Умри стоя! (Доблесть и честь) - Артём Мичурин

— Зажми! Ближе!

— Пульса нет!

— Дьявол!

— Мозг ещё активен!

— Криокамера готова!

— Живо-живо!

— Восьмой? — выдохнул Глеб, провожая взглядом удаляющуюся каталку, и приподнялся с уже въехавшего в операционную кресла.

— Всё будет хорошо, — Прохнов, облачённый в халат, перчатки и укрывающий голову колпак с прозрачной вставкой, прихватил Глеба за плечо, но тот, дёрнувшись, едва не сбил профессора с ног.

— Что за херня тут творится?!

— Всё. Будет. Хорошо, — заверил профессор, держась одной рукой за операционный стол, а вторую выставив перед собой с раскрытой ладонью. — Успокойся, сынок.

Стоящие кружком медики в количестве пяти человек начали осторожно приближаться.

— Даже не думайте, — процедил Глеб, пятясь к выходу.

— Без глупостей, парень, — Прохнов сделал шаг вперёд, одновременно координируя «загонщиков» жестами, и поднося к губам рацию. — Охрану в операционную номер четыре. Много охраны.

Первый, необдуманно приблизившийся на расстояние удара медик, схлопотав ногой в живот, скорчился среди рассыпавшихся по полу инструментов. Второй попытался напасть со спины, но, вовремя передумав, едва успел уклониться от просвистевшего возле головы кулака.

Глеб упёрся спиной в дверь и продолжил пятиться, раздвигая створки, когда в коридоре послышался топот не меньше десятка пар ног, бегущих в его направлении.

— Аккуратно! — раздался за спиной призывный крик Прохнова. — Не бить! Только зафиксировать!

— Сейчас я вас зафиксирую, суки, — прорычал Глеб, готовясь встретить неприятеля.

Но вместо того, чтобы бросится в драку, вооружённые электрошоковыми дубинками охранники остановились, перекрыв коридор, а шею сзади больно укололо.

Глеб попытался нанести удар бесчестному негодяю со шприцом, но вышла лишь неуклюжая отмашка. Да и та пролетела мимо цели. Мигом обмякшие ноги закрутились, Глеб потерял равновесие и упал. Сверху тут же навалились несколько охранников, крича и выкручивая ему руки. Но он их уже не слышал.

— Да-а, ефрейтор Глен, устроил же ты переполох.

Глеб разлепил веки и повертел головой в поисках профессора, чей голос услышал, но перед глазами был только стальной лист и белый кафель за ним. В лоб и щёки упиралось что-то мягкое, ноги и руки не двигались, спина болела.

— Что со мной? Что вы сделали?

— Ровно то, что планировалось, — слегка удивлённо констатировал Прохнов. — Ты ведь дал своё согласие. А потом вдруг… Хм. Мне казалось, военные слов на ветер не бросают.

— Как прошла операция? — пропустил Глеб претензии мимо ушей.

— Отлично. Я же обещал. А я своё слово держу.

— Почему я не чувствую конечностей?

— Это временно. Твоя нервная система адаптируется к инородному телу в позвоночнике. Кроме того, пришлось зафиксировать тебя ремнями, на всякий случай. Уж больно ты импульсивный, а процесс заживления идёт невероятными темпами. Не сегодня-завтра сможешь ходить.

— А номер шесть?

— Что номер шесть?

— Он сможет?

— Номер шесть был лишь дублёром. Мы не возлагали на него больших надежд.

— Ему об этом говорили?

Прохнов усмехнулся и зашагал вокруг лежащего на кушетке Глеба.

— Нет. Как-то в голову не пришло.

— Может, вам и на счёт меня что-то не пришло в голову?

— Послушай, сынок, — профессор остановился у изголовья и склонился, ухватившись за края кушетки, так что Глеб почувствовал, как шевелятся от выплёвываемых слов волосы на затылке, — чем ты не доволен? Тебе дан шанс стать великим, засунуть кулак в глотку истории и вывернуть её потрохами наружу. Такое не каждому выпадает, совсем не каждому. Я, на твоём месте, благодарил бы судьбу за подобное стечение обстоятельств. Разве не так?

— Всё так, профессор. Только вот не охота подыхать, как свинья под ножом.

— А разве тебя не к смерти готовили все эти годы?

— Нет. Меня готовили к войне.

— Ну так ты на войне, сынок. Здесь часто умирают.

Профессор не обманул, чувствительность к рукам и ногам вернулась уже на следующий день. Но с прогнозами на счёт «ходить», он был чересчур оптимистичен. Конечности не слушались Глеба. Максимум, что удавалось сделать по прошествии трёх суток — пошевелить пальцем. Но врачи уверяли наперебой, что всё в норме, и даже лучше. Глеб верил им. Старался верить. Слишком уж неприятной виделась перспектива до конца дней своих пролежать на больничной койке, служа материалом для научных изысканий.

Прохнов в палате больше не появлялся, и Глеб с удивлением обнаружил, что скучает по сухонькому седому профессору. Из всего персонала, что был задействован на проекте, он оказался единственным способным на человеческое общение. Остальные относились к Глебу крайне холодно и отстранённо. А после инцидента в операционной — когда один из медиков едва не скончался от внутреннего кровоизлияния в результате разрыва селезёнки — к небогатому перечню чувств добавилась ещё и настороженность. Быть для всех вокруг опасным подопытным Глебу категорически не нравилось. Но о том, чтобы найти с окружающими общий язык, он даже не помышлял, понимая, насколько далеки эти чёрствые физически ущербные существа от полноценных людей.

К концу первой недели Глебу разрешили сесть, а на следующий день он сумел сделать несколько самостоятельных шагов. Спина, несмотря на заверения медиков о полном заживлении, продолжала жутко чесаться. Приставленный к Глебу надзиратель в синем халате неустанно следил, чтобы пациент не касался позвоночника, но после того, как пальцы Глеба чересчур плотно сомкнулись на его шее, изыскал способ избавить подопечного от зуда. С тех пор любой медик заходил в палату только в сопровождении крепких санитаров. Кроме одного.

— Ну, как наши дела? — Прохнов, уставившись в планшет, прошёл в центр палаты и остановился. — Я слышал, весьма многообещающе. Не врут?

— Вам виднее, — ответил Глеб, поднимаясь с койки. — Давно вас не было.

— Да-да, — профессор, наконец, оторвался от записей и перевёл взгляд на Глеба. — Пройдись. Славно, славно. Болевые ощущения присутствуют?

— Спина чешется.

— Отсутствуют, значит. Смотри не меня. Пальцем правой руки коснись кончика носа. Не моего, сынок.

— Виноват.

— Теперь левой. Хорошо, — Прохнов отошёл к стене, сунул руку в карман и, вынув сжатой в кулак, резку развернулся. — Лови!

— Не надо кричать «Лови», — продемонстрировал Глеб лежащий на ладони пойманный тюбик с таблетками. — И замах длинноват. Резче нужно, неожиданнее.

— Хорошо, — усмехнулся профессор. — Очень хорошо. Думаю, ты готов.

— Ловить тюбики с лекарством?

— Нет, сынок. Менять историю.

Изменение истории Прохнов назначил на следующее утро. И половина предшествующей великим свершениям ночи прошла для Глеба в раздумьях. Выжженный спинной мозг оператора «Объекта N6» снова завладел мыслями. Отгоняемые днём, они полезли в голову с удвоенным упорством, и Глеб под их напором начал задаваться сакраментальными вопросами, из разряда «Что я успел оставить после себя?».

Ослепил полуживой «Катафракт», грохнул трёх плоскомордых молокососов на экзамене, — подсчитывал он, глядя в потолок, — забил до смерти сокурсника. Вот он, итог восьми лет учёбы и тренировок? Ради этого я жил? К этому готовился? — он лёг на бок и, заведя руку за спину, прикоснулся к имплантированному в тело металлу. — Чёртовы яйцеголовые. Ну ладно, ладно… Скоро узнаем, так ли вы умны. И если нет — уж я сумею прихватить с собой с десяток вашего брата.

С этой утешающей мыслью он закрыл глаза и уснул.

Утром Глеба разбудил не воодушевлённый монолог Прохнова, как он того ожидал, а будничный писк электронного хронометра. Через десять минут из динамика громкой связи женский голос объявил: «Глеб Глен, вас ожидают в помещении номер шестьдесят четыре Института кибернетики».

— А ты не торопился, — взглянул профессор на часы, когда Глен вошёл в лабораторию.

— Я…

— Не важно, — махнул Прохнов рукой. — Снимай рубашку, садись.

Большой зал, напоминающий нечто среднее между операционной и мастерской, гудел от заполнившего его народа. Люди в спецовках и синих халатах сновали от прибора к прибору, снимая показания и обсуждая их друг с другом. Под ногами шуршали бумажные ленты распечаток, трещали самописцы, десятки пальцев стучали по клавиатурам и щёлкали тумблерами. А посреди этого хаотичного, на первый взгляд, движения, словно идол, возвышался установленный на постамент и утыканный расходящимися во все стороны проводами бронекостюм.

Не успел Глеб усесться в указанное профессором кресло, как его тут же обступили трое и принялись закреплять датчики по всему предоставленному в их распоряжение телу.

— Специально охлаждали? — поёжился Глеб от размазываемого по груди ледяного геля.