Суфии - Идрис Шах

к примитивным, краткосрочным и общепринятым понятиям, принимаемым за реальность. К примеру, мы привыкли подходить к событиям односторонне. Не имея для этого никаких оснований, мы считаем, что события происходят как бы в пустоте, в то время как в действительности все события связаны друг с другом. Мистический опыт можно оценить по достоинству только тогда, когда мы готовы к осознанию нашей взаимосвязи со всем организмом жизни. Если рассмотреть свои собственные или чужие действия, можно увидеть, что они всегда вызваны одним из многих возможных стимулов, а также, что они никогда не являются изолированными – многие из них имеют совершенно неожиданные последствия, которые мы явно не ожидали и уж точно не планировали.

Другая насреддиновская «шутка» описывает бесконечный круговорот реальности и обычно невидимые, но существующие взаимодействия:

Как-то раз Насреддин шел по пустынной дороге. Наступила ночь, когда он, вдруг, заметил группу приближающихся всадников. У Насреддина разыгралось воображение, и он испугался, что они могут ограбить его или забрать в солдаты. Страх был настолько сильным, что он перемахнул через стену и свалился прямо в могилу. Мирные путешественники, не замышлявшие ничего подобного, озадачились странным поведением Насреддина. Подстегиваемые любопытством, они устремились за ним.

Когда они обнаружили его лежащим без движения, один из них сказал:

– Можем ли мы помочь тебе? Что ты тут делаешь?

– Все это более сложно, чем вы думаете, – ответил Насреддин, осознавший свою ошибку. – Видите ли, я здесь из-за вас, а вы, вы здесь из-за меня.

Только мистик, осознавший взаимозависимость внешне различных или несвязанных вещей и затем «возвратившийся» в формальный мир, способен воспринимать жизнь подобным образом. Согласно суфиям, любой метафизический метод, не включающий этот фактор, был (поверхностно) сфабрикован и отнюдь не является продуктом мистического опыта. Уже само существование подобных методов представляет собой препятствие для достижения тех целей, ради которых эти методы практикуют.

Это, однако, не означает, что в результате своего опыта, суфий порывает с реальностью обычной жизни. Но теперь ему доступны высшие измерения бытия, которые действуют параллельно с более низким уровнем познания обычного человека. Насреддин очень искусно подытоживает это в следующем диалоге:

– Я могу видеть в темноте.

– Пусть так, Мулла, но тогда почему ты иногда ходишь с лампой по ночам?

– Чтобы другие меня обходили и не сталкивались со мной.

Светом, который несет суфий, можно назвать его способность жить жизнью обычных людей, среди которых он оказывается после «возвращения», т. е. став преображенным человеком с более широким диапазоном восприятия.

Благодаря своему преображению суфий становится сознательной частью живой реальности всего сущего. Это означает, что он, в отличие от теолога или философа, уже не может односторонне подходить к тому, что происходит с ним или с другими. Кто-то спросил Насреддина, что такое судьба. Он сказал: «То, что ты называешь “судьбой”, в действительности является предположением Ты просто предполагаешь, что должно произойти что-то плохое или хорошее, а то, что случается в действительности, называешь “судьбой”». Суфия не стоит спрашивать, является ли он фаталистом, т. к. он не принимает недоказанную концепцию судьбы, которая подразумевается в данном вопросе.

Точно так же, поскольку суфий способен воспринять всевозможные последствия того или иного события, его отношение к происходящему всеобъемлющее, а не изолированное. Он не занимается обобщениями искусственно подобранных данных.

– Падишах объявил мне, что никто еще не смог проехаться верхом вон на той лошади, но я все-таки влез в седло, – рассказывал Насреддин.

– И что же?

– Я тоже не смог тронуться с места.

История призвана показать, что, если внешне закономерный факт довести до логического конца, он будет уже другим фактом.

Так называемая проблема коммуникации, которой уделяется столько внимания, основана на предположениях, неприемлемых для суфиев. Обычный человек говорит: «Как я могу общаться с другим человеком вне круга обычных вещей?» Суфийское отношение к этому состоит в том, что «передачу того, что должно быть передано, невозможно предотвратить. И дело здесь совсем не в том, что для этого необходимо найти какие-то особые способы».

В одном из рассказов Насреддин и йог выступают в роли обычных людей, которым фактически нечего передать друг другу.

Однажды Насреддин увидел странного вида здание, перед дверьми которого сидел погруженный в размышления йог. Мулла решил чему-нибудь научиться у этой впечатляющей фигуры, и начал разговор, спросив у человека, кто он такой.

– Я йог, – сказал человек, – и все свое время посвящаю достижению гармонии со всем живым.

– Как интересно! – воскликнул Насреддин, – однажды рыба спасла меня от смерти.

Йог стал умолять его присоединиться к нему, говоря, что за время, потраченное им на то, чтобы добиться гармонии с животным миром, ему так никогда и не удалось вступить в такие близкие отношения с живыми существами, какие испытал Насреддин.

После нескольких дней совместного размышления йог попросил Муллу рассказать ему больше о чудесном опыте с рыбой, ибо, как он сказал: «теперь мы знаем друг друга лучше».

– Теперь, когда я знаю тебя лучше, я сомневаюсь, получишь ли ты пользу от того, что я скажу, – заметил Насреддин.

Йог настаивал.

– Ну, хорошо, – сказал Насреддин, – рыба действительно спасла мне жизнь. Мне как-то пришлось голодать, а ее мне хватило на три дня.

Ни один суфий не осмелился бы вторгаться в некоторые тонкие ментальные процессы, как это делает так называемый экспериментальный мистицизм. Суфизм, как продукт последовательного экспериментирования, продолжавшегося в течение бесчисленных столетий, реально работает с феноменами, все еще неуловимыми для эмпириков.

Насреддин пригоршнями разбрасывал хлеб вокруг своего дома. Кто-то спросил его:

– Что ты делаешь?

– Отгоняю тигров.

– Но вокруг нет никаких тигров!

– Вот именно. Эффективно, не правда ли?

Одна из насреддиновских историй, которую можно найти и у Сервантеса (Дон Кихот, гл. 14), предупреждает об опасности жесткого интеллектуализма:

– Нет ничего такого, на что нельзя было бы ответить с помощью моего учения, – объявил монах, входя в чайхану, где сидел Насреддин со своими друзьями.

– Как удачно! Совсем недавно один ученый задал мне вопрос, на который я не нашел, что ответить, – откликнулся Насреддин.

– Жаль, что меня там не было! Задай мне этот вопрос, я отвечу на него.

– Пожалуйста. Он спросил: «Какого черта ты пытаешься пролезть ко мне в дом среди ночи?»

Суфийское восприятие красоты связано с силой проникновения за пределы поля зрения обычных форм искусства.

Как-то раз один из учеников решил показать Насреддину прекрасный озерный пейзаж, который тот никогда не видел.

– Какая красота! – воскликнул Насреддин. – Но если бы только, если бы только…

– Что «если бы только», Мулла?

– Если бы только они не напустили сюда воды!