Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня) - Валентин Костылев

Что делать - надо терпеть! Такова уж, видно, судьба.

Во время этих размышлений царица не заметила, как в ее покои тихо, мягко ступая сафьяновыми сапогами, вошел сам Иван Васильевич. Он незаметно подкрадывался к ней. Царица испуганно вскочила со своего места; покраснев до ушей, низко поклонилась царю.

- Добро пожаловать, батюшка пресветлый государь! - едва слышно от волнения произнесла она. - Испугал ты меня!..

Большой, плечистый, широкий - царь целою головою был выше Марии. Вся фигура его, усталого, постаревшего, поседевшего владыки, казалась чудовищно огромной рядом с худенькой Марией!

- Не ждала? - тихо спросил он, наклоняясь, чтобы поцеловать жену.

- Всякий час, батюшка государь, я готова ожидать тебя со смирением...

Царь засмеялся, покачал головою:

- Смирения мне мало от жены! Смирения для меня вдосталь и у холопов моих. Устал я от того смирения, царица! Не надо мне его от тебя.

Опустив голову, Мария совсем растерялась, не зная, что сказать в ответ.

- Не всегда надо бояться бойкости и греха. Иной раз бывают такие грехи, что грешно и не грешить ими. Поняла ли?!

Царь насмешливо, сверху вниз, смотрел на смущенную Марию.

- Не ведаю, батюшка государь, что ты изволил молвить...

- Пора бы тебе то ведать, - с досадой в голосе произнес царь Иван.

Мария продолжала стоять перед царем, смущенно опустив голову.

- Соскучился я о любви, дитё мое! Любишь ли ты меня? Садись.

Она послушно села. Рядом сел и царь.

- Любящих и бог любит. Но что же ты не отвечаешь?

- Мне стыдно, государь, сказать...

- Ну, ну! - нетерпеливо схватил он ее за руку.

- Да. Люблю. Мне плакать хочется... забыл ты меня... - прошептала она, закрыв лицо руками. - Сама я тоскую о тебе, жду каждую ночь.

В это время дверь отворилась, и в горницу вошли две старухи. Одна Демьяновна, другая - старая знахарка. Увидав царя, обе бросились бежать обратно.

- Стой!.. Куда?!. - крикнул царь, вскочив с места. Глаза его стали страшными.

Старухи, согнувшись в три погибели, подошли к царю и упали ему в ноги, прося прощенья.

Он велел им подняться.

- В чем же вы провинились передо мной? Говорите! Кто эта ведьма? царь указал пальцем на захарку.

- Ведунья Фекла... - ответила Демьяновна. - Прости нас, государь батюшка!

Царь оглянулся на царицу Марию:

- Чего ради старая ведьма пожаловала к тебе, государыня?

Царица тоже упала в ноги царю:

- Я виновата!.. Одна я!.. Винюсь... Пощади их!

Она рассказала все начистоту царю, ничего не скрывая.

- Стало быть, ты не лжешь?.. Любишь? - спросил он с веселой улыбкой царицу. - Приворожить меня задумала?! Добро!

- Истинно так! - ответила Мария. - Забываешь ты меня.

- Встань! А вы идите. Старую ведьму надо бы сжечь живьем, как то делают в иных царствах, да вот она, видать, царице нужна. Нельзя! Пускай, коли так, поживет... демонов порадует... В другой раз, смотри, ведьма, не попадайся! Голову отсеку. Вон! - топнул царь ногой.

Оставшись наедине с царицей, Иван Васильевич крепко прижал ее к себе и поцеловал.

- Милая моя... Маленькая!.. Глупая!..

Мария, освободившись от его объятий, быстро подошла к божнице и задернула занавеску перед ней.

Шевригин Истома был встречен царем хмуро, неприветливо. Ему доложили о приезде посла из Рима утром, когда он, вернувшись из покоев царицы, злой, пожелтевший, сел за стол в своей рабочей комнате. Был назначен на этот час прием иконописцев, прибывших из Новгорода. Им были заказаны иконы в честь царицы Марии, для убранства вновь выстроенного храма святой Марии Магдалины.

- Гоните прочь богомазов! Не надо мне их! - сердито крикнул царь Иван. Дворцовые слуги заметили, что из опочивальни государыни Иван Васильевич вышел какой-то расстроенный, убитый. Попавшихся ему навстречу слуг он прибил посохом, гоня их прочь из дворца.

- Ты, Истома, поведай мне все, без прикрас, совестливо, коли тебе жизнь дорога, как там приняли тебя заморские еретики? Не ври! - мрачно проговорил царь, глядя на Истому исподлобья.

Шевригин, не торопясь, рассказал о благополучном совершении путешествия из Пернова до Праги - столицы цесаря Рудольфа, о приветливом приеме посла и его спутников в Дании и Германии.

Царь Иван то и дело вскакивал с кресла, передергивался, перебивал Шевригина не относящимися к его докладу вопросами.

Вдруг он спросил:

- У тебя робята есть?!

- Есть, батюшка государь!.. - скрывая свое удивление, отвечал Шевригин. - Есть, семеро.

- Много ли тебе лет?

- Четыре десятка, батюшка...

- А жене?

- Три десятка с пятью годами...

Царь погрузился в хмурое раздумье.

- ...цесарь Рудольф соболя те принял, - продолжал свою речь Шевригин, - и приказал благодарить твое величество, государь наш батюшка.

- Молчи, несчастный! - вдруг, встрепенувшись, крикнул Иван Васильевич. - Приказывать тебе волен твой государь! А немчину еретику просить тебя надобно, челом бить, слышишь ли?! - застучал он с силой посохом об пол. - Мой холоп ты, а не его! Как же он смеет тебе приказывать?

- Цесарь Рудольф просил... Винюсь, государь, немчин просил... побелевшими губами залепетал Шевригин, - просил передать благодарность...

- В каких мерах он со Стёпкой? Узнал ли?!

- Страшится он польского короля... Не смел даже на разговор о нем... Слабый... недужный... нерешительный...

- Готов ли он скопом идти на басурман-турок? Ну!

- Готов, токмо князья его не слушают. Несогласие там.

- Добился ли ты, чтобы послов своих он к нам пригнал?

- Нет. Не добился, великий государь!.. Боится он... перехватит их, будто бы, король Стефан.

- Собака! Дурень! Какой же он цесарь?!

Лицо царя передернулось.

Шевригин переждал, когда царь успокоится; стал робко снова продолжать:

- От цесаря поехали мы в Рим, к папе.

Он рассказал царю о дружественном и почетном приеме, оказанном ему, государеву послу, при папском дворе.

- Говорил ли папа о недружбе короля Стефана к Москве?

- Папа говорил, чтоб передал я твоему величеству, государь, его добрую волю и любовь к тебе, отец наш. И еще велел передать папа, что посылает он вскоре посла с поклоном тебе и за советом, чтоб дружелюбие на земле водворить... Папа Григорий хотел того посла отправить с нами, да мы с ним разъехались. Он поехал через Польшу и Литву. Мы - через Данию, тем путем, что и прежде, а звания он поповского, иезуит, имя его - Антоний Поссевин. Скоро будет он с поклоном тебе, великому государю, в Москве.

Лицо царя Ивана стало спокойнее. Морщины над переносицей разгладились.

- Много ль с ним бредет к нам латынских людей?

- А когда мы разъехались, было у него папиных слуг двенадцать душ, да среди них - два толмача.

Царь приказал Богдану Бельскому послать за Борисом Годуновым и за первым дьяком Посольского приказа - Писемским.

Шевригин принялся рассказывать, что пришлось ему слышать дорогою. В Праге говорили, будто Стефан Баторий исподтишка деятельно готовится к новому большому походу на Русь. Известно, что всюду ездят его люди и занимают деньги на войну. А в феврале, будто бы, он даже на сейме говорил, чтобы ничего не жалеть, дабы твердою ногою стать в Ливонии, да и на псковском рубеже. А в будущем времени паны замышляют поход и на Москву.

- Что же думает о том Рудольф-цесарь? - спокойно спросил внимательно слушавший Шевригина Иван Васильевич.

- Рудольф-цесарь страшится каждого шага польского короля. Пуглив он. Нерешителен, хотя ему и не по душе промысел панов о завоевании Ливонии и о походах на Москву. Не на пользу ему усиление польской державы. А к московскому государю - говорят цесаревы люди - Рудольф всем сердцем расположен, тогда как многие из его князей сторону Стефана держат с великим пристрастием.

В сопровождении Бельского пришли Борис Годунов и Писемский.

- Леонтий, - указав на Шевригина, обратился к ним царь Иван, - как я вижу, добрый у меня слуга, крепкий, расторопный. Добился-таки он, чтобы папа к нам посла своего отправил. Одарить его следует. Да и подумать нам прилично, как встретить того папского посла.

После ухода Шевригина царь Иван заговорил о начавшемся походе польского короля ко Пскову. - Защита этой крепости, - сказал он, - должна решить судьбу и Руси и Польши в этой войне. Если крепость устоит, - то и дела короля Стефана ухудшатся. Если она падет, - дух польских панов поднимется, власть над ними короля еще более усилится, о мире тогда и думать нечего. Польско-литовские войска, воодушевленные победою, двинутся дальше в глубь нашей страны. Стало быть, надо все силы употребить к тому, чтобы Псков устоял.

- Пускай подо Псковом узнают силу нашу, - сказал Иван Васильевич. Пошлем туда еще приказ воеводе Шуйскому, чтоб стоял крепко по крестоцелованию. Пускай умрут, но не сдаются! Многие осады были могилою осаждающих. Наряди дюжих ребят с тою моей грамотою, Борис. Папскому послу окажем прием, словно бы самому папе. Он нам годится в дни осады Пскова. Пушки наши громить станут врагов, а папский посол в королевском стане излиет сладкозвучные речи о непролитии христианской крови и о воссоединении Москвы под рукою папской латынской церкви... То и другое смутит короля Стефана... Знаю я умыслы святейшего отца, знаю и то, как ответствовать послу на иезуитские речи. Завтра в Боярской Думе обсудим наши дела, чтоб было все решено у нас в дружбе и согласии...