Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева

Поднялась на ноги и подошла к Леррану. Бледный, волосы прилипли к идеальному лбу. Пот выступил росой на висках и верхней губе. Сейчас он трогательный, слабый, как крохотный кош.

Приложила склянку к его рту и влила остаток. Твёрдой рукой, жёстко. Придержала голову, заставила глотнуть. Лерран закашлялся и открыл глаза – мутные, шальные. Плохо. Но сейчас ничего не изменить. Добраться бы до Бергарда.

– Вставай! – каркнула грубо, и он повиновался. Дошёл, покачиваясь, до лошади, сел в седло. Ей было легче – чувствовала, но не собиралась жалеть. Главное – дотянуть, добраться.

Ехали небыстро – Леванна боялась гнать лошадей: Лерран то и дело впадал в забытье. Она тревожно следила за ним, боялась, чтобы не упал. Если свалится, ей никогда не поднять его. Но всё обошлось. Когда впереди замаячили ворота Бергарда, Леванна Джи чуть не разрыдалась от облегчения.

Пробирались дальними улочками. Она знала, куда им надо. Только там можно отлежаться, скрыться от всех. Там люди, которые не выдадут и не предадут.

* * *

Таверну «Ёрш и Мот» нежно любили приезжие и восторженно обожали коренные бергардцы, настоящие ценители хорошей кухни. Сюда, словно заворожённые сбредались поэты, лицедеи и менестрели.

Здесь всегда плакала виолана, послушная смычку в руках очередного гения-музыканта, частенько плясали на столах, выбивая ритм подкованными каблуками, а длинноволосые пылкие юноши читали вирши о подвигах и любви.

Ёрш и Мот – два старых скупердяя со склонностью к мании величия. Не каждый назовёт таверну имени себя. А эти меченые шельмы плевали на скромность и досужие разговоры.

Для них собственная забегаловка – что дитя для матери. Здесь они священнодействовали. Если еда, то вкусная и сытная. Пусть без вычурных изысков, но для бродячего люда да любителей отдохнуть – самое то. Если развлечения, то без грязи и пошлостей, с нотами высоких искусств и оттенками оригинальности.

Леванна Джи знала тавернщиков ещё до того, как они открыли богемную забегаловку. В те времена Ёрш и Мот толком не умели готовить, зато хорошо знали тайные тропы и любителей приключений, что не особо чтили законы и привыкли мешать жизнь с риском, как колоду карт.

Они помнили Леванну Джи девчонкой и относились к ней по-отечески: драли за космы, вколачивали азы и тонкости нелёгкой жизни проводника, не переставали пакостить, пока она не встала твёрдо на ноги и не научилась давать сдачи.

Несмотря на свою зловредность, парочка, тем не менее, не забывала вовремя подставить плечо или вызволить из передряги, замести следы или скрыть от ока правосудия мелкие грешки.

Именно сюда, в «Ёрш и Мот» свернула полумёртвая от усталости девушка. Хватило сил добраться до чёрного входа и подать условный знак. Оба проходимца откликнулись почти сразу. Появились на пороге, как два сросшихся корнями дерева.

Невысокие, но крепкие, широкие в кости и могучие в плечах, они походили на близнецов: почти одинаковый рост и склад фигур, седые волосы копной над высокими лбами. Улыбались они тоже одинаково: от уха до уха, показывая желающим крепкие крупные зубы.

– Кажется, девочка попала в беду, – бросил Ёрш Моту, разглядывая, как Леванна Джи сползает с коня.

– И поиздержалась в пути, – поцокал Мот, не двигаясь с места.

– А ещё припёрла на наш порог полупокойника с дыркой в плече, – поддакнул Ёрш товарищу.

– Нехорошая такая дырка. И от коней, как я понимаю, придётся избавиться, – задумчиво оценивал ситуацию Мот.

Они всегда так общались: разговаривали друг с другом, доводя порой людей до ослепительного бешенства.

– Хватит болтать, – прервала их диалог, что мог длиться бесконечно, Леванна. – Я опустошена, ему нужна помощь, – мотнула головой в сторону Леррана, что безвольно висел на коне, – нас могут искать. Тёмные братья.

Тавернщики синхронно присвистнули, но по азарту в их глазах Леванна видела: эти ни за что не откажутся обвести вокруг пальца самих тёмных братьев.

– Тогда коней лучше на колбасу, – меланхолично заметил Ёрш.

– Жаль. Хорошие кони-то…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Больше она ни о чём не беспокоилась – провалилась в темноту, предоставляя друзьям заботиться обо всём самостоятельно. Главное – Леванна Джи предупредила об опасности, а уж остальным эта парочка может заняться и без её участия. Им только в радость: наконец-то до уютной таверны дошёл дух приключений, от которого не отказываются старые бойцы.

Лерран

Он пришёл в себя в темноте – очень глубокой и плотной. Сразу подумалось: может, это уже смерть? Переход из одного мира в другой? Но тело болело, а значит, он жив.

Пошевелился, пытаясь разобраться в ощущениях. И тут же почувствовал движение воздуха. Загорелся огонёк светильника. Лерран прикрыл глаза – слишком ярко после тьмы.

– Очнулся? – Леванна выглядит похудевшей: кожа на скулах натянута так, что кажется, тронь – и зазвенит. Да и вообще вид у неё измученный.

– Сколько я провалялся? – ему не удалось произнести слова чётко: голос подвёл, вышло натужное сипение с фальшиво-визгливыми нотами.

Лерран поморщился. Не любил неидеальность. Ненавидел собственную беспомощность. Он бы злился, но был настолько слаб, что не мог пошевелить отяжелевшими конечностями, куда уж там испытывать сильные чувства. Тело – бревно, душа – высохшая чурка.

– Четыре дня.

В глазах её промелькнуло то, что заставило его поднять голову и бесчувственное тело. Лерран не понял, как ему это удалось.

– Думала, не выживу? – её жалость будила в нём силу. Словно ледяной водой – в лицо. Миг назад не мог пальцем двинуть, а тут сел – поди ж ты…

Леванна Джи замерла. Лицо разгладилось, стало мягче, словно кто-то невидимый взял в руки тесало и сгладил углы.

– Я никогда не думаю о смерти, если она ходит рядом. Я думаю о жизни, чтобы отвести глаза безжалостной. Ложись, ты слаб ещё, – поправила подушку и несильно надавила на плечи, но Лерран из упорства не захотел подчиниться: дёрнулся всем телом, сбрасывая её руки.

– Я сам решу, слаб я или нет, лечь или встать.

Она не ответила. Отдалилась. Не физически – сидела рядом, а из глаз ушло тепло, уступая место ровности. Безбрежной пустыне. Мёртвым пескам в её душе. Он пожалел, что был груб, и злился, что испытывает сожаление. Всё не так. С ног на голову. Против его принципов в жизни.

А потом подумал: а сколько её осталось, той самой жизни? Почему он маниакально хватается за собственные принципы, когда многое становится неважным, пустым, готовым рассыпаться в тлен?

– Прости, – произнесли его губы. Нет-нет, вряд ли это сказало его сознание. Лерран не помнил, когда последний раз у кого-то просил прощения.

Леванна провела рукой по лицу, будто снимала невидимую паутину, кивнула отстранённо в ответ и вышла.

С её уходом закончился его запал: он рухнул на постель, как будто невидимый кто-то обрезал нити, что удерживали тело вертикально.

В плече ворочался огненный дракон. Жар растекался по телу. Хотелось пить. А ещё – почувствовать прохладную девичью руку на горячем лбу. Никогда ещё он не был так зависим от другого человека. Мозг отвергал и противился, а пустота внутри тянулась за крохотным огоньком во тьме.

Леванна Джи

После того, как Лерран пришёл в себя, дело пошло на лад: потихоньку, со скрипом, но он выздоравливал. Его мучила слабость. Волнами накатывал жар. Рана воспалялась, Лерран бредил, выкрикивал какие-то имена, пытался кому-то что-то доказать, высказывал обиды и вёл себя больше как подросток, чем взрослый мужчина.

Она понимала: через бессознательность прорывается его прошлое, что-то болезненно-уродливое, задвинутое им очень глубоко. Но видать колодец его души решил выплеснуться, как полноводная река из берегов, – выкинуть мусор со дна, чтобы наконец очиститься.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Леванна Джи сомневалась, что Лерран станет другим человеком, когда оправится. Такие не меняются. А если меняются, то нужно что-то помощнее, чем поход через Мёртвые пески или рана от стило Тёмных братьев.