Детоубийцы - Висенте Бласко-Ибаньес

Вѣтеръ, съ каждой минутой крѣпчавшій, измѣнилъ поверхность Альбуферы. Волненіе становилось ощутительнѣе, вода принимала зеленый цвѣтъ, похожій на цвѣтъ моря, дна озера уже не было видно, а на берегахъ, покрытыхъ толстымъ слоемъ песка и раковинъ, волны оставляли теперь желтую накипь пѣны, мыльные пузыри, сверкавшіе на солнцѣ всѣми цвѣтами радуги.

Барка скользила вдолъ Деесы и передъ ней быстро проносились песчаные холмы съ домиками сторожей на верхушкѣ, густыя завѣсы кустарниковъ, группы покривившихся сосенъ, странныхъ на видъ, словно куча подвергшихся пыткѣ тѣлъ. Пассажиры, воодушевленные быстротой ѣзды, возбужденные опасностью, при видѣ того, какъ барка однимъ бокомъ касалась самого озера, привѣтствовали криками другія барки, проѣзжавшія вдали и протягивали руки, чтобы почувствовать ударъ волнъ, поднятыхъ быстрымъ ходомъ. У руля вода образовывала воронки. На недалекомъ разстояніи носились двѣ темныя птипы, которыя то нырялйи, то послѣ долгаго промежутка вновь показывали свои головы, развлекая пассажировъ своими пріемами ловли рыбы. Тамъ дальше, въ заросляхъ на большихъ островахъ изъ тростника лысухи и зеленыя шейки при приближеніи барки улетали, но медленно, какъ бы чуя, что народъ этотъ мирный. Нѣкоторые пассажиры при видѣ ихъ раскраснѣлись отъ волненія. Какъ ловко можно было бы ихъ подстрѣлить! Почему запрещаютъ стрѣлять безъ разрѣшенія, какъ каждому захочется? И между тѣмъ, кауъ воинственные среди пассажировъ возмущались, со дна барки слышался стонъ больного, и Сахаръ, опаляемый лучами заходившаго солнца, проскальзывавшими подъ его зонтикъ, вздыхалъ, какъ ребенокъ.

Лѣсъ, казалось, уходилъ къ самому морю, оставляя между собой и Альбуферой обширную низкую равнину, поросшую дикой растительностью, мѣстами разъединенной гладкою блестящей полосой маленькихъ лагунъ.

Равнина носила названіе Санча. Среди кустарниковъ паслось стадо козъ, подъ присмотромъ мальчика, и при видѣ его въ памяти дѣтей Альбуферы воскресла легенда, давшая равнинѣ ея имя.

Жители материка, возвращавшіеся домой, хорошо заработавъ въ дни жатвы, спрашивали, кто эта Санча, которую женщины называли не безъ страха, и жители озера разсказывали сосѣду – чужестранцу простую легенду, которую всѣ заучивали съ дѣтскихъ лѣтъ.

Маленькій пастухъ, въ родѣ того, который шелъ теперь по берегу, пасъ когда‑то своихъ козъ на той же самой равнинѣ. Было это много, много лѣтъ назадъ и такъ давно, что никто изъ нынѣшнихъ обитателей Альбуферы не зналъ этого пастуха, даже дядюшка Голубь!

Мальчикъ жилъ, какъ настоящій дикарь, въ одиночествѣ, и рыбаки, ловившіе въ озерѣ рыбу, слышали въ тихіе утренніе часы, какъ онъ кричалъ вдали:

– Санча! Санча!

Санча была маленькая змѣйка, единственная подруга, которая его провожала. На его крикъ подползала отвратительная гадина и пастухъ, подоивъ своихъ лучшихъ козъ, предлагалъ ей блюдце молока. Потомъ, когда солнце начинало припекать, мальчикъ мастерилъ себѣ дудку, срѣзая тростники, и наигрывалъ на ней нѣжные звуки, а змѣя у его ногъ то вытягивалась, то свивалась, какъ будто хотѣла танцовать подъ тонъ пріятной мелодіи. Иногда пастухъ развлекался тѣмъ, что уничтожалъ кольца Санчи и растягивалъ ее въ видѣ прямой линіи по песку, восхищаясь, какъ она нервными порывами снова свивалась въ кольцо. Когда, угомивщись этими играми, онъ гналъ стадо на противоположный конецъ равнины, змѣя слѣдовала за нимъ, какъ собачка, или обернувшись вокругъ его ногъ поднималась до самой его шеи и застывала въ такомъ положеніи, какъ мертвая, вперивъ свои алмазные глаза въ глаза пастуха, причемъ пушокъ на его щекахъ поднимался отъ шипѣнія ея треугольнаго рта.

Жители Альбуферы считали его колдуномъ и не одна женщина, воруя дрова въ Деесѣ, при видѣ того, какъ онъ подходилъ съ Санчой вокругъ шеи, осѣняла себя знаменіемъ креста, какъ будто передъ ней предсталъ дьяволъ. Всѣ поняли, почему пастухъ, ночуя въ лѣсу, не боялся большихъ гадовъ, кишѣвшихъ въ кустарникахъ. Санча, т. е. дьяволъ, охраняла его отъ всякихъ опаоностей.

Змѣя росла и самъ иастухъ возмужалъ, какъ вдругъ пропалъ изъ виду жителей Альбуферы… Говорили, что онъ пошелъ въ солдаты и воевалъ въ Италіи. На дикой равнинѣ не паслось больше ни одного стада. Выходя на берегъ, рыбаки не осмѣливались зайти въ троестникъ, покрывавшій проклятыя лагуны. Лишившись молока, которымъ ее угощалъ пастушокъ, Санча, вѣроятяо, охотилась за безчисленными кроликами Деесы.

Прошло восемь или десять лѣтъ и вотъ однажды жители Салера увидѣли, какъ по дорогѣ изъ Валенсіи шелъ опираясь на палку и съ ранцемъ за плечами, солдатъ, гренадеръ, худой и желтый, какъ лимонъ, въ черныхъ гетрахъ до самыхъ колѣнъ, въ бѣлой курткѣ съ красными отворотами, въ шляпѣ вида митры на волосахъ, заплетенныхъ въ косу. Несмотря на большіе усы, его узнали. Это былъ пастухъ, вернувшійся домой, чтобы снова взглянуть на родныя мѣста. Онъ отправился въ лѣсъ на берегу озера и достигъ болотистой равнины, гдѣ раньше пасъ свое стадо. Кругомъ никого. Стрекозы порхали надъ высокимъ камышемъ съ легкимъ стрекотаніемъ, а въ скрытыхъ кустарникомъ болотахъ плескались жабы, обезпокоенные приближеніемъ солдата.

– Санча! Санча! – тихо позвалъ бывшій пастухъ.

Кругомъ ни звука. Лишь издали доносилась сонная пѣсенка невидимаго рыбака, ловившаго рыбу въ центрѣ озера.

– Санча! Санча! – снова крикнулъ солдатъ изв всѣхъ силъ.

Повторивъ еще нѣсколько разъ овой призывъ, онъ вдругъ увидѣлъ, какъ задвигалась высокая трава, и услышалъ шорохъ раздвигаемаго тростника, словно полэетъ тяжелое тѣло. Среди камыша заеверкали два глаза на одномъ уровнѣ съ его глазами и къ нему приближалась плоская голова, шипя острымъ, какъ шпилька, языкомъ, тауъ что кровь въ немъ застыла и жизнь, казалось, остановится. То была Санча, но огромная, великолѣпная, достигавшая человѣческаго роста, волочившая среди кустарника свой хвостъ, конца котораго не было видно, съ разноцвѣтной шкурой, толстая, какъ стволъ сосны.

– Санча!.. – вскрикнулъ солдатъ, со страхомъ отступая назадъ. – Какъ ты выросла! Какая ты большая!

Онъ хотѣлъ уже бѣжать. Когда прошло удивленіе, казалось, и старая подруга узнала его и обвилась вокругъ его плечъ, сжимая его кольцомъ своей морщинистой кожи, дрожавшей отъ нервнаго трепета. Солдатъ пробовалъ бороться.

– Оставь меня, Санча, оставь! Не обнимай! Ты слишкомъ ужъ выросла для такихъ игръ!

Другое кольцо скрутило его руки. Ротъ змѣи, какъ въ былые годы, ласкалъ его. Отъ дыханія ея колебались его усы, дрожь ужаса пробѣжала по немъ и по мѣрѣ того, какъ кольца все сжимались, солдатъ задыхалея, кости его затрещали, и онъ упалъ на землю, обвитый пеетрыми кольцами змѣи.

Нѣсколько дней спустя рыбаки нашли его трупъ, безформенную массу, съ переломленными костями, съ тѣломъ, посинѣвшимъ отъ неумолимыхъ объятій Санчи. Такъ умеръ пастухъ, жертвой ласки своей прежней подруги.

Въ баркѣ чужестранцы, слыша разсказъ, смѣялиеь, тогда какъ женщины безпокойно двигали ногами, воображая, что то, что издавало около ихъ платья глухой стонъ, была Санча, спрятавшаяся на днѣ барки.

Озеро кончалось. Еще разъ барка въѣхала въ сѣть каналовъ и далеко, очень далеко, надъ безграничнымъ пространствомъ рисовыхъ полей, выдѣлялись домики Салера, ближайшаго къ Валенсіи мѣстечка Альбуферы съ гаванью, занятой безчисленнымъ множествомъ лодочекъ и большихъ барокъ, заслонявшихъ горизонтъ своими мачтами, походившими на облупленныя сосны.

Вечеръ кончался. Барка, замедливъ ходъ, скользила по мертвымъ водамъ канала. Тѣнь отъ паруса проносилась, какъ облако, надъ рисовыми полями, залитыми краснымъ свѣтомъ заката, на берегу, на оранжевомъ фонѣ, выступали силуэты пассажировъ.

То и дѣло, орудуя шестомъ, возвращались люди съ своихъ полей, стоя въ черныхъ лодкахъ, очень маленькихъ, по самые края погруженныхъ въ воду. Эти лодки были какъ бы лошадьми Альбуферы. Всѣ представители этой водяной расы съ дѣтства научались управлять ими. Безъ нихъ нельзя было ни работать въ полѣ, ни навѣстить сосѣда, ни вообще существовать. То и дѣло по каналу проѣзжалъ ребенокъ или женщина, или старикъ, всѣ легко дѣйствовали шестомъ, упираясь имъ въ илистое дно, чтобы двигать по мертвымъ водамъ барку, похожую на башмакъ.

По ближайшимъ каналамъ скользили другія лодки, невидимыя за возвышенностями, а надъ кустарникомъ виднѣлись фигуры лодочниковъ съ неподвижными шестами, подвигавшихъ барки сильными руками.

Порою пассажиры почтовой барки видѣли, какъ въ возвышенномъ берегу открывалась широкая брешь, чрезъ которую протекали волны канала безшумно и незамѣтно, объятыя сномъ подъ навѣсомъ склизкой пловучей зелени. Въ этихъ входахъ висѣли на колышкахъ сѣти для ловли угрей. При приближеніи барки, съ рисовыхъ полей выпрыгивали огромныя крысы, исчезая въ илѣ каналовъ.

Тѣ, кто раньше при видѣ птицъ озера преисполнились охотничьяго энтузіазма, почувствовали, какъ при видѣ крысъ въ нихъ пробуждается ярость. Вотъ кого бы подстрѣлить! Былъ бы великолѣпный ужинъ!