Мы совпали с тобой (сборник) - Роберт Рождественский

как из мешка – горох.

Заторы сокруша.

И сети распоров.

Шатаясь и бурля, как брага на пиру,

горбуша в сентябре

идет метать икру…

Белесый водопад вскипает, будто пунш,

когда в тугой струе —

торпедины горбуш.

И дальше —

по камням.

На брюхе —

через мель!

Зарыть в песок икру.

И смерть принять взамен.

Пришла ее пора,

настал ее черед…

Здесь даже не река,

здесь малый ручеек.

В него трудней попасть,

чем ниткою – в иглу…

Горбуша в сентябре идет метать икру!

Потом она лежит —

дождинкой на стекле…

Я буду кочевать по голубой земле.

Валяться на траве,

пить бесноватый квас.

Но в свой последний день,

в непостижимый час,

ноздрями ощутив

последнюю грозу,

к порогу твоему

приду я,

приползу,

приникну,

припаду,

колени в кровь сотру…

Горбуша в сентябре

идет метать икру.

«Отдать тебе любовь?..»

– Отдать тебе любовь?

– Отдай…

– Она в грязи…

– Отдай в грязи.

– Я погадать хочу…

– Гадай.

– Еще хочу спросить…

– Спроси.

– Допустим, постучусь…

– Впущу.

– Допустим, позову…

– Пойду.

– А если там беда?

– В беду.

– А если обману?

– Прощу.

– «Спой!» – прикажу тебе…

– Спою.

– Запри для друга дверь…

– Запру.

– Скажу тебе: убей!

– Убью.

– Скажу тебе: умри!

– Умру.

– А если захлебнусь?

– Спасу.

– А если будет боль?

– Стерплю.

– А если вдруг стена?

– Снесу.

– А если узел?

– Разрублю!

– А если сто узлов?

– И сто.

– Любовь тебе отдать?

– Любовь.

– Не будет этого!

– За что?!

– За то, что не люблю рабов.

«Будь, пожалуйста, послабее…»

Будь, пожалуйста, послабее.

Будь, пожалуйста.

И тогда подарю тебе я

чудо

запросто.

И тогда я вымахну-вырасту,

стану особенным.

Из горящего дома вынесу

тебя,

сонную.

Я решусь на все неизвестное,

на все безрассудное, —

в море брошусь,

густое, зловещее, —

и спасу тебя!..

Это будет сердцем велено мне,

сердцем велено…

Но ведь ты же сильнее меня,

сильней

и уверенней!

Ты сама готова пасти других

от уныния тяжкого.

Ты сама не боишься ни свиста пурги,

ни огня хрустящего.

Не заблудишься,

не утонешь,

зла не накопишь.

Не заплачешь и не застонешь,

если захочешь.

Станешь плавной и станешь ветреной,

если захочешь.

Мне с тобою – такой уверенной —

трудно

очень.

Хоть нарочно,

хоть на мгновенье, —

я прошу, робея:

помоги мне в себя поверить!

Стань слабее.

Ностальгия

Ностальгия бывает по дому.

По Уралу, по Братску, по Дону.

По пустыням и скалам белесым,

невозможно прозрачным березам.

По степям, где метели тугие…

У меня

по тебе ностальгия.

По твоим просыпаньям тяжелым.

По глазам и плечам обнаженным.

По мгновеньям, когда ты со мною.

По ночному бессонному зною.

По слезам и словам невесомым.

По улыбкам

и даже по ссорам!

По губам, суховатым с морозца…

Я, решив с ностальгией бороться,

уезжаю.

Штурмую платформы.

Но зачем-то ору в телефоны!

Умоляю тебя:

– Помоги мне!

Задыхаюсь от ностальгии!..

Ты молчишь.

Ты спасать меня медлишь…

Если вылечусь —

тут же заметишь.

«Как детство, ночь обнажена…»

Как детство, ночь обнажена.

Земля становится просторнее…

Моя щека обожжена

пронзительным:

«Скажи мне что-нибудь!..»

«Скажи мне что-нибудь!..

Скажи!

Скорей!

Пусть будут волны – до неба.

Заполони. Опустоши.

И все-таки скажи мне что-нибудь!..

Плати за то, что целовал,

словами – вечными, как прошлое…

Зачем учился ты словам?

Скажи мне что-нибудь хорошее…

За то, что ты не опроверг

все мужество мое нарочное,

за бабий век, недлинный век —

скажи мне что-нибудь хорошее…»

Святая и неосторожная,

чего ты просишь? Правды? Лжи?..

Но шепчет женщина: «Скажи!

Скажи мне что-нибудь хорошее…»

Радар сердца

У сердца

есть радар.

Когда-то,

в ту весну

тебя я угадал.

Из тысячи.

Одну.

У сердца

есть радар.

Поверил я в него…

Тебя я увидал

задолго до того,

как повстречались мы.

Задолго до теперь.

До длинной

кутерьмы

находок и потерь…

Прожгло остаток сна,

почудилось:

«Гляди!

Ты видишь? —

Вот она…»

И екнуло в груди.

Радар обозначал

твой смех.

Движенья рук.

И странную печаль.

И вкрадчивых подруг,

Я знал твоих гостей.

Застолья до утра.

Твой дом.

Твою постель.

Дрожь

твоего бедра.

Я знал,

чем ты живешь.

Что ешь.

Куда идешь.

Я знал,

чьи письма рвешь.

И от кого их ждешь.

Я знал,

в чем ты права.

О чем мечтаешь ты.

Знал все твои слова.

И платья.

И цветы.

И абажур в окне.

И скверик на пути,

где предстояло мне

«люблю» —

произнести…

Все знал я до того,

как встретился с тобой…

Но до сих пор —

слепой!

Не знаю

ничего.

Сердце в руках

Я видел, как по Праге,

с прохожими

встречаясь,

нейлоновое платье

на плечиках качалось.

Качалось —

незатейливое,

цвета румянца.

Качалось

отдельно,

чтобы не помяться.

Несла его

девушка, —

как счастье, несла.

Девушка зардевшаяся

на танцы шла…

Но почему я вздрогнул

и холодок —

по коже, —

весенняя дорога

похожа!

Похожа!

С цветов,

зарей вымытых,

сбивая росу,

я на руках вытянутых

сердце несу…

Идти неудобно —

улицы

круты…

Несу я сердце

к дому,

в котором —

ты.

Какое это сердце —

тебе

разглядеть.

Какое это сердце —

тебе

владеть!..

Веришь или не веришь, —

возьми его,

прошу…

Я позвоню у двери

и сердце положу…

А ты опять рассердишься, —

есть из-за чего.

А ты не примешь

сердца,

сердца моего…

Я это знаю, знаю —

и все же иду…

Улица

сквозная

пророчит беду.

А людям удивительно:

человек идет

и на руках

вытянутых

сердце

несет…

Радиус действия

Мне все труднее

пишется.

Мне все сложнее

видится.

Мгновеньями летят года, —

хоть смейся,

хоть реви…

И я из дома убежал,

чтоб наконец-то вырваться

из радиуса действия

обыденной любви.

Я был самонадеян.

Сел в самолет.

Обрадовался.

От молчаливой женщины

решительно уехал.

Но все равно остался

в знакомом очень

радиусе.

Слова ее,

глаза ее

во мне звучали

эхом.

Невероятный радиус!

Как от него

избавиться?

Непостижимый радиус!

Нет никакого сладу.

И я на этом радиусе —

как на булавке

бабочка…

И больно мне,

и весело,

и тяжело,

и сладко…

О, радиусы действия!

Радиусы действия!

Они – во мне,

они – в любом,

и никакой

межи!

Есть радиусы действия

у гнева и у дерзости.

Есть радиусы действия

у правды и у лжи.

Есть радиусы действия

у подлости и злобы —

глухие,

затаенные,

сулящие беду…

Есть радиусы действия

единственного слова.

А я всю жизнь ищу его.

И, может быть,

найду.

А может,

мне

не суждено…

Летят неразделенные

года!

Но, вопреки всему,

я счастлив

оттого,

что есть на свете женщина,

судьбой приговоренная

жить

в радиусе действия

сердца моего!..

Аленушка!!! Миленькая моя!!!

А почему бы тебе не получить от меня письмо и из Кишинева?

Из столицы. Из города, в который мы вчера приехали. Между прочим, очень неплохого города.

Во-первых, он зеленый, как дьявол! И чистенький. И весь какой-то игрушечный. Чем-то очень похожий на Бухарест или Будапешт. Только не на центральные улицы этих городов, а на околоцентральные.

Из Одессы мчались на машине. Такс. ЗИМ. Доехали за два с половиной часа. Чуть-чуть устали. Долго рядились насчет гостиницы. Не хотели впускать нас. Нема мест. Проходит республиканский съезд учителей. И вся гостиница забита дядями и тетями с поучительно-снисходительным выражением лиц.

Вчера же осчастливили местных владельцев телевизоров. Появились на экранах. Читали стихи. Я, как и в Одессе, читал «Саган» и «Варну». Студия маленькая, помещается в бывшем гараже. Жара там такая, какая примерно была бы, если бы в центре пустыни Сахары какой-нибудь чудак развел костер и сел около него. Греться. В разгар лета. В полдень. Пока я прочел стихи, с меня сошло одна тысяча семьсот сорок восемь потов. Всем операторам студии я бы немедленно выдал звание Героев Советского Союза. Это ж не работа. Это ж адовы муки. Пекло. Но сейчас уже строится здоровенный домище. Будет новая студия. С января.

Сегодня у нас свободный день. Препремся осматривать местные достопримечательности. Домик Пушкина. Домик Щусева. И все такое прочее.