Отражения нашего дома - Диба Заргарпур

Она принимает мое молчание за согласие.

– Кроме того, у нас есть только мы. Американцы нас не принимают. А наши родители живут в своей собственной реальности. – Айша впивается глазами в мой браслет. – Я хочу, чтобы ты поняла: я здесь, с тобой. И никогда тебя не покину. Никогда.

Как ни тяжело в этом признаться, она права.

– Я ведь сказала, что обещаю, разве нет? – бормочу вполголоса.

– Конечно, сказала, – бодро щебечет она. – Так почему бы тебе не обратиться к своей старой доброй сестренке Айше и не опереться на ее мудрость и поддержку?

– Ладно. Итак. Вопрос о баба Калане был задан не случайно. – Я окидываю Айшу внимательным взглядом. – Это было вроде как испытание для наших тетушек, потому что я… – Сглатываю подступивший к горлу комок. – Потому что я видела, что с ним случилось… – Черт, как это описать? – В видении.

– В видении? – Айша вдумчиво смотрит на меня.

– Не знаю, как еще это объяснить, – говорю я, запинаясь. – Но с тех пор, как это мне явилось, я постоянно… вижу его. И не могу отделаться.

– Поэтому ты иногда притихаешь? – В голосе Айши нет осуждения. Только любопытство. – Потому что видишь… его?

– Да. И еще многое другое. – Замечаю, как Айша обдумывает мои слова, и в голове звенят тревожные колокольчики. Понимаю, как воспринимаются мои слова со стороны. Щеки смущенно вспыхивают, но обратного пути нет. – Знаю, это звучит…

– Спасибо, что рассказала мне. – Айша берет меня за руки и пожимает. – Тебе наверняка это далось нелегко.

Киваю.

– Если у тебя опять будут видения, расскажешь мне? – просит она. – Если хочешь, я, может быть, помогу тебе в них разобраться?

– Это было бы… – Меня вдруг окатывает ледяным холодом, и над плечами Айши вспыхивает красная дымка. Из ее ноздри вытекает струйка крови. – Айша, у тебя кровь.

– О боже. – Айша отшатывается, прижимая руки к носу. Мы покачиваемся на батуте. – Блузку испачкаю. – Она скатывается с батута и бежит к бассейну.

А я стою и тяжело дышу, не в силах сдвинуться с места. Что это было?

Над моей головой, на балконе, покачивается в кресле биби-джан. На солнце поблескивают очки баба Калана, словно предупреждая: «Не втягивай настоящее в дела прошлого».

– Оставь их в покое. – Я дерзко смотрю на него, потом моргаю, моргаю, моргаю, но он не исчезает, так и стоит, покачиваясь, так и смотрит неотрывно.

И мне вдруг становится очень страшно. Что произойдет, если я не сумею разгадать тайну Самнера?

Глава 18

То ли было это, то ли не было. Был однажды вот такой список пожитков:

персидский ковер ручной работы;

розовый с золотом фарфоровый чайный сервиз;

кольцо с изумрудом;

аккуратно свернутый молитвенный коврик.

Чувствуя, как заглядывают в окна любопытные звезды, я кругами обхожу этаж за этажом Самнера. Я превратила это в ритуал, оставляю в комнатах предмет за предметом, словно жертвенное подношение в обмен на каждое недостающее звено рассказа о Малике.

Хожу по подвалу, по первому этажу, по террасе, отыскиваю в доме новые места, где я еще не оставляла подарки.

И каждый предмет, аккуратно положенный на свое место, окутывается легким дымком, и моим глазам предстает новая мерцающая картина, которая вдыхает жизнь в отражения нашего дома.

В четырнадцать лет биби скатывает отцовский ковер. Они с баба-джаном переезжают в Кабул, чтобы никогда больше не возвращаться.

В шестнадцать лет биби пьет чай из изящных фарфоровых чашечек вместе со своей старшей дочерью, халой Фарзаной.

В двадцать лет биби среди ночи достает мамино кольцо. Ей так не хватает ее слов утешения.

В двадцать три года биби молится, сложив ладони, просит Бога избавить ее от боли в груди, задушить ее неумирающие детские мечты. Она запирается в своей комнате, оставляя снаружи далекие крики своих четырех дочерей.

Самнер наполняется воспоминаниями, цельными и яркими. В обрывочных мгновениях, брошенных мной в пучину этого дома, раскрывается жизнь биби, разворачиваются ранние картины семейства Амани. И все-таки о ней, о Малике, до сих пор ничего нет.

Чем больше подношений я скармливаю дому, тем сильнее боюсь, что больше ничего выяснить не удастся.

И если я исчерпаю прошлое биби, то что мне делать с тенями, которые не желают меня отпускать?

Глава 19

Голова раскалывается. Стараюсь не уснуть прямо за работой.

– Соберись, – бормочу я себе, прислоняясь к линялой розовой тумбе в хозяйской ванной на верхнем этаже Самнера. Откуда-то снизу благодаря странным акустическим эффектам доносятся смех и болтовня строительной бригады. Голова сама собой падает на грудь, я дрожу даже в теплом худи. С каждым днем все труднее бороться со сном, прогонять холод из окоченевших пальцев.

Мой запасной телефон (заранее купленный мамой в «Костко» в качестве подарка на Курбан-байрам) звонит в кармане не переставая.

Падар: Не забудь, 4 июля моя очередь

Падар: Оденься понаряднее

Падар: Это важно

Таинственная женщина снова занимает все свободное пространство в моих мыслях, и я со стоном театрально раскидываюсь на потертом кафельном полу в этой ванной. Сверху на меня смотрит потолок в пузырях краски. В голове волна за волной прокручиваются разговоры. Сменяют друг друга сценарии, в которых я отвечаю на сообщения падара, где я возлагаю на него ответственность за всю боль, какую он причинил – не только маме, но и мне.

Но беда в том, что беседами в своей голове я могу управлять.

А в реальной жизни это не получается.

Раздается шорох, опрокидывается мусорная урна. Появляется Сэм. Увидев меня, он ворчит. Я торопливо сажусь и чуть не вырубаюсь от боли в голове.

– Я и не знал, что ты тут работаешь. – Он окидывает взглядом хозяйскую спальню и берет ящик с инструментами. – Меня позвали помочь здесь. Потом избавлю тебя от своего присутствия.

– Ничего, я просто зашла отдохнуть. – Ищу предлог, слегка смущаясь, что меня застукали за бездельем. От июльской жары Сэм обливается потом. Стягивает футболку и вытирает ею лицо. – Хочешь, помогу отнести? Я бы могла…

– Мы оба знаем, что ты меньше всего на свете хочешь помогать мне, – отвечает он. – Поэтому если ты еще не готова к серьезному разговору, то сейчас ты ничего не можешь для меня сделать.

Мне не нравится, как он смотрит на меня. Примерно так же смотрит мадар на падара, когда танец разводит их в разные стороны. Но я не падар. Я ничем на него не похожа.

– Тогда продолжай сам, как знаешь.

Он неуверенно молчит, кусает нижнюю губу. У него в голове тоже идет война. Мне больно это знать. У Сэма есть такое свойство – он всегда первый не выдерживает.

– Сара, почему ты снова и снова делаешь это? – спрашивает он наконец.

– Что я делаю?

– Вот это. – Он жестом соединяет нас. – Этот танец – шаг вперед, два назад. То мы с тобой сидим и шутим у меня на кухне, то ты налетаешь на меня за то, что я среди ночи нашел тебя в этом доме всю в крови. А после этого, в довершение всего, ты начинаешь меня игнорировать. Опять. А я, как идиот, оставляю тебя в покое, надеюсь, что ты прекратишь вести себя так, перестанешь ходить в этот дом каждую ночь. Я вижу, как ты садишься на велосипед, но ты все равно упрямо делаешь вид, будто ничего не происходит. Сара, я такого обращения не заслуживаю, и ты это знаешь. Так почему же ты не расскажешь честно, что, черт возьми, происходит?

Он взбешен. Сэм никогда не бесится. Меня тревожит мой собственный отклик на его слова – в душе кавардак, и я чувствую, что он меня не понимает. А еще сильнее тревожит то, что он оставил невысказанным. Но я уже научилась читать между строк, видеть сквозь глянец. Я понимаю, что он хочет сказать: «Ты мне нужна» и «Разве я тебе не нужен?»

У меня чуть не слетает с губ чистейшая правда: он мне нужен, хотя я сама этого боюсь.

Но я вижу тень, кружащую за спиной у Сэма, и слова застревают у меня в горле. Красная аура медленно просачивается из хозяйской спальни и тянется к его щиколоткам. Около него бегают