Земля обетованная - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так уголовник, что твою Церберуню до истерики довёл…
– Всё-то ты, Мишка, знаешь. Особенно, что тебя никак не касается. Да, он, – Бурлаков одновременно и вздохнул, и улыбнулся. – Ну, сам подумай, Миша. Восемь лет лагеря, а до этого спецприют, тюрьма…
– Да, – кивнул Михаил Аркадьевич. – При такой биографии поведение соответствующее. Ну и…
– Ну, вот. И Серёжа пригласил меня на годовщину свадьбы Эркина. Ну… ну, вот и всё, Миша.
– Вот и всё, – повторил Михаил Аркадьевич. – Но это… Это же чудо, Гошка.
– А я о чём говорю!
Михаил Аркадьевич встал и прошёлся по кухне, успокаиваясь движением. Невероятно, невозможно, но… но существует. Как говорят в Поморье: «Кажин знат, как всяко быват». А в Луизиане: «И не такое бывает». Бывает. Бать может вообще всё, что угодно. А то, что они сами, их пятёрка, выжила, тоже невероятно. Но всё же такая концентрация чудес на отдельном человеке… хотя… если, к примеру, взять Никласа… и… ещё… да, бывает и не такое. Но… но есть ещё один аспект. И, похоже, о нём Гошка пока не думает.
– И всё-таки я прав.
– Интересно, в чём? – ехидно осведомился Бурлаков.
– Что ты вляпался и сам этого не понимаешь.
– Ага. Это ты про Джонатана и Фредди?
– Да нет, здесь даже, если посоображать, можно и на пользу повернуть.
– С богатым не судись, а с сильным не дерись, – хмыкнул Бурлаков.
– А с шулером не играй, – не менее ехидно закончил Михаил Аркадьевич. – Но… – и сам себя остановил. – Стоп. Гошка, уже?
– А ты думал! – Бурлаков достал из нагрудного кармана визитку Джонатана и протянул её Михаилу Аркадьевичу. – Читай.
– Та-ак, – протянул Михаил Аркадьевич, не читая, а фотографируя взглядом внешне незамысловатый текст. – Интересно. И зачем?
– А затем! Ты знаешь, что такое автоответчик?
– Ну, знаю, конечно.
– А почему их у нас нет, тоже знаешь?
– Так…
– Вот именно! А некий Джонатан Бредли имеет это устройство в своей конторе, и, судя по открытости пользования, вполне законно. И согласен поставить энное количество вышеозначенных аппаратов Цареградскому Университету. Об условиях будет созваниваться ректорат. Завхоз у нас – тётка ушлая, справится. Мишка, не лезь, у меня есть кому отследить каналы, а твои помешают.
– Так ты свою сетку…
– Своих не сдаём, понял? А с результатами ознакомим.
– Так эта «Октава»…
– Как заявляет сам Бредли и даже на визитке зафиксировал: не торговец, а посредник. А производителя ты знаешь, и почему его продукции у нас нет, тоже.
Михаил Аркадьевич перечитал визитку, задумчиво повертел её в пальцах и повторил:
– Не торговец, а посредник. Не слишком грамотно, но… удобно.
– То-то и оно.
Михаил Аркадьевич со вздохом вернул визитку.
– Жук ты, Гошка. Даже жучара.
– Я, позволю себе напомнить тебе твои же слова, старый козёл. А ты весьма немолодой не будем уточнять кто. Сам подберёшь себе определение. Но вернёмся немного назад и уточним. Так во что я, по твоим словам, вляпался? Об чём спич?
– О ком, – поправил его Михаил Аркадьевич и передвинул фотографии. – Вот о нём. Ты знаешь, что он – спальник?
– Ну и что?
– Какие у него отношения с Серёжкой?
– Братские! Мишка, за такие намёки морду бьют.
– Ну да. И даже, да ну? И его приёмная дочка тебе внучка?
– Да!
– И жена его тебе сноха?
– Да!!
– А он тебе?
– Да пошёл ты…! – не сдержался Бурлаков. – Я ж тебе, дураку золотопогонному, лампаснику, сразу сказал. Они с Серёжей записались братьями. Так что Эркин мне сын! Понял, наконец?
– Тебе он сын. А ты ему? Молчи, Гошка, я на спальников в госпитале нагляделся. И до этого брал информацию. Мой тебе совет: забирай оттуда Сергея.
Бурлаков грустно кивнул.
– Я уже думал об этом, Миша. К сожалению, это невозможно. Серёжа не хочет. Считает, что там ему хорошо.
– И насколько он понимает, от чего отказывается? Что там у него?
– Школа, работа, друзья, родные, – в голосе Бурлакова прорвалась горечь, – люди, новая своя собственная квартира. А здесь… здесь только я. И воспоминания, которых у него нет. Я ж его совсем маленького в Пограничье увёз. Дёрнуло меня, дурака! Поверил в умные расклады и рассуждения.
– Да, – кивнул Михаил Аркадьевич. – С Пограничьем нас переиграли тогда вчистую. Генерал Петерс оказался умнее всего нашего Генштаба.
– И ихнего тоже.
– Да, потому и удалось его убрать через тамошних конкурентов. Но ты и сам в этом поучаствовал консультантом, так что не отвлекайся.
Бурлаков кивнул.
– Да. А теперь… Там ему лучше. После всего и цареградская суета… знаешь, мы в воскресенье, ну, когда он приезжал, утром пошли прогуляться. По цареградским меркам, сонное царство, пустыня южная, а Серёжа удивляется, ему многолюдно, шумно. Знаешь, у меня с Фредди интересный разговор был. Как раз об этом. Он ведь психолог, и неплохой, хотя явно этому не учился. Помнишь, я тебе рассказывал, как он об Эркине отозвался. Ну, что парень гордый и денег не возьмёт, – Михаил Аркадьевич кивнул. – И точно попал, в яблочко. Недаром, – Бурлаков подмигнул, – знаменитый стрелок.
– Киллер, – «академическим» тоном поправил его Михаил Аркадьевич. – Но умён, отрицать нельзя. Так что он сказал?
– Понимаешь, был антракт, Серёжа пошёл в свою комнату отдохнуть, Женечка тоже прилегла, Эркин на кухне возился, а мы в гостиной сидели. Джонатан тоже куда-то вышел…
…Светлые до прозрачности глаза Фредди смотрят внимательно, и даже… то ли сочувственно, то ли настороженно.
– Ничего, профессор, отлежится, – внезапно говорит Фредди без всякой связи с предыдущей темой.
И он, сразу поняв, что Фредди говорит о Серёже, кивает.
– Главное, в тишине отлежаться, – продолжает Фредди. – Я после, ну, не как у него, но тоже хлебанул выше маковки, месяца два лежал. В полной отключке. Надо бы больше, но не получилось. И потом, – Фредди усмехается, – вроде отпуска себе устраивал, ковбоем при стаде. Ему сейчас надо как следует на дне полежать…
…Бурлаков отхлебнул остывающего чаю.
– Вот так, Миша.
– Это он про Уорринг вспомнил?
– Может быть, – равнодушно пожал плечами Бурлаков. – Он ведь ещё сказал…
…И снова пристальный немигающий взгляд.
– Когда такое за спиной… В Мышеловку тогда собак привезли, чтоб мины искали. Так он их увидел и… я думал, всё, кранты, не вернём крышу. Эркин его вытащил. Оттуда. Он туда ушёл, понимаете?
Он кивает и осторожно спрашивает:
– А почему собаки?
И простой, страшный в своей простоте ответ Фредди.
– Травили его ими, – и убеждённо: – Нельзя его дёргать сейчас. Пусть, как хочет, живёт. А Эркин приглядит, чтоб не сорвался
