Дорога домой. Автобиографическая повесть - Сергей Пустовойтов

Когда мне было одиннадцать лет, отец ушел из семьи. Я прекрасно помню этот летний день, раннее утро, отец в белоснежной рубашке с дипломатом в руке подходит ко мне, целует в щеку, выходит во двор, садится за руль нашей белой ВОЛГИ ГАЗ-21 и скрывается от меня на целых пять лет. Так закончилась для меня пора беззаботности и карманных денег.

А деньги были нужны и нужны были на магнитофон, без которого уважающий себя подросток просто был, как сейчас принято говорить в молодежной среде, «отстоем».

Мама предложила на лето пойти поработать.

Я попробовал сначала сколачивать ящики на овощной базе. Доход был копеечным, тогда я пошел на железобетонный завод, где после окончания техникума работала мастером моя сестра Таня. Я взгромоздил на себя тяжелую брезентовую робу, такие же невероятно тяжелые кирзовые ботинки на клёпках и бетоноварение потянулось чередой бурлацких дней к намеченной цели. Заплатили мне очень хорошо. Магнитофон я купил, но сделал для себя очень важный вывод о том, что надо учиться, чтобы всю жизнь так тяжело не зарабатывать хлеб насущный.

И за учёбу я взялся всерьёз. Десятилетку окончил с тремя четверками, а все остальные оценки были пятёрки. Вот как иногда полезен своевременный тяжелый физический труд!

И всё-таки хочу вернуться к личной жизни в школе, прежде чем покинуть описание её тёплых родных стен.

Уже в восьмом классе девочки мне не давали прохода, я уходил с уроков задним двором, чтобы не попадаться им на глаза, я даже уехал и поступил в мореходное училище в городе Астрахань после восьмого класса, чтобы их не видеть. Но проучившись два месяца и не выдержав напора дедовщины, вернулся в родной городок.

Дочь моего классного руководителя и учителя русского языка и литературы Оплачко Раисы Игнатьевны Валя, ни смотря на все мои ухищрения, добилась моего сердца и в придачу к нему всего моего свободного времени.

Она была невероятно интересным собеседником, и целоваться умела до головокружения. Была она старше меня на год и любовь наша, казалось такая вечная и бесконечная, улетучилась вместе с её отлётом в ВУЗ.

Больше я ни с кем из девочек не встречался и большую часть времени проводил с одноклассником Юрой Ким, который, как и я любил рыбачить. По вечерам мы бренчали на гитарах, забравшись на огромную копну соломы на окраине города, или на стройку и болтали, болтали, болтали. Нас окружали девчонки, но они нам были не интересны.

Два, или три раза мама свозила меня на Черное и Азовское моря, где я освоил метод кирпичной ловли бычков. Это когда вечером под пирс, сбрасывают полые туфовые кирпичи, а рано утром, вытащив кирпичи на берег, из них вытряхивают спящих бычков.

Мне кажется, что и вся жизнь в то время была, какой-то плавно текущей, я сам был похож на сонного бычка, но кто ловил меня, мои мысли, моё время, неведомо…

Особо сильным увлечением последнего школьного лета был туризм и ориентирование на местности. Это такой вид спорта, когда ты бежишь с картой по пересеченной местности и находишь нужные точки, где тебе делают отметки о посещении, и ты бежишь дальше к финишу. В одном из таких забегов в предгорье Кавказского хребта в лесу орешника мне пришлось принимать роды у запутавшейся в кустарнике коровы. Это был космос впечатлений, а руки я отмыл потом в горной реке и, на удивление, победил в этом забеге.

Выпускные экзамены, выпускной бал, ночное гуляние и прощай школа №1 города Нарткалы. И ещё радостное событие, отрывок из моего выпускного сочинения напечатали в районной газете. Это сильно порадовало и меня, и маму. В газете, со странным названием «МАЯК», ни как не вяжущимся с предгорной местностью Кавказа, было всего – то несколько строк:

«Хорошо раскрыл тему «Вечно живые» ученик 10 класса Сергей Пустовойтов. В заключение сочинения Серёжа написал:

«…в мае, в сорок пятом, был последний бой у реки. Последним громовым раскатом отговорили артполки. Мне бы хотелось, – пишет он, – что бы этот конец войны был последним во всем мире».

Последний школьный звонок выпускникам 1975 года моей школы прозвенел с моих плеч, колокольчик был в руках первоклассницы Оксаны, дочери учителя музыки и руководителя духового оркестра школы.

Начиналась новая жизненная пора.

У меня есть огромная яхта. Кроме воскресения, я на ней ежедневно в плавании. Большую часть жизни я провожу на ней, и мне это нравится, так как она, прекрасно обустроена. Большая каюта четыре на три метра для отдыха и сна, каюта для приема гостей, отдельный гальюн и душевая комната с горячей водой, комната похожая на мансарду для приема пищи, где установлены холодильник и микроволновая печь. На моей яхте невозможно получить морскую болезнь, так как в ней не укачивает. Ей не страшен ни сильный шторм, ни ветер, ни что-нибудь самое опасное, что может угрожать яхтам, так как она стоит на суше. Название у нее тоже необычное, оно взято из первой главы третьего стиха книги Моисеевой «БЫТИЕ»:

И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.

Мы не боги конечно, но учимся! И однажды я сказал: Да будет фото студия «СВЕТ» и так стало. Со временем я понял, что это хорошо. И вот плыву я в яхте-студии по волнам временного пространства уже более десятка лет. На борту за это время перебывало много пассажиров, и каждый оставил свой след в моем сердце. Кто махонький, с горчичное зернышко, а кто большой, как вкусный ароматный арбуз.

Я люблю пассажиров, они вносят разнообразие в моё одинокое плавание. И жду я от них больше всего радостного общения, и почти никто не разочаровывает меня. Бывают среди гостей и странные подданные, с ними я так же нахожу точки соприкосновения и понимания.

Яхта в плавании и желать больше нечего капитану, как только попутного ветра, интересных собеседников и семи футов земли под килем, но там пятнадцати километровый запас известняковой породы, а может и больший…

1975 год

Наконец-то отец позвал меня к себе. Он предложил поступать в институт в городе Алма-Ата, жить с ним и его новой женой Ниной Григорьевной Смородиной.

Прошло много лет, и я понял, какая это была великолепная женщина. Лучшая жена для моего отца и моя заботливая вторая мать.

И вот Казахстан, красивейший город Алма-Ата, дом отца в предгорьях снежных вершин Алатау.

Мне отвели небольшую комнату, поставили хороший письменный стол и кровать. Жизнь побежала, как горный ручеёк, изгибаясь, перекатывая через камушки, издавая небольшой шум и набирая мощь и скорость. Иногда моё любование городом и природой, выливалось в стихотворную форму:

Что за цветы, как из бумажки?

Что за цветы, как из бумажки?А лишь в пяти шагах ромашки…Желты, прекрасны словно мир!И хороводы водят, улыбаясь,Взгляните, и я честно вам признаюсь,Ромашки – мой кумир!Чем пахнет этот желтый танец?Нет, он не пахнет лишь цветами…В нём нежность, воля и простор!Своей непринужденной желтизной,Они мой завораживают взор!И каждая ромашка – свой характер,И каждая ромашка – облик свой…Смотрите, ведь не все танцуютХоровода кашкой,Тот вдалеке, танцует сам с собой…А эти двое, в изумрудной сини,Нашли свой необычный и прекрасный мир,И весело смеются как кривоногая букашка,Взбирается на листик как будто на Памир.

Я поступал в институт на художественно-графическое отделение, с наслаждением впитывал воздух аудиторий, пронизанных духом живописного творчества. И затем в нетерпении ожидал зачисления, так как все предметы сдал на отлично. Каким же было моё изумление, когда моей фамилии в списках поступивших не оказалось. Как будто в очередной раз рушилась моя вселенная, мной овладели уныние и растерянность…

Добравшись, домой, я увидел в глазах отца, а потом и в устах, вопрос:

– Как успехи? Поступил?

– Меня нет в списках почему-то, – ответил я.

– Не переживай, я твои документы перевел в энергетический институт. Сдашь два дополнительных предмета: математику и сочинение, и будешь учиться в нормальном вузе.

Я снова сдавал вступительные экзамены, но уже на непонятный факультет тепло-энергетики. После зачисления, а я поступил, отправился с однокурсниками, лаборантами и преподавателями в колхоз на прополку табака. Нас поселили в ангаре, где вечерами проводились грандиозные дискотеки, после которых парочки разбредались кто куда. Кормили нас ужасно и после недельной каторги и жизни впроголодь, группа во главе со мной и ещё четырех студентов первокурсников, перестала выходить на прополку. Мы просыпались раньше всех, шли отмечаться у звеньевого, а когда появлялась вся остальная толпа, технично «линяли» на речку. По дороге забирались на чердак сельсовета и, зайдя в дальний угол черепичной крыши, гнали палками голубей к единственному окошечку, у которого стоял один из нас и плашмя половой доской на лету сбивал десяток голубей. Голубей мы упаковывали в одно ведро, а во второе по пути набирали корнеплодов на колхозном поле. Из всего этого, мы варили вкуснейший суп и до вечера сытые и довольные загорали нагишом на островке бурной речки. Остатки супа приносили в ангар и делились с теми, кто выполнял и отмечал за нас норму прополки. Закончился сентябрь и вместе с ним шалопутная практика. Мы уселись в аудитории грызть науку. Потихоньку я втянулся в учебу. По рекомендации моей квартирной хозяйки устроился лаборантом на кафедру гражданской обороны. Начальником моим был Боголюбов Николай Иванович, полковник запаса, человек, прошедший войну, который терпеливо отучал меня от таких слов, как «устал» и «больше не могу»…