Суфии - Идрис Шах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один из дервишеских учителей прокомментировал эту многостороннюю связь Насреддина с искателем. Он сказал, что эти истории похожи на персики. Подобно персику, каждая обладает красотой, питательными веществами и скрытым в глубине ядром.
Человек может прийти в эмоциональное возбуждение от внешнего смысла, истории, посмеяться над шуткой или залюбоваться ее красотой. Такое использование шутки подобно тому, как если бы вам дали персик только подержать. В этом случае вы бы соприкоснулись с формой и цветом этого фрукта, с его ароматом, видом и текстурой, но не более того.
«Затем вы можете съесть персик и испытать еще одно наслаждение – постичь его глубину. Питательные вещества персика обогащают ваш организм и становятся частью вас самих. Далее вы можете выбросить косточку, или разбить ее и обнаружить внутри очень вкусное ядрышко. Это уже будет скрытой глубиной персика. Ядро обладает своим собственным цветом, размером, формой, глубиной, вкусом, предназначением. Можно собрать скорлупу этих орешков и использовать ее как топливо. Даже если древесный уголь, который получится в результате этого, уже ни к чему не будет пригоден, все равно съедобная часть ядрышка уже стала частью вас самих».
Как только искатель начинает проникать в суть всего существующего, во внутреннее устройство этого механизма, он прекращает задавать вопросы, которые раньше казались ему очень важными для понимания целого. Более того, он начинает видеть, что ситуация может быть изменена событиями, внешне не имеющими к ней отношения. Этот момент высвечивается в рассказе об одеяле:
Однажды ночью Насреддин и его жена поднялись с постели, чтобы посмотреть на двух мужчин, дерущихся у них под окном. Жена послала Муллу выяснить, в чем дело. Он накинул одеяло на плечи и спустился вниз. Как только Насреддин приблизился к этим людям, один из них сорвал с него одеяло, единственное, которое у них было, после чего оба убежали.
Когда Мулла вернулся в дом, жена спросила его:
– Из-за чего там дрались?
– Очевидно, из-за нашего одеяла, потому что они сразу ушли, как только заполучили его.
К Насреддину пришел сосед и попросил одолжить ему осла.
– Я уже одолжил его другому человеку, – сказал мулла.
В это время из стойла послышался ослиный рев.
– Но я же слышу, как он ревет там, – сказал сосед.
– Кому ты веришь больше, мне или ослу? – спросил Насреддин.
Познание этого аспекта реальности помогает суфию отказаться от эгоизма и рационализации, иными словами, мышления, сковывающего некоторые функции нашего ума. Выступая в роли обычного человека в одном из своих рассказов, Насреддин выделяет этот момент:
К Насреддину пришел деревенский мужик и сказал:
– Твой бык забодал мою корову, причитается ли мне какая-нибудь компенсация?
– Нет, – сразу же ответил Насреддин, – потому что бык не может отвечать за свои действия.
– Извини, – сказал хитрый мужик, – я все перепутал. Я хотел сказать, что мой бык забодал твою корову, но в сущности это ведь одно и то же.
– Постой, не спеши, – сказал Насреддин, – я думаю, что необходимо заглянуть в свод законов и поискать подходящий прецедент.
Поскольку вся интеллектуальная деятельность людей, оперирует, как правило, внешними понятиями, Насреддин, в роли суфийского учителя, снова и снова выставляет напоказ ложность обычных суждений. Многочисленные попытки выразить устно или в письменной форме само мистическое переживание ни разу не увенчались успехом, потому что «те, кто знает, не нуждаются в этом, а те, кто не знает, не смогут добраться до внутреннего смысла, не имея моста». Есть две истории, весьма важные, которые совместно с суфийским учением подготавливают ум к переживаниям за пределами шаблонного мышления.
К Насреддину пришел человек, желавший стать его учеником. После многих злоключений он добрался до хижины в горах, где жил Насреддин. Зная о том, что каждый поступок просветленного суфия исполнен смысла, новичок спросил у Насреддина, почему он дует на руки.
– Чтобы согреться, конечно, – ответил Мулла.
Вскоре после этого Насреддин налил две чашки супа и подул на свой суп.
– Зачем вы делаете это, мастер? – спросил ученик.
– Для того чтобы охладить суп, конечно, – ответил Мулла.
После этого ученик покинул Насреддина, т. к. не мог больше доверять человеку, использующему одни и те же средства для достижения разных результатов – согревания и охлаждения.
Исследовать вещь с помощью самой этой вещи, ум, например, средствами самого ума – творения каким он кажется сотворенному, но неразвитому существу, – невозможно. Теории, основанные на столь субъективных методах, могут быть хороши или в краткосрочной перспективе, или для конкретных целей. Суфии не считают, что эти теории представляют истину. Будучи не в состоянии предложить какую-нибудь словесную альтернативу подобным теориям, суфии могут, и фактически делают это, выставить или высмеять их с целью разоблачения. Как только это делается, открывается дверь возможностей для поисков иной системы оценки взаимосвязи явлений.
– С каждым днем я все больше и больше удивляюсь той целесообразности, с которой устроен этот мир для человеческой пользы, – сказал как-то Насреддин своей жене.
– Что ты имеешь в виду?
– Возьмем, например, верблюдов. Как ты думаешь, почему у них нет крыльев?
– Не имею представления.
– Хорошо, тогда представь себе, что у верблюдов выросли бы крылья, от них никому не будет покоя, потому что они будут садиться на крыши домов и донимать нас сверху плевками.
Роль суфийского учителя подчеркивается в известном рассказе о проповеди. Помимо многих других вещей (как и во всех насреддиновских историях), она показывает, что имея дело с полными невеждами, даже начинать их чему-то обучать не имеет смысла. Далее она показывает, что нет необходимости обучать знающих и, наконец, что если в обществе уже есть достигшие озарения люди, оно не нуждается в новом учителе.
Насреддина пригласили выступить с проповедью перед жителями соседней деревни. Он забрался на кафедру и сказал:
– О люди, знаете ли вы, что я собираюсь вам сказать?
– Не знаем, – закричали из толпы баламуты, желавшие позабавиться,
– В таком случае, – сказал Мулла с достоинством, – я пока воздержусь от попыток обучать таких невежд.
На следующей неделе старейшины деревни, заручившись обещаниями смутьянов больше не срывать проповедь, снова убедили Насреддина выступить в их деревне.
– О люди! – опять начал мулла, – знаете
