Молодость века - Николай Равич

Петлюровцы получили значительные подкрепления из Галиции и от обороны перешли к активным действиям.

Украинский советский фронт фактически исчерпал свои резервы.

Поредевшие части пополнялись наскоро вооруженными отрядами шахтеров и рабочих.

Измена Махно явилась главной причиной быстрого продвижения деникинцев. Махно, обещавший в свое время уполномоченному Совета Труда и Обороны «по-прежнему с товарищами повстанцами гнать деникинские банды», уже тогда сам удирал с необыкновенной быстротой от Шкуро. Деникинское командование прекрасно понимало, чего стоят батько и его войско. Впоследствии оно даже допустило ошибку, оставив его в своем тылу, ибо именно в тылу махновцы и были опасны.

Деникин бросил конный корпус Шкуро на махновские полки. В первый же день наступления махновцы откатились на 45 километров, а через три дня, к 23 мая, на 100 километров. 29 мая Махно открыто выступил против Советской власти, и его части ушли в тыл, обнажив фронт на участке шириной до 50 километров. Здесь кавалерийский корпус Шкуро обрушился на тыл 13-й армии и на ее фланг, смыкавшийся с соседней, оборонявшей Луганск 8-й армией. За ним следовали пехотные части под командованием генерала Май-Маевского.

Несмотря на героическое сопротивление этих двух советских армий, потерявших в боях почти весь свой командный и политический состав, 24 июня Харьков был занят белыми.

Поздно вечером, когда я сидел в кабинете, это известие окончательно подтвердилось. Светлое пятно падало из-под абажура лампы на пачку телеграмм, лежавших на столе. Углы комнаты тонули в темноте.

Я читал одно сообщение за другим и видел: по всем дорогам Украины двигались вражеские войска. Шли деникинские офицерские полки, ехали в зеленых грузовиках одетые в синюю французскую форму «галлерчики», наступали серожупанные «галицийские сечевики» — «директории без территории», из лесов выходили шайки бандитов, постепенно накапливаясь в окрестностях Киева.

Я спустился вниз, в Отдел внутренней информации, которым руководил мой друг, Виктор Алексеевич Ордынский. Среди фанатически преданных революции людей — рыцарей без страха и упрека — он занимал достойное место.

Слово «история» — греческого происхождения и обозначает повествование о том, что известно. Буржуазным историкам легко писать о прошлом. Один император, президент или полководец следует хронологически за другим, выдающиеся люди сменяются посредственными, за периодом упадка следует эпоха возрождения, и учебник воспринимается, как хороший обед: каждое блюдо приготовлено по давно известному рецепту и полито соответствующим соусом.

Но, вероятно, пройдут десятилетия, пока удастся написать исчерпывающую историю Советского государства, ибо оно создавалось всем народом во главе с Коммунистической партией. В период создания Советского государства и во время гражданской войны наш народ дал десятки тысяч выдающихся людей, имена которых станут известными после того, как ученые ознакомятся со всеми документами прошлого. Таким человеком был и Виктор Алексеевич Ордынский.

Высокий, голубоглазый, с правильными чертами лица и коротко подстриженными светлыми усами, всегда спокойный и вежливый, он на первый взгляд производил впечатление человека замкнутого. Ордынский не любил громких слов, панибратства, распущенности. Обладая высокой культурой, настоящей храбростью, которая всегда является признаком сильной воли, и исключительным благородством, он был очень скромен.

Даже мне, часто общавшемуся с ним, все эти его качества раскрылись только впоследствии, в условиях подполья, когда совместные испытания сблизили нас навсегда — до последних дней его жизни.

В тот вечер, когда я зашел к Ордынскому, он еще работал. Методическими движениями он брал бумаги — одну за другой — из лежавшей на столе металлической корзинки, читал их, правил, делал пометки и аккуратно складывал в другую — для отработанных документов.

— Виктор Алексеевич, не хотите ли пройтись?.

Ордынский вынул из маленького кармана брюк плоские часы, взглянул на них.

— Если вам угодно. Я освобожусь минут через пять…

Мы вышли на Крещатик и молча пошли в сторону парка — к Днепру…

Город, с его улицами, фонарями, музыкой, доносившейся из кафе, голубым сумраком над рекой, женщинами и мужчинами, которые сидели, обнявшись, на скамейках, жил прежней жизнью. Огненное кольцо еще не сомкнулось вокруг него.

Ордынский посмотрел на меня.

— Что-то вы сегодня молчаливы…

— Не могу еще оценить значение потери Харькова…

— По-моему, оно очевидно: овладение Харьковом открывает кратчайшую дорогу на Москву…

— Я имею в виду не это. Деникин со времени падения монархии ничего не понял и ничему не научился. Для того, чтобы восстановить власть помещиков и фабрикантов, ему нужно иметь в тылу огромную армию, и преимущественно офицерскую. Ее у Деникина нет. Даже чтобы начать наступление, ему придется прибегнуть к всеобщей мобилизации, которая его погубит…

Ордынский помолчал, потом сказал:

— Не знаю… У крестьянства наступит перелом, и оно восстанет. Это ясно. Весь вопрос во времени: какой срок требуется для этого. С какой быстротой будет идти наступление Деникина на Москву, как скоро мы сумеем организовать контрудар. Владимир Ильич все это учитывает, и, вероятно, контрудар будет сокрушительным. Но здесь, на Украине, кроме белых, есть еще и петлюровцы, и поляки. Киев еще не раз будет переходить из рук в руки…

— Что касается петлюровщины, — сказал я, — то она вырождается в бандитизм. Если Деникин будет разбит, от Директории и следа не останется… Поляки — другое дело. Они только что заняли Силезию, Познань, Галицию, часть Литвы и Белоруссии. Неизвестно, где они остановятся и чего они хотят…

У беседки, стоявшей около обрыва над Днепром, мы сели на скамейку. Доносился ровный плеск воды. Красный диск луны вырвался из облаков и залил светом все, бросая на землю тени деревьев.

Ордынский посмотрел на небо и сказал:

— Да, в этом городе еще много прольется крови…

НА ДЕНИКИНСКОМ ФРОНТЕ

25 июня вечером мне было предложено с группой товарищей — С. Винокуровым, В. Грутманом, Н. Вершининым — и небольшим техническим аппаратом выехать в Сумы, где сосредоточивались отступавшие из Харькова части.

Наша задача заключалась в возможно более точном и широком осведомлении о положении, создавшемся на этом участке фронта и примыкавшей к нему тыловой полосе, а также в выяснении причин отступления из Харькова. Важно было, конечно, знать и что происходит на недавно занятой Деникиным территории.

Несколько часов, которые оставались у меня до отъезда, ушли на получение различных инструкций и оформление мандатов. Один из них должны были подписать председатель ВУЦИК Г. И. Петровский и секретарь Г. Ф. Лапчинский.

Г. Ф. Лапчинский был обаятельный человек, умный и приятный.

Заглянул я и в Совнарком. Мирра Гец, секретарь предсовнаркома, сидела грустная за своим столом: ей хотелось на фронт, и она с тоской смотрела на груды бумаг, скопившиеся на столе. М. Л. Грановский, управляющий делами правительства, тоже стремился уйти отсюда и, кажется, вскоре был назначен членом Реввоенсовета 14-й армии. Впечатление было такое, что общий подъем охватил всех и никто не хочет оставаться в тылу.

Когда ночью мы приехали на вокзал, выяснилось, что нет ни вагона, ни паровоза. После довольно энергичных объяснений с начальником станции нам дали паровоз и платформу, на которую мы водрузили несколько ящиков, чтобы было на чем сидеть.

Я не успел взять с собой не только вещи, но даже шинель. Впрочем, дни стояли очень жаркие. Едва мы проехали несколько километров, как стало ясно, что дальше двигаться почти невозможно. Из паровоза, который топили дровами, снопы искр сыпались на платформу.

Луна ярко освещала березовые рощи и бесконечные поля. Пшеница колыхалась, словно убегающие вдаль волны. Ветер свистел в ушах. Навстречу пронесся пассажирский поезд, набитый людьми, каждый из которых не знал, что его ожидает завтра.

Мы пересаживались с места на место, прятались за ящиками — ничего не помогало, укрыться от искр было негде. Следовало на ближайшей станции потребовать замены платформы вагоном, но тогда мы задержались бы по крайней мере на полдня, потому что дефицит в вагонах был страшный. Даже самые срочные военные перевозки выполнялись с трудом и опозданием. Оставался один выход — терпеть и ехать как можно быстрее. На какой-то станции мы попытались достать уголь — ничего не вышло, потому что из Донбасса, захваченного белыми, уже давно ничего не поступало.

Хмурый усатый комендант, с красными, отекшими от бессонницы веками, даже не взглянув на мои мандаты, сказал:

— Верю, что вы едете не гулять! Поймите, дров и тех не хватает! Вчера один эшелон, чтобы продвинуться дальше, прицепил несколько вагонов с сухой рыбой. Вместо угля паровоз топили рыбой. И вообще черт знает что происходит… Ночью какие-то личности почти за гроши продавали водку кавалеристам башкирской дивизии. Вон взгляните в окно…