Отступник - Б. Седов

– А почему это я молчать должен? – сделал он удивленный вид. – Все честно – я заплатил деньги и получил товар. Какие ко мне претензии?

– Не, претензий нету. Просьба есть. Не трепись.

– Отродясь трепачом не был, – вполне искренне вспылил Тимур. – И языком зря чесать не стану, но если спросят – скажу. Я клятвы юного пионера тебе не давал.

Продавец, крепко держа пачку денег, с ненавистью посмотрел на Тимура.

– Молчание недешево стоит, – как бы между прочим намекнул Тимур, ухмыляясь.

– Сколько? – набычился продавец.

Жадность в нем начала пересиливать страх.

– Семнадцать тысяч баксов.

У Пушкаря перехватило дыхание от такой наглости. Когда дар речи к нему вернулся, он сумел лишь просипеть:

– Вот же сука!… Забесплатно хочешь поживиться? Ну, ща…

– Почему это? – удивился Тимур. – Я за товар честно заплатил. А ты за молчание – смотри сам… Никто не неволит, мойкой вену не пилит.

– Я тебя прямо тут урою, падла, – Пушкарь сунул руку под прилавок.

Тимур сунул руку за спину и в ладони его оказался «глок», прежде уютно прятавшийся за брючным ремнем под безрукавкой.

– Не советую сильно дергаться…

Послышался шум мотора, и противники мгновенно спрятали стволы.

Из-за угла вывернул широкомордый джип и перегородил дорогу «Газели». Оттуда выпрыгнули два здоровых парня и щуплый, словно подросток, мужик. Троица направилась к прилавку.

– Ты думай быстрей, – заметил Тимур, – клиенты нас застукают, сопоставят – а там уж я молчи, не молчи…

Братки шлепали за вооружением и амуницией, обсуждая между собой детали предстоящего дела.

– Зубило сказал, что Сереге он очко прочистит, а потом на него глаз натянет…

– Да, не повезло братану. Только он сам виноват. Куда слинял? У бабы, что ли, завис?…

– Ладно, отыщется потом. Себе на беду, мудило. Мало того, что жопой рискует, так и доли не получит…

– А будет доля-то, Шкет?…

Шкет, пока Серега отдыхал на фазенде у Знахаря, числился в этой бригаде пока главным.

Несмотря на несолидное погоняло и такой же внешний вид, парень он был серьезней некуда. И года за спиной уже были, и жмуры. Бывший циркач, акробат, он обладал неимоверной координацией и резкостью, что позволяло ему одерживать верх над куда более внушительно выглядевшими соперниками. Сел он по чистейшей подставе. И в крытке начал с того, что послал на хер всех – и кума, и смотрящего.

Солидный авторитет, которого звали Мохером, взялся разобраться с неспокойным пацаном, но допустил одну небрежность – прежде чем проучить фраера, не пожелал на него поглядеть, ограничившись беглым опросом «шестерок»…

Шкета заманили в складской подвальчик, приспособленный «деловыми» для предварительных разборок. За спиной его выросли три дюжих бандюгана, а перед собой он увидел жирного мужика, напоминающего обличьем циркового ротвейлера.

– Что же ты, господин хороший, моих хлопцев обижаешь? – спросил Мохер. – Жалуются они на тебя.

– Ты свои паханские ужимки брось, – заявил в ответ Шкет, пялясь прямо в собачьи глазки авторитета. – Я в ваших обезьяньих разборках не участвую.

– Даже так?

Мохер смачно харкнул на цементный пол.

– Согни-ка, дорогуша, свои драгоценные коленочки. Видишь, напачкал я невзначай. Сделай уважение старику, приберись.

Мохер тянул резину, чтобы соблюсти ритуал. На самом деле он отлично понял суть стоящего перед ним недорослика. Такие гордецы лучше всего смотрятся в гробу…

Шкет проследил за плевком, загадочно улыбаясь.

Он тоже понял приговор и ничуть не раздумывал, как теперь быть. Фокусу с цирковой спицей обучил его в веселую минуту младший Кио. Спицу он утаил на всех шмонах и постоянно носил с собой.

Сейчас она мгновенно скользнула в руку. Шкет стал в позицию и блестящей флеш-атакой направил острое железо в сердце Мохера. Тот успел только охнуть – и повалился на собственный плевок.

Ошеломленные бугаи расступились, позволив Шкету выйти…

Этот случай, как ни странно, не имел последствий. Высшее блатное руководство списало Мохера и забыло о нем. Кум про то, кто же замочил пахана, так и не вызнал. Свидетели объявиться не пожелали. Шкет отсидел свое и вышел…

Но тюрьма никогда не проходит бесследно. Теперь Шкет, оставаясь независимым, непременно принимал участие в мероприятиях братвы, суливших ему личную выгоду, абсолютно не переживая, что мероприятия эти всегда шли вразрез с законом. А сейчас, поскольку Серега пропал, он взял на себя руководство бригадой из пяти человек, которой предстояло хорошенько пошмонать дом богатого американца…

– Будет доля, Скокарь, будет. Как не быть?…

Продавец тупо переводил взгляд с Тимура на приближающихся соратников и обратно. Тимуру это надоело.

– Эй, парни, – обратился он к браткам.

– Стой, бля, – зашипел Пушкарь. – Хрен с тобой. Вот твои бабки – только сваливай по-быстрому и помни, что обещал.

Он протянул Тимуру конверт с долларами. Душа его при этом слезами обливалась, а на глотку, перехватив дыхание, уселась тяжелая жаба.

Тимур хмыкнул и взял деньги.

– Чего тебе? – поинтересовался щуплый.

– Выехать не дадите? Торопимся.

– Паяльник, сдай назад чуть-чуть, – распорядился Шкет.

– Спасибо.

И Тимур походкой, исполненной внутреннего достоинства, пошел к Василию, который его ждал, не глуша мотор.

Пушкарь только яросто прошипел ему в спину: – Мы еще увидимся, сука!

Над Обью стелился туман, обещая теплый день.

Даже отдельных льдин уже не было на чистой воде. И хотя прохлада еще лезла мурашками за шиворот, отсутствие малейшего ветерка предвещало время, когда воздух, прогретый лучами взошедшего солнца, задрожит, заструится над речной гладью. Его недолго ждать – верхушки деревьев уже запылали огнем восхода. В этот тихий час мерный гул моторов военных катеров разносился, словно катясь по воде, на многие километры вокруг…

На носу флагмана, рассекавшего пенную волну во главе кильватерного строя катеров, стоял господин Кислый, одетый в камуфляж. На плечах его красовались подполковничьи погоны – такие же, как у омоновца, самолично ведущего своих орлов на бой за правое дело.

За спиной у новоиспеченного вояки болтался десантный автомат, а в руках главный бандит держал подзорную трубу. Время от времени он прикладывался к окуляру, озирая окрестные леса. При этом он зачем-то покручивал трубу вдоль оси, будто бы меняя разноцветный стеклянный узор в калейдоскопе. Если бы он имел черную повязку на левом глазу, как когда-то у Знахаря, – смотрящий по Томской губернии смотрелся бы вылитым адмиралом Нельсоном.

Чуть сзади, опираясь спинами на невысокую рубку катера и вытянув ноги, прямо на палубе расселись омоновцы в пятнистых бронежилетах поверх такого же, как у Кислого, камуфляжа, только не хаки, а мышиного цвета. Один просто дремал, напялив на голову шлем и опустив пластиковое забрало. Остальные были с непокрытыми головами, курили, сплевывали сквозь зубы за борт и вяло обменивались репликами.

– Что это за козлы еще с нами? – спросил соседа один из омоновцев. – Не знаешь, Петруха?

– Говорят, спецназ.

– Уж больно они на урок смахивают.

– А как ты их отличаешь? Неужто разница есть? Бравые ребята на вид. Так ведь и тебя рядом поставь – твоя физиономия не будет среди них выделяться…

– Гы-гы-гы. Ладно. Уел. А че им надо-то? Боятся, что одни не справимся? Там что – укрепрайон?

– Говорят, притон. И вообще наркобаза. Дури – до дури.

– А чего это нас по воде?

– Так ведь бандюки аж на Чулыме зашухарились. У них там домина с тайниками и посреди леса погреба. А туда сейчас по суше через болота не пролезть. Все тает…

Разговор был заглушен громоподобным стрекотом двух железных стрекоз, вылетевших из-за верхушек лиственниц на левом берегу, пронесшихся над самой палубой флагмана и исчезнувших за кромкой леса справа от катера. Рев винтокрылых машин потихоньку сошел на нет, но тут же снова вырос и ударил по ушам.

С нарастающим гулом вертолеты выскочили справа и, взбив на воде мелкую рябь, исчезли за лесом на левом берегу.

– Хули разлетались, блин? Не слышно из-за них ни хера.

– Так они же прямо не полетят. Скорость-то впятеро против нашей. А нужно, чтобы все прибыли на точку одновременно. Вот и бора… барра… жируют… летают зигзагами, в общем…

На другом борту расположился «спецназ». Отличить его по разговорам от ментов особого назначения было абсолютно невозможно. Та же ругань по поводу разлетавшихся вертолетов, так же растопыренные пальцы, те же воспоминания о выпивке и трахе. Ну что, Зяма, блин, сколько раз ты Клавку-повариху впялил?… А я считал, ексель-моксель? До самого утра и кувыркались. Да она еще портвейна все подливала. Еле проснулся, мать ее, к сегодняшнему сборищу…