Фиолетовый гном - Николай Бахрошин

Переодетый в гражданку, Серега шел по улице, и было странно чувствовать себя одним из толпы, способным зайти в любой магазин, вспрыгнуть в случайный автобус, просто, по собственному желанию, без привычных равняйсь – рассчитайсь – выходи строиться. Гражданская одежда казалась слишком расхлябанной, широкие штанины хлопали ниже колен по голеням, а куртка, не подпоясанная ремнем, балахонилась.

Если вы все здесь такие умные, что ж вы строем не ходите… И все прочее из серии прямолинейной геометрии мозговых извилин, выровненных по полоскам погон и перпендикулярных положению козырька. Надо же, как въелось-то за два года!

Господи, неужели все?! Отслужил…

Откинулся, как говорят зеки на своем жаргоне…

Только в поезде, расположившись на верхней полке, Серега задумался о том, что же случилось с матерью. Действительно, что-то случилось? Ничего ведь не писала. Вернее, писала в начале службы, что левый бок побаливает. Потом перестала. Прошло значит, решил Серега.

А так – все нормально, все в порядке, все хорошо. Как обычно. У нее всегда все как обычно. Не любит жаловаться…

Когда Серега вернулся домой, мать уже похоронили.

Не успел, оказалось…

С вокзала он приехал на такси за два счетчика, армейские деньги еще оставались. Подошел к двери своей квартиры и долго звонил.

На его звонок открылась дверь соседней квартиры. Выглянул дядя Виталик. Постарел мужик. Похудел, сморщился даже, словно праздничный воздушный шарик, из которого уже вышла часть воздуха. Кожа на щеках провисла какими-то собачьими складками. А темная дыра между зубами все та же…

– Серега? Вернулся, служивый? Здоровый какой вымахал! Заходи ко мне, твой ключ у меня.

– А где мать?

– Заходи, заходи…

Серега зашел.

Дядя Виталик рассказал все. Последний год мать сильно болела, очень сильно. Доконала ее все-таки жаба-химия. Врачи обнаружили у нее рак. Понятно, она об этом не знала. Но догадывалась, наверное. Все говорила, мне бы только сына дождаться. Очень ждала. Сереге она про болезнь не писала. Незачем, говорила, волновать, сама дождусь, встречу. Потому и в больницу не хотела ложиться до последнего.

А умерла в больнице. Быстро сгорела. Как свечка истаяла. Страшная болезнь – рак. Был человек, и нет. Такая жизнь, Серега… Поганая жизнь, если разобраться. Сегодня живешь, а завтра тебя уже нет…

– Помянем?

– Можно…

– Нужно, Серега! Помнить – всегда нужно! Такая жизнь, кто еще будет помнить?

Дядя Виталик мгновенно засуетился с бутылкой, с закуской из хлеба, колбасы и толстокожих консервированных помидоров. Словно обрадовался поводу. Пить, что ли, сильно начал? – мелькнула мысль.

Серега все еще не мог представить, что матери уже нет. Никак не мог этого понять…

Они под разговор крепко нарезались с дядей Виталиком. Пили не как раньше, виски и джин, а обычную, хотя и неплохую, водку.

Серега узнал, что за эти годы дядю Виталика уволили из «Совавтотранса». Не повезло, попал под очередную кампанию по чистке рядов. Подвернулся под руку, как он объяснил, нашли крайнего… Вы, значит, Виталий Юрьевич, своей рожей позорите честь и порочите достоинство. Ему сказали, значит… А они, суки рваные, значит, своими рылами только украшают?! Мешками деньги гребут, с каждой машины им отстежка идет! Жрут до икоты и все равно нажраться не могут… Чтоб им подавиться остатним куском! Веришь, Серега, так и сказал, когда трудовую забирал…

Теперь он таксистом пашет, рассказывал дядя Виталик. Ничего, иногда получается очень даже прилично. Не бедствует. Работяга нигде не пропадет!

Такая жизнь… Хотели дождаться его, Серегу, к похоронам. Не дождались, в морге стали торопить, забирайте и все. Вот и не дождались. Что делать, похоронили… Нормально похоронили, все по-людски, чин-чинарем. Все как положено… А что телеграмму он, дядя Виталик, дал в последний момент, тут пусть без обид, это она до последнего не разрешала, пока еще в сознании была. Пусть, мол, Сереженька дослужит спокойно, а я уж как-нибудь протерплю…

Шесть дней в поезде трясся, оправдывался Серега. Далеко очень ехать!

Он первый раз выпивал после армии. Быстро опьянел. Незаметно.

Утром Серега проснулся на диване у дяди Виталика. Засосал на кухне остатки компота из трехлитровой банки. Хозяина не стал будить. Нашел свой ключ в прихожей у зеркала.

Открыл, вошел в квартиру. Сам не знал, что ожидал там увидеть. А ничего за два года не изменилось. Так, мелочи. Полотенце в ванной незнакомое. Вазочки этой на шкафу не было. А картинка висела в прихожей, так ее теперь нет…

В квартире было пусто и тихо. Он уже знал эту давящую тишину. Помнил смерть отца. Нет, пыли не было, все опрятно, все прибрано, но все равно дух уже был какой-то не жилой.

На серванте, прямо на полировке, чего мать никогда бы не позволила, стояла полупустая рюмка, прикрытая кусочком черного хлеба. После похорон отца, вспомнил он, рюмка стояла на белой бумажной салфетке…

Серега прошелся по квартире, вернулся в большую комнату и сел на диван. Подвинул блюдце под пепельницу, закурил. Потом заплакал. Как обиженный ребенок, крупными и горючими слезами. Только тут, на диване, среди привычной мебели и всяких до боли знакомых мелочей он понял, что матери больше нет. Никого нет. Один остался…

Серега долго плакал. Курил и плакал. Слезы размазывал по щекам и затягивался. А что, все равно никто не видит! Он один! Жалко мать… И себя тоже жалко… Один…

Не хотел плакать, слезы сами текли…

Грустное получилось возвращение. Нет, не так он хотел вернуться, совсем не так. Даже не стал звонить приятелям. Слишком много сразу…

Вечером Серега опять пошел в гости к дяде Виталику. Тот был в отгулах. Гулял. Только наливай, значит. Пили водку и пиво.

На следующий день дядя Виталик повез его на кладбище. На тех же белых «Жигулях» шестой модели. Уже поскрипывают, но еще тянут неплохо, объяснил он. Движок хороший, что есть – то есть…

Дядя Виталик вел машину быстро, перестраивался и обгонял с уверенностью профессионала. По дороге громко крыл матом всех «чайников», накупивших тачек вместе с правами и теперь кидающихся под колеса. Заполонили, мол, все, Серега, порядочной машине и проехать негде!

Кладбище оказалось за городом, ехать пришлось долго. Вид кладбища тогда поразил, помнил Серега. Огромное голое поле было сплошь покрыто бетонными квадратиками-могилами. Одинаковыми могилами, отгороженными одинаковыми бетонными бортиками. Не выше бордюров на тротуаре. Все это напомнило ему большой блочный дом. Только обитатели уже под землей. И все равно в блоках! Никуда не деться от этого шлакоблочного рая. Родные просторы бетонных метров на душу населения…

По голому полю беззастенчиво гулял ветер. Ветрище осенний. Это напомнило Сереге Сибирь…

Когда шли назад, Серега подумал, что древние поступали мудрее. Они сжигали покойников. И развевали по ветру.

На обратной дороге дядя Виталик все больше молчал. Распоясавшиеся «чайники» обгоняли и подрезали его безнаказанно.

Серега тоже молчал. На глаза иногда наворачивались слезы, но он сдерживался.

Когда родители умирают, значит, ты – следующий. Больше никого нет между тобой и смертью. Хочешь – не хочешь, теперь ты крайний, твоя очередь на тот свет! Ждите, вас вызовут…

Он не помнил, где вычитал эту мысль.

Какая разница!

2

Может, поэтому Серега так быстро женился после армии. От одиночества, от наступивших пустых вечеров и выходных, когда некуда себя деть. Женился неожиданно для себя.

Обычная реакция. Стандартное поведение индивидуума в типичных условиях. Как сказала бы его жена. Наверное, она так и говорила подругам.

Его жена была психологом по образованию. Через какое-то время у Сереги появилось стойкое ощущение, что она постоянно пытается влезть в его мысли. Абсолютно бесцеремонно, между прочим, не как психолог, а, скорее уж, как хирург-энтузиаст. «Давайте для начала пациента вскроем и пронаблюдаем течение болезни изнутри. На всякий случай чего-нибудь отрежем…»

– О чем ты думаешь? – часто спрашивала она.

– Так, ни о чем…

– Неправда, не может человек ни о чем не думать.

А он, допустим, действительно не думал в этот момент. Скользил, например, сознанием от желтой осенней листвы за окном, через солнечного зайчика на стене к потолкам, которые несколько лет требуют побелки. Но если осень, то ведь ремонт затевать уже поздно…

Обычные мысли. Поток сознания. И что такого особенного она хотела узнать?

Нет, сначала Сереге даже понравилась ее привычка задавать неожиданные вопросы. Ее стиль, шарм, одновременный намек на умиляющую ученость и непоседливую женскую непосредственность. Впрочем, разонравилось очень скоро.

– Вот ты идешь по дороге, – вдруг говорила она, перебивая саму себя. – Перед тобой лежат ключ, книга и портфель. Что ты подберешь в первую очередь?

– Камень, – отвечал Серега.

– Какой еще камень?