Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня) - Валентин Костылев

- Пускай подо Псковом узнают силу нашу, - сказал Иван Васильевич. Пошлем туда еще приказ воеводе Шуйскому, чтоб стоял крепко по крестоцелованию. Пускай умрут, но не сдаются! Многие осады были могилою осаждающих. Наряди дюжих ребят с тою моей грамотою, Борис. Папскому послу окажем прием, словно бы самому папе. Он нам годится в дни осады Пскова. Пушки наши громить станут врагов, а папский посол в королевском стане излиет сладкозвучные речи о непролитии христианской крови и о воссоединении Москвы под рукою папской латынской церкви... То и другое смутит короля Стефана... Знаю я умыслы святейшего отца, знаю и то, как ответствовать послу на иезуитские речи. Завтра в Боярской Думе обсудим наши дела, чтоб было все решено у нас в дружбе и согласии...

Радостно было свидание Игната Хвостова с Анной.

Анна, позабыв все на свете, сама поднялась по лесенке в горницу, где жил Игнатий, сама бросилась к нему в объятия, сама, первая, начала покрывать его поцелуями, так что он испуганным шепотом начал умолять ее не терять головы, помнить, что внизу могут ее хватиться, что тогда запрут ее в терему, и вообще... Но она ничего не слышала, ничего не помнила, так что все слова благоразумия разлетелись в прах и у самого Игнатия Хвостова.

Анну осенили такие же светлые и, вместе с тем, горячие чувства, как бывало это с ней в часы пламенной, полной самозабвения молитвы во мраке, напоенном священными благовониями и овеянном таинственной тишиной, когда она знала в мироздании только себя и бога...

Ничего греховного, страшного теперь не было для нее.

Игнатий, разгоряченный, одурманенный очарованием греха, шептал в полузабвении: "Касатка, ангел! Ты - моя!"

Когда Феоктиста Ивановна, испуганная отсутствием дочери, тайком от мужа спешно поднялась в горницу Игнатия, она в ужасе всплеснула руками.

Игнатий и Анна вскочили, бросились к ее ногам, прося у нее прощения.

Феоктиста Ивановна горько заплакала:

- Несчастная!.. Грех-то какой!.. - всхлипнула она.

Успокоившись, она, не глядя на Игнатия, схватила дочь за руку и повела ее вниз.

На другой день Игнатий уже не видел Анны. В доме царила весь день мрачная тишина. Никита Васильевич Годунов уехал с самого утра верхом на лошади.

Игнатий чувствовал себя горьким, одиноким. Ему ясно было, что не придется уж ему, как бывало, видеться с Анной. Открылась тайна, которую с таким трудом и опасениями они прятали от людей. Конец всему!

Игнатию пришло в голову: пойти к Борису Годунову с просьбой отправить его на войну. В Москве много разговоров о новом походе польского короля. Нашлось немало охочих людей идти на помощь псковским сидельцам. Загорелось отвагою сердце русского человека. Потянуло и Хвостова на войну: лучше умереть в бою, нежели сидеть в доме Никиты Годунова со своей тоской.

Так он и сделал. Помолился с великим усердием богу, оделся в свой лучший кафтан и отправился к Годунову.

Борис Федорович встретил приветливо. Выслушал и сказал:

- Не отдохнул ты, парень, от одного дела, да норовишь уже к другому пристать. Завистлив, однако ж!

Хвостов покраснел, растерялся, не зная, что сказать в ответ. Да вспомнил Анну, вчерашнее происшествие и еще более смутился.

- Да ты словно красная девица... Ну, что ж, доброе дело. Нам туда люди нужны. А такой дородный молодец и бывалый, да еще знающий латынский язык, может и толмачом у Шуйского быть. Помолись, да и изготовься в путь-дорогу... Завтра отъезжают во Псков люди. Пошлем с ними и тебя... Не ошибся я, что из тебя выйдет добрый слуга государю. Иди в Разрядный приказ.

Борис облобызал Хвостова и пожелал ему счастливого пути.

От Годунова Игнатий отправился прямо в Архангельский собор. Усердно помолился, праху славных предков русского народа поклонился, попросил у бога прощения за свои прегрешенья и отправился в Разрядный приказ. Там он поведал о своей беседе с Борисом Федоровичем и получил "опасную грамоту", оружие, панцырь, латы... Выбрал на конюшне приказа коня доброго и поехал обратно к себе домой.

Проезжая по двору усадьбы, жадно устремил глаза на окна терема Анны, но окна были завешаны. Да и на дворе-то никого не было, будто все вымерли, даже на громкий лай сторожевых псов никто не вышел из дома.

"Кончено! Прощай, моя ненаглядная, бедная голубка! Но что с тобой? Не забудешь ли теперь ты меня, разнесчастного?!"

Глухо прозвучали его шаги, когда он поднимался по лестнице.

- Хоть бы скорее настало "завтра"!

В груди, около сердца, будто какой-то горячий ком. Трудно дышать.

Ночь провел Игнатий без сна. Все думал и думал о случившемся. И то осуждал свой поступок, раскаивался и начинал упрекать сам себя в неразумности, в самовольной дерзости и неблагодарности к приютившим его в своем доме добрым людям, то вдруг вспыхивало в нем страшное отчаяние: ему казалось, что больше он уже никогда не увидит Анны, что он - причина ее безутешного горя и позора. И никак он не мог себе представить, что уедет от нее и, быть может, навсегда, не простившись. Может ли это быть?

Осторожно, на носках, он пробовал спускаться вниз, прислушиваться. Но в доме было тихо-тихо; все спали. У него вдруг вспыхивало желание спуститься вниз, пойти к Феоктисте Ивановне и попросить у нее прощения, а также дозволения проститься с Анной. Но разве это можно?

Утром он поднялся чуть свет. У раскрытого окна, на ветвях ясеня щебетала стайка самых маленьких птичек - корольков-челоканчиков. Они суетились под листьями, напевая короткие, едва слышные песенки. Серовато-зеленые перышки их, пышно прикрывавшие крохотные тельца, взъерошились при виде человека, а когда Игнатий ближе подошел к окну, стайки птичек с чириканьем полетели в глубину сада. Стало пусто. И эта пустота снова напомнила ему обо всем, что не давало спать ночью.

На глазах Игнатия слезы. Он стал на колени, помолился богу. Помолившись, тяжело вздохнул и сел за стол, опершись головою на руки.

Вдруг ему послышался за спиною какой-то шорох. Оглянулся.

На пороге Феоктиста Ивановна. В руках у нее чаша с молоком, каравай хлеба.

Он быстро вскочил со скамьи и упал ей в ноги, зарыдав.

Она подняла его.

- Бог простит тебя! - сказала она ласково. - Ты уезжаешь, говорили мне? Бог с тобой! Уезжай!

Она поставила молоко и положила хлеб на стол. После этого крепко обняла его, поцеловала.

- Вот тебе! - вручила она ему нагрудный крестик. - Не поминай нас лихом. Это мое материнское благословение тебе. Дай бог тебе доброго пути! Об Анне забудь. Не думай о ней. Грешно и нехорошо ей знаться теперь с тобою. Прощай!

Феоктиста Ивановна тихо, на носках прокралась вниз.

Игнатий долго сидел неподвижно на скамье, подавленный, оглушенный ее ласковыми, но беспощадно жестокими словами.

Очнувшись, он вышел во двор, оседлал своего коня и быстро, не оглядываясь, помчался в Разрядный приказ. Там должны были собраться его товарищи, с которыми ему предстояло ехать во Псков.

У Рязрядной избы уже толпились вооруженные люди, весело перекликались между собою, шутили, смеялись. В лучах восхода ярко вспыхивали серебристые латы, шлемы, копья. И непохоже было на то, что эти бородатые воины пойдут через несколько минут на запад, ко Пскову, чтобы биться там с лютым врагом насмерть. Глядя на эту оживленную кучку смеющихся бородачей, скорее можно было подумать, что готовятся они к какому-то празднику, либо собираются на великокняжескую охоту.

Игнатий соскочил с коня и вошел в Разрядную избу.

V

Солнышко. Жарко. Июль в полном расцвете.

Никита Годунов, после купанья в Москве-реке, медленной походкой возвращался к себе на усадьбу, любуясь сверкающей на солнце рекой, голубым ясным небом и видневшимся вдали, на холме, в зелени рощ, Кремлем.

Порою останавливался, обтирал пот на лбу, идти не легко - в гору, среди цепких кустарников. Лезли мысли об Игнатии. Почему же он так внезапно ушел на войну?.. У государя он теперь на виду. Сам Борис Федорович не нахвалится им.

Тяжелый вздох вырвался из груди Никиты; вот уж истинно: судьба придет - по рукам свяжет. А дело день ото дня становится все более и более похоже на это. Прямого, ясного, правда, пока ничего нет, а все-таки...

У ворот своего дома он увидел возок Бориса Федоровича.

Что такое? Никита ускорил шаг. И, как раз, из ворот ему навстречу вышел сам Борис Годунов.

- Добрый день, дядюшка! - весело приветствовал его знатный гость. Заждался я тебя.

- С добром ли пожаловал, племянничек? - облобызавшись с Борисом, спросил Никита.

- Какое добро может сравняться с государевым вниманием?! - загадочно улыбнулся Борис.

- Подлинно. Нет большего милосердия, как в сердце царском, - ответил Никита, думая, что Борис привез ему от государя какое-нибудь пожалование.

- Так слушай. Едет к нам от папы римского посол, а звать его Антоний Поссевин. Государь ждет его с великою охотою. И никому об этом не велел сказывать. А для охраны пути Антония мне приказано найти самого верного человека, чтоб мог он без особого шума то дело исполнить. Но кого же, кроме тебя, нам послать на охрану папина посла? Только тебе и могу ту охрану доверить. Понял, Никита? Дело важное для всей Руси. Не прилучилось бы в дороге с послом беды?