя Паша нас всегда выручает…

Второй курсант кивнул на багажник.

— Мы тут с ребятами еще небольшую посылку собрали. Вам же сейчас многое понадобится. Пригодится в хозяйстве…

— Да что вы, ребята? — смущенно сказала Алешина. — Зачем же вы тратились?

— Никак нет, — засмеялся молодцеватый курсант, — вовсе мы не тратились! Дядя Паша сам вызвался помочь! А остальное с миру по нитке. Весь наш курс участвовал понемногу. Кто чем мог…

В багажнике лежала груда армейской тушенки, гречневой каши с мясом, сгущенного молока и даже связанная стопка новеньких армейских простыней из каптерки, выделенная баталером по приказу командира курсантской роты.

27

Сбитая с укрепленных позиций банда отчаянно цеплялась за каждую высоту.

То исчезала в горном безмолвии, то неожиданно появлялась на флангах с вероломным треском очередей. Начались долгие выматывающие военные будни до появления кровавых мозолей на руках, от саперных лопаток и натертостей на ногах от не очень удобной для ходьбы по горам обуви.

Рейдовые роты терпеливо переходили с высоты на высоту, кружили по горам за петляющими душманами, без конца окапывались под огнем, тут же бросали обжитые окопы и вновь неслись по склонам горных высот.

Вскоре на тропах боевых действий стали находить измученных, сдыхающих ишаков. Даже терпеливые выносливые животные, казалось, не знавшие предела своим силам, беспомощно лежали на земле в мокрой испарине, хватали губами воздух и хрипло ревели.

Кровоточили их бока, истертые ремнями. Вывернутые белки глаз жалобно косили на проходящих солдат. Брошенные бежавшими хозяевами, ослики не знали, что подорвали свои силы из-за этих упрямых русских солдат.

— Вот, бедолажные, — вздохнул над подыхающими животными сержант Богунов. — Запарились совсем животные. Видимо, тащили на них ДэШэКа и ящики с боеприпасами. Смотрите, бока до крови стерты…

Он потер пальцами растерзанные бока.

— Вот же изверги! Разве это люди?.. Звери совсем!

— Даже хуже зверей…

— Звери, те с понятием…

Животные вздрагивали от судорог.

Один из затравленных ишаков поднял морду и заревел истошным воплем.

— Тоже жить хотят, хоть и четыре ноги, — сказал Матиевский.

— Ага! Голова, два уха…

— Хвост, опять же…

Кто-то гладил ишаков по выступающим ребрам.

Кто-то потер за ухом, как домашнюю кошку.

Кто-то трогал грязную кисточку неподвижного хвоста.

— Кончай зоопарк, — раздался старшинский голос прапорщика Булочки. — Их уже не поднять никакими молитвами. Загнали животных до смерти. Пристрелить их надо. Есть желающие?..

Однако желающих пристреливать не нашлось. Все отвернулись от старшины, от его нахмуренного взгляда…

— Добренькие все какие, — заворчал Булочка. — Му-усеньки… пу-усеньки… Вы еще под хвостом погладьте у них. Может, им легче станет… Да, они сами просят их пристрелить… Смотрите…

И действительно, ишаки протянули слезящиеся морды и заревели слабыми голосами, и-а-а-а… Словно просили о последней милости. И старшина уже снял с плеча автомат, железно лязгнула скоба предохранителя, и дульный срез поднял свой жестокий зрачок, как вдруг наперерез автоматному стволу бросился щуплый Осенев.

— Стойте, — закричал он, — не надо так! Мы же лю-юди! Не на-адо!.. Они же живые еще! Они поднимутся… Вот увидите!..

И он припал к шее одного животного и что-то стал горячо шептать в опущенные лопушки ушей. И рука Осенева легла под живот ишака. А другая рука затормошила лохматую челку.

— Вставай, бедненький, ну-у-у… Вставай…

И удивительное дело, не знавший русской речи ишак будто понял горячие причитания Осенева. Будто почувствовал живительный ток ласковых слов и задергался, закачался, задрыгал худыми ляжками, вытянул шею, подобрал передние ноги под себя и рывком встал, наконец, на свои шаткие копытца.

И второй ишак тоже задергался, вспучивая бугры мышц, и ра-аз… выбросил коленца вперед и тоже закачался на шатких ногах.

— Ура-а-а, — закричали все вокруг. — Поднялись на все четыре… Пополнение прибыло… Заменщики в наших рядах… Теперь Осенев может на дембель ехать… Двое будут вместо него служить…

Старшина крякнул, озадаченно почесал затылок, и лямка автомата вернулась на плечо, а черный зрачок дульного среза уставился в снег. Прапорщик Булочка носил автомат, как и многие в роте Орлова, дулом вниз. Придерживая спусковую скобу пальцами так, чтобы в любую секунду вывернуть ствол в нужную сторону.

— Как он их поднял? — с удивлением крякнул Булочка. — Они же убитые были совсем. Не понимаю.

— Наверное, Осенев слово заветное знает, — улыбнулся Матиевский. — Эй, Осень, если я так окочурюсь, пошепчи надо мной… Лады…

— И надо мной тоже, — засмеялся кто-то.

— Только вот что, — решительно сказал старшина, — нам жрать уже нечего, а тут целых два рта. Да еще каких! Провалиться в них можно. Кто будет кормить этих оглоедов? Пушкин? Я лично отказываюсь…