Отражения нашего дома - Диба Заргарпур

Глава 17

По давней традиции каждый месяц, в третье воскресенье, хала Фироза устраивает чаепитие на заднем дворе. Я держу бабушку за руку, мы медленно идем по кварталу, за нами следуют мадар и Ирина.

– Можно я останусь дома? – умоляю мадар в четвертый раз за наш пятиминутный поход. – У меня глаза слипаются. – Моргаю, пытаясь отогнать тени, кружащие у наших ног, и массивную дымчатую фигуру, которая плетется позади и смотрит, смотрит.

– Может быть, если бы ты не смотрела «Нетфликс» всю ночь напролет, то не была бы такой усталой? – У мадар в руках груда пластиковых контейнеров с едой. Знак примирения после ее эмоциональных качелей на этой неделе. – Слава богу, в Самнере все постепенно налаживается. Поработай там несколько дней, и режим дня установится сам собой.

– Великолепная идея, – бормочу вполголоса.

Биби ровным шагом идет вперед, ее пушистые волосы стянуты в элегантный пучок. За плечами струятся края гладкого черного платка. Всю прогулку она держится на удивление тихо. Мне хочется спросить ее, что стало с прадедушкой.

Чувствует ли она за спиной его тень.

Кажется ли ей, что нам всем суждено слишком рано потерять отцов.

Возле дома халы Фирозы вкривь и вкось припаркована целая вереница роскошных белых машин. Даже отсюда слышна оглушительная музыка. Губы мадар расплываются в улыбке, она торопливо шагает на задний двор.

– Пойдем. – Она берет биби за другую руку. – Все веселье пропустим.

Я отпускаю руку биби и смотрю им вслед. Они втроем движутся вперед. С того дня, как маме принесли бумаги о разводе, она с головой ушла в одну-единственную идею – хорошенько повеселиться.

Мы с ней еще не говорили о произошедшем.

И вряд ли поговорим.

Под кроссовками шелестит трава. Вхожу на задний двор. Отовсюду доносится смех, звук поцелуев, звон бокалов. Хала Фироза с гладко зачесанными наверх волосами раскладывает еду из маминых контейнеров по стеклянным сервировочным тарелкам. Хала Фарзана, Гульнур, Малюда и Зенат толпятся возле балкона на втором этаже. Амина и Айша покачиваются на качелях под балконом. Бассейн весело искрится, загорелые детишки плещутся в рубиново-красной воде.

Не должно так быть. Я моргаю, протираю глаза, но вода остается темной.

Увидев меня, Айша машет.

Может быть, это все-таки знак. Смотрю туда, где собралась большая часть моих тетушек, и мысли подергиваются пеленой. Может быть, Малика просто подталкивает меня: мол, пришло время задать нужные вопросы – и тогда все это рассеется.

– Я сейчас, – говорю я Айше и поднимаюсь по лестнице.

В свойственной всем тетушкам манере хала Фарзана хлопает меня по плечу.

– Держись прямее. Осанка – это очень важно. – В кухне пронзительно свистит чайник, и тетя, прищелкнув языком, убегает выключить его. – И перестань так морщить лицо, – драматично вздыхает она. В раздвижных дверях появляется мадар. – Молодежь не ценит свою юность.

Мадар со смехом помогает хале Моджган принести миски с фисташками и курагой.

«Не теряй самообладания, – внушаю я себе, скрестив руки под широким шатром худи. – Не дергайся из-за того, что вся наша семейная история основана на лжи». Испускаю долгий выдох. Ничего, я справлюсь.

Мне на лоб ложится ладонь халы Афсун.

– Как ты себя чувствуешь? Что-то ты бледная. Как привидение.

Знаю я этот тетушкин язык. На самом деле она хочет сказать: «Выглядишь ты дерьмово». Стряхиваю ее руку со своего потного лба.

– Иди сюда, садись. – Она ведет меня к металлическим садовым стульям и сует в руки чашку горячей воды с лимоном. – Выпей, а то у тебя внутри будут размножаться споры бактерий…

– Спасибо, хала-джан, за подробное объяснение. – Прихлебываю горьковатый напиток, чтобы набраться смелости. Сейчас или никогда. – В общем… Я хотела бы кое-что спросить.

Все вокруг суетятся, смеются, обсуждают морщинки на лбу и пересказывают бесконечные сплетни свадебного сезона.

Сжимаю в пальцах кружку и иду попытать счастья в дом. Вокруг кварцевого кухонного стола сидят мадар, хала Фарзана и хала Гульнур. Телефон мадар трезвонит как оглашенный – наверное, Эрик спешит поведать об очередном жилищном кризисе, – но она, что нехарактерно, переключает трубку в беззвучный режим. Смотрю, как она со своим маникюром пытается попасть в нужную кнопку.

– Тебе что-нибудь нужно? – косится на меня хала Гульнур.

– Да. – Я перебираю пальцами браслет. Не знаю, как объяснить. Как сказать, что в последнее время стараюсь не спать ночами, чтобы не видеть кошмарных снов. Снов о трагедии, преследующей нашу семью, о том, что на всех нас лежит проклятье, что нам суждено терять любимых – отца, бабушку, может быть, даже дочь. Смотрю в теплые, встревоженные глаза моих тетушек и решаюсь сказать. – Я хотела бы узнать о баба Калане. Для моего проекта.

– О моем дедушке? – Хала Фарзана перемешивает рис в кастрюльке на плите. Отодвинув стеклянную дверь, в кухню проскальзывает Айша. Сквозь нее просачиваются темные струйки дыма.

– Как он умер?

Наступает тягостное молчание. Мадар чуть не подавилась фисташками.

– Сара, не стоит задавать такие вопросы.

– Как он умер? – снова спрашиваю я.

Дым становится гуще, вьется вокруг наших щиколоток, но никто ничего не видит.

Хала Фарзана и хала Гульнур переглядываются, хала Гульнур тихо шепчет Айше:

– Закрой дверь, пожалуйста. Фироза-джан не любит, когда мы обсуждаем это. Тема очень… болезненная.

Айша захлопывает дверь и встает рядом со мной. Ее глаза широко распахиваются.

– Я пожалею, что пришла спасти тебя от тетушек?

Хала Гульнур приглаживает непокорные локоны за ушами и жестом велит Айше и мне сесть к кухонному острову.

– Сара-джан, что ты хотела бы узнать?

Ее лицо плывет передо мной, и приходится моргнуть, чтобы прогнать тени, начинающие стягиваться к ней. Честно говоря, я немного потрясена, что на этот раз они не стали отмахиваться и ходить вокруг да около, как обычно. Глядя на тетушку, я только в этот миг понимаю, почему было просто необходимо задать этот вопрос.

– Мы никогда не говорили о нем. Никаких рассказов, ничего. Правда, Айша?

Она задумывается, сдвинув брови. Смотрит на меня и кивает:

– Да, мы, кажется, ни разу не говорили о бабушкином папе.

И это странно, потому что в моей семье обожают рассказывать истории о тех, чьими потомками мы являемся.

– Как я уже сказала, тема болезненная для твоей бабушки, и для меня тоже. – Хала Фарзана ласково берет меня за руки. – Понимаешь, мы никогда не знали нашего дедушку, отца биби-джан, так, как ты знаешь своего. Он покинул этот мир задолго до нашего рождения. И все истории, какие я знаю, я слышала от старших. Та история, которую ты хочешь услышать, очень печальна.

– Почему?

– Девочки, дайте слово, что все услышанное не выйдет за пределы этой комнаты. Понятно? – Хала Гульнур окидывает нас суровым взглядом. – Я серьезно. Никогда и никому.

Мы с Айшей киваем.

– Наш дедушка был добрейшим на свете. Он происходил из династии ученых и поэтов, но сам был торговцем. Торговал всем понемногу – сушеными фруктами, книгами, коврами. Самыми необходимыми вещами. Тем, в чем люди нуждаются. Он всегда поступал по-доброму, и за это жители Мазари-Шарифа полюбили его. За недолгое время он стал сильным и влиятельным. Его лавка процветала. Он был знаком со всеми нужными людьми. Его репутация привлекла внимание семьи нашего отца. И неудивительно, что они попросили руки нашей мамы.

– Звучит как волшебная сказка, – говорит Айша.

– Так оно и было. Через несколько недель маму отдали в семью папы навстречу новой жизни.

В другой раз я бы восхитилась романтичностью этого рассказа. Звучало и впрямь очень красиво, но я чувствовала, что здесь отражена всего лишь часть правды. Не совсем ложь, всего лишь приукрашенная версия, превращавшая эту историю в сказку о вечной любви.

– Ладно, а потом? – Айша грызет ногти, и я, честное слово, вижу, как у нее из подмышки выползает дым. Стоит моргнуть – и дым исчезает.

– Дедушкина доброта была и благословением, и проклятием. Влияние может придать могущества, а может и превратить в мишень. На протяжении нескольких лет дедушкиным товарам был перекрыт ввоз в страну. В отсутствие товара семья стала нуждаться в деньгах, и вскоре дедушка начал накапливать долги. Однако