На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии - Наум Синдаловский

Николай II вступил на престол в 1894 году. В то время весь христианский мир готовился к встрече нового столетия. Как всегда это бывает, на рубеже веков в обществе особенно обострились мистические настроения. Тогда-то и вспомнили о старом, более чем трехсотлетней давности, проклятии, произнесенном супругой убитого 11 декабря 1611 года Лжедмитрия II Мариной Мнишек. Марина, помазанная на царство еще в 1606 году, в момент убийства своего мужа была на последнем месяце беременности. Вскоре появился на свет младенец Иван, который, что бы там ни говорили историки, формально являлся наследником русского престола. Поэтому он представлял несомненную опасность для только что избранного на царство первого Романова — Михаила. Мальчика обманом взяли у находившейся в заточении Марины, уверив мать, что новый царь не будет мстить ребенку. Марина поверила. Однако в октябре 1614 года Иван был повешен. По преданию, Марина Мнишек, узнав об этом, в отчаянье прокляла весь род Романовых «От Михаила до Михаила», вплоть до последнего царя, «пока вся династия не угаснет».

Проклятие Марины Мнишек породило целую серию и других предсказаний, которые с пугающей периодичностью стали появляться в России. Уже в 1660-х годах некий монах пророчил смерть всем Романовым, которые решаться связать свою судьбу с Долгорукими. О давней вражде этих родов в обществе хорошо помнили, однако о пророчестве забыли и впервые вспомнили сразу же после безвременной кончины юного императора Петра II, случившейся в 1730 году неожиданно, за несколько дней до его свадьбы с Екатериной Долгорукой. Затем, через полтора столетия, это пророчество вновь нашло подтверждение в трагической гибели императора Александра II, произошедшей опять же накануне его венчания уже с другой Долгорукой, но тоже Екатериной, известной княгиней Юрьевской, вот-вот готовой стать императрицей Екатериной III.

Летом 1825 года, незадолго до загадочной смерти императора Александра I, в Литейной части Петербурга сгорел пятиглавый Преображенский собор. На глазах сбежавшихся на пожар горожан один за другим рухнули все пять куполов гвардейского храма. А на следующий день по городу разнеслось зловещее предсказание небезызвестного монаха Авеля о неминуемой гибели династии Романовых: «У России осталось пять императоров, и все они так же, как эти пять куполов, один за другим исчезнут в пожаре истории. Начнется все с царствующего Александра I и закончится Николаем II, который погибнет в огне гражданской войны». Мало кто мог предположить тогда, сколь точным будет императорский счет Авеля. России и в самом деле оставалось пережить пятерых представителей рода Романовых. Тогда же снова заговорили о том, что династия, начавшаяся с Михаила, Михаилом и закончится. «От Михаила до Михаила» — стало зловещей формулой ожидания катастрофы. В конце концов так и случилось на самом деле.

Как известно, в марте 1917 года император Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила Александровича. Михаил еще раньше был наследником престола, но не по возрасту, а в результате печального семейного обстоятельства. В 1890 году неожиданно умер от туберкулеза его старший брат Георгий, прямой наследник престола. В течение пяти лет, вплоть до рождения в 1904 году у Николая II долгожданного сына — царевича Алексея — Михаил был официальным наследником. Если верить фольклору, это обстоятельство всегда вызывало в нем досаду, так как «быть престолонаследником ему было не по вкусу». Рождение царевича Алексея, ко всеобщему удовлетворению, все ставило на свои места. И вдруг 2 марта 1917 года Михаил Александрович получает телеграмму от Николая II, которая начинается словами: «Петроград. Его императорскому величеству Михаилу Второму». Для Михаила это стало полной неожиданностью. После мучительных размышлений он заявил, что отказывается от престола в пользу… Учредительного собрания. Правда, это было уже на следующий день. Таким образом, формально можно считать, что Михаил Второй, как назвал его Николай II, в течение одних суток все-таки был русским царем, а династия Романовых, начавшаяся Михаилом в 1613 году, как это и было предсказано в фольклоре, закончилась Михаилом в 1917-м.

Дальнейшая судьба Михаила Александровича мало чем отличается от судеб других членов царской фамилии, рискнувших после октябрьского переворота остаться в большевистской России. Сразу после отречения он выехал в Гатчину. Оттуда он обратился к управляющему делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичу с просьбой «легализовать его положение в Советской республике». Тот откликнулся и прислал бывшему великому князю на бланке Совнаркома разрешение на «свободное проживание в России в качестве свободного гражданина». Но уже 9 марта следующего 1918 года ему было предписано выехать в Пермь. А в ночь на 13 июня того же года он был убит в Перми вместе со своим секретарем.

В 1918 году в Петрограде был открыт Государственный музей истории города. Основой его экспозиций стали коллекции художественно-исторического музея «Старый Петербург», созданного еще в 1907 году при петербургском Обществе архитекторов-художников. Члены общества, опасаясь, что из-за расцветшего в те годы вандализма многие художественные ценности старого Петербурга могут быть утрачены, решили сохранить все, что так или иначе касалось его истории и архитектуры. Коллекции стали стремительно пополняться архитектурными чертежами и рисунками, фрагментами разрушаемых и перестраиваемых зданий, элементами утраченных оград и решеток, предметами быта и мебелью, фотографиями снесенных домов и другими образцами бытовой петербургской культуры. Музей размещался в собственном доме архитектора П. Ю. Сюзора на Кадетской линии Васильевского острова. В 1918 году коллекции были переведены в Аничков дворец.

В 1939 году Музею истории города передается бывший дом Румянцева на набережной Красного флота (ныне Английской), 44, где в свое время размещался так называемый «Румянцевский музеум», перевезенный затем в Пашков дом, в Москву.

В 1953 году Музей был пополнен материалами закрытого в процессе пресловутого «Ленинградского дела» Музея обороны Ленинграда. Сегодня Музей истории города представляет собой огромный музейный комплекс, в который, кроме Румянцевского особняка, входят Иоанновский равелин, Комендантский и Инженерный дома петропавловской крепости, а также Смольный собор.

По традиции Музей собирает абсолютно все, что имеет отношение к городу, от проектных чертежей до личных вещей петербуржцев. В кругах эстетствующих ценителей прекрасного родилась даже ироничная поговорка о характере такого всеядного собирательства: «От Петра до метрá», хотя музей любим и посещаем, а все его бесчисленные экспонаты представляют исключительную ценность для истинных петербуржцев. Со временем эта поговорка приобрела и иносказательный смысл: смесь, всякая всячина, винегрет.

Между прочим, имя великого реформатора и основателя Петербурга Петра I в качестве некоего зримого и понятного временнóго рубежа использовалось в фольклоре неоднократно. Все, что происходило в давние, для города доисторические времена, на языке петербуржцев называется: «До Петра». А то, что началось давно, но все-таки в обозримый, а главное, в петербургский период истории, обозначается фразой: «С петровских времен».

Неоднократные переименования Петербурга наложили определенный отпечаток на самоидентификацию петербуржцев не только по отношению к имени самого города, но и к его возрасту. Тонкий, внимательный и ироничный наблюдатель, писатель Леонид Борисов еще в начале XX века в повести «Волшебник из Гель-Гью» заметил: «Был поздний холодный вечер… Питеряне в этот час ужинали, петербуржцы сидели в театрах, жители Санкт-Петербурга собирались на балы и рауты». Этот выразительный ряд, связанный с названием города можно легко продолжить. Вместе с очередным новым именем города его жители последовательно становились то петроградцами, то ленинградцами. Этот опыт распространялся даже на отдельные районы города. Например, коренные василеостровцы, которых в обиходной речи называли «Васинцами», демонстративно дистанцировались от случайных приезжих провинциалов, обитателей так называемой «Васиной деревни» — района дешевых доходных домов, принадлежавших некоему домовладельцу Васину. «Мы васинцы! А они васины», — с нескрываемой гордостью, подчеркивая тонкую разницу, говорили истинные василеостровцы.

Даже в 1970-е годы, когда в силу естественных причин, а также известных обстоятельств, связанных с террором, Гражданской и Отечественной войнами, коренных ленинградцев становилось все меньше и меньше, они всячески старались подчеркнуть свою особость по отношению к другим слоям населения. Помните грустный анекдот о том, где в Ленинграде можно встретить коренного ленинградца? И печальный ответ: «В бане и в коммунальной квартире». При этом в статусе ленинградцев не отказывали ни второму, ни даже первому поколению жителей города. Просто считалось, что они, по определению, живут в отдельных квартирах со всеми удобствами, включая недоступные для коренного населения города ванные и душевые комнаты.