Детоубийцы - Висенте Бласко-Ибаньес

Барка сколъзила по тихимъ каналамъ съ желтоватой водой, отливавшей золотистымъ цвѣтомъ чая. Въ глубинѣ, подъ прикосновеніемъ киля, водоросли наклоняли свои головки. Благодаря царившей кругомъ тишинѣ и зеркальной глади воды тѣмъ явственнѣе слышались всѣ звуки. Когда разговоръ прекращался, ясно раздавались жалобные вздохи больного подъ скамейкой и упорное ворчанье Сахара, борода котораго упиралась въ грудь. Отъ дальнихъ почти невидимьгхъ барокъ доносились, усиленные тишиной, звуки удара весломъ о палубу, скршгь мачты и голоса рыбаковъ, увѣдомлявшихъ о своемъ присутствіи, чтобы избѣжать столкновенія на поворотахъ каналовъ.

Одноухій перевозчикъ оставилъ шестъ. Перепрыгивая черозъ ноги пассажировъ, онъ бросался отъ одного конца барки къ другому, устанавливая парусъ, чтобы использовать слабую вечернюю бризу.

Барка въѣхала въ озеро, въ ту часть Альбуферы, которая была залолнена камышемъ и островками, и гдѣ приходилось плыть съ предосторожностью. Горизонтъ расширялся. По одну сторону виднѣлась темная волнистая линія сосенъ Деесы, отдѣлявшей Альбуферу отъ моря, почти дѣвственный лѣсъ, тянувшійся на цѣлыя мили, гдѣ пасутся дикіе буйволы и живутъ большія змѣи, которыхъ очень немногіе видѣли, но о которыхъ всѣ съ ужасомъ говорятъ въ ночной часъ. На противоположной сторонѣ – безграничная равнина рисовыхъ полей, теряющаяся на дальнемъ горизонтѣ у Сольяны и Суеки, сливаясь съ отдаленными горами. Напротивъ – камыши и островки, скрывавшіе свободныя части озера. Барка скользила между ними, задѣвая носомъ водяныя растенія, касаясь парусомъ тростниковъ, выдававшихся съ берега. Спутанныя темныя склизікія растенія поднимались на поверхность, подобно липкимъ щупальцамъ, опутывая шестъ перевозчика, и глазъ тщетно старался проникнуть въ угрюмую больную фауну, въ нѣдрахъ которой копошились животныя, созданія ила. Взоры всѣхъ выражали одну и ту же мысль. Кто упадетъ туда, не скоро выберется.

Стадо быковъ паслось на берегу, среди камышей и болотъ, на границѣ съ Деесой. Нѣкоторые изъ нихъ, переплывъ къ ближайшимъ островкамъ, погрузившись по самый животъ въ грязь, жевали жвачку среди тростника, и когда двигали тяжелыми ногами, то вода издавала громкое бульканье. Нѣкоторые были большіе, грязные, съ боками, покрыгыми корой, съ огромными рогами и слюнящейся мордой. Они дико глядѣли на нагруженную барку, скользившую между ними, и при каждомъ движеніи ихъ головъ кругомъ разлеталось облако большихъ комаровъ и снова усаживалось на ихъ кудрявыхъ лбахъ.

На небольшомъ разстояніи, на возвышеніи, представлявшемъ ничто иное, какъ узкую полосу ила между двумя пространствами воды, пассажиры барки увидѣліи сидѣвшаго на корточкахъ человѣка.

Жители Пальмара знали его.

– Смотрите, Піавка! – вскричали они. – Пьяница Піавка!

И размахивая шляпами, они громко крича спрашивали его, гдѣ онъ выпилъ утромъ и не думаетъ ли онъ здѣсь переночевать. Піавка оставался неподвижееъ, потомъ, выведенный изъ терпѣнія смѣхомъ и криками пассажировъ, всталъ, сдѣлалъ легкій пируэтъ, ударилъ себя нѣсколько разъ по задней части тѣла, съ выраженіемъ презрѣнія, и снова съ серьезнымъ видомъ присѣлъ.

Когда онъ всталъ, раздались еще болѣе громкіе взрывы смѣха, вызванные его страннымъ видомъ. На шляпѣ красовался высокій султанъ изъ цвѣтовъ Деесы, а на груди и вокругъ лица висѣли гирлянды изъ лѣсныхъ колокольчиковъ, растушихъ среди береговыхъ тростниковъ.

Всѣ говорилй о немъ! Что за типъ этотъ Піавка! Другого такого не было въ деревняхъ на озерѣ! Онъ твердо рѣшилъ не работать, какъ работаетъ большинство людей, говоря, что трудъ есть оскорбленіе Бога, и цѣлый день искалъ кого‑нибудь, кто пригласитъ его выпить. Онъ напивался до пьяна въ Перелльо, чтобы выспаться въ Пальмарѣ. Онъ выпивалъ въ Пальмарѣ, чтобы на другой день проснуться въ Салерѣ и, когда бывали праздники среди обитателей материка, его можно было видѣть въ Сильѣ или Катаррохѣ, гдѣ онъ разыскивалъ среди земледѣльцевъ Альбуферы человѣка, который его угостилъ бы. Было по истинѣ чудомъ, что его не нашли мертвымъ на днѣ какого‑нибудь канала послѣ столькихъ путешествій пѣшкомъ въ состояніи полнаго опьяненія, по самой окраинѣ рисовыхъ полей, узкой, какъ остріе топора, по каналамъ, погрузившись по самую грудь въ воду, и по колеблющемуся илу, куда никто не рискнулъ бы отправиться, развѣ только въ баркѣ. Его домомъ была вся Альбуфера. Инстинктъ сына озера спасалъ его отъ опасностей и часто ночью, являясь въ трактиръ Сахара, чтобы выпросить себѣ стаканчикъ, онъ хранилъ на себѣ липкіе слѣды и запахъ ила, точно настоящій угорь.

Прислушиваясь къ бесѣдѣ, трактирщикъ кряхтя бормоталъ. «Піавка! Ну и безстыдникъ! Тысячу разъ онъ ему запрещалъ заходить…» Пассажиры смѣялись, всломиная странныя украшенія бродяги, его страсть покрывать себя цвѣтами и вѣнками, какъ дикаръ, какъ только въ его голодномъ желудкѣ начинало дѣйствовать вино.

Барка въѣзжала все дальше въ озеро. Между двумя линиями тростяика, похожими на молъ гавани, виднѣлось обширное пространство гладкой блестящей, голубовато – бѣлой воды. Это была собственно Альбуфера, свободное озеро, по которому на значительномъ разстояніи другъ отъ друга были разбросаны группы тростника, гдѣ искали себѣ пріютъ преслѣдуемыя городскими охотниками озерныя птицы. Барка плыла вдоль Деесы, гдѣ участки ила, покрытые водой, постепенно переходили въ рисовыя поля.

На маленькой лагунѣ, окаймленной возвышеніями изъ ила, человѣкъ крѣпкаго тѣлосложенія, стоя въ баркѣ, высыпалъ изъ корзинъ землю въ воду. Пассажиры съ удивленіемъ смотрѣли на него. То былъ дядюшка Тони, сынъ дядюшки Голубя, и въ свою очередь отецъ Тонета, прозваннаго Кубинцемъ. При упоминаніи этого имени многіе посмотрѣли насмѣшливо на трактирщика, продолжавшаго кряхтѣть, какъ будто ничего не замѣчая.

Во всей Альбуферѣ не было лучшаго работника, чѣмъ дядюшка Тони. Онъ рѣшилъ во что бы то ни стало стать собственникомъ, имѣть свои рисовыя поля и не жить рыбной ловлей, какъ дядюшка Голубь, старѣйшій изъ рыбаковъ Альбуферы. И такъ какъ семья помогала ему только по временамъ, утомленная грандіозностью предпріятія, то онъ одинъ наполнялъ землей, пріивезенной изъ далека, глубокую яму, уступленную ему богатой барыней, не знавшей, что ей дѣлать съ ней.

Для одного человѣка это была работа цѣлыхъ лѣтъ, быть можетъ цѣлой жизни. Дядюшка Голубь смѣялся надъ нимъ, сынъ помогалъ ему только изрѣдка, но сейчасъ же уставалъ. Тони же съ несокрупшмой вѣрой продолжалъ свое дѣло съ помощью только Подкидыша, бѣдной дѣвушки, которую его покойная жена взяла изъ воспитательнаго дома, дѣвушки робкой и трудолюбивой, какъ онъ самъ.

«Богъ въ помощь, дядюшка Тони! Не унывай! Скоро выростетъ рисъ на его полѣ!» И барка удалялась, тогда какъ упрямый работникъ поднялъ голову лишь на мгновеніе, чтобы отвѣтить на ироническія привѣтствія.

Нѣсколько поодаль, пассажиры увидѣли на маленькой барочкѣ, похожей на гробъ, дядюшку Голубя около ряда колышекъ, гдѣ онъ опускалъ свою сѣть, чтобы ее вынуть на слѣдующій день.

Въ баркѣ обсуждали вопросъ, девяносто ли лѣтъ старику или онъ приближается въ сотнѣ. И чего только не видалъ онъ, не покидая Альбуферы! Сколькихъ людей онъ зналъ! И они повторяли преувеличенные народнымъ легковѣріемъ разсказы о его фамильярныхъ дерзостяхъ съ генераломъ Примъ, которому онъ служилъ перевозчикомъ во время его охоты на озерѣ, о его грубости съ важными барынями и даже королевами. Какъ будто догадываясь объ этихъ комментаріяхъ и пресытявшись славой, онъ продолжалъ стоять сгорбившись, разсматривая сѣти, показывая спину въ блузѣ съ широкими клѣтками и черную шляпу, нахлобученную до самыхъ сморщенныхъ ушей, казалось, отдѣлявшихся отъ головы. Когда почтовая барка подъѣхала, онъ поднялъ голову, показывая черную продасть беззубаго рта и круги красноватыхъ морщинъ вокругъ глубоко лежавшихъ глазъ, въ которыхъ свѣтилась искорка ироническаго блеска.

Вѣтеръ свѣжѣлъ. Парусъ вздувался и нагруженная барка при каждомъ толчкѣ наклонялась, такъ что вода забрызгивала спины тѣхъ, кто сидѣлъ на краю. Около носа вода, разсѣкаемая сильными ударами, издавала съ каждымъ разомъ все болѣе громкое бульканье. Барка находилась теперь въ самой настояшей Альбуферѣ, въ безграничномъ просторѣ, лазурномъ и гладкомъ, какъ венеціанское зеркало, въ которомъ отражались въ опрокинутомъ видѣ барки и отдаленные берега съ слегка извилистыми очертаніями. Казалось, въ глубинѣ озера несутся облака, какъ хлопья бѣлой шерсти. На берегу Деесы нѣсколько охотниковъ, сопровождаемые собаками, отражались въ водѣ головою внизъ. Въ томъ направленіи, гдѣ находился материкъ, мѣстечки Риберы, благодаря большому разстоянію, казалось, плыли по озеру.

Вѣтеръ, съ каждой минутой крѣпчавшій, измѣнилъ поверхность Альбуферы. Волненіе становилось ощутительнѣе, вода принимала зеленый цвѣтъ, похожій на цвѣтъ моря, дна озера уже не было видно, а на берегахъ, покрытыхъ толстымъ слоемъ песка и раковинъ, волны оставляли теперь желтую накипь пѣны, мыльные пузыри, сверкавшіе на солнцѣ всѣми цвѣтами радуги.