Приговор на брудершафт - Геннадий Геннадьевич Сорокин

– Вместо тебя мать могла прописать кого угодно?

– Хоть бродячую собаку с помойки! Лучше бы ее прописала, чем Вику.

– Откуда фотография взялась?

– Понятия не имею! Я с другими девками фотографировался, а с ней нет.

– С какими девками? Ты толком говори, чтобы мне тебя за язык не тянуть.

– Шли мы с Катькой и Мариной по улице Серышева. Увидели фотоателье. Я предложил сфотографироваться на память. Они согласились. Я хотел фотку друзьям во Владивостоке показать, похвалиться, как время провел. Больше я ни с кем из них не фотографировался.

– Как эта фотография выглядела? Ты посередине, девушки по бокам?

– Именно так, все чинно, благородно, без улыбок. Все фотки у Катьки остались, я свою домой принести не смог. – Долматов щелкнул пальцем по горлу, показав причину нерасторопности. – Прошло еще время, Вика пишет, что матери стало хуже, и она оформила ее в дом престарелых. Я смекнул, что могу квартиры лишиться, и пишу ей: «Вика, если ты согласна выйти за меня замуж, то приезжай в зону на свидание, привози продукты, забросишь денег на лицевой счет. Если не согласна, то я обращусь к прокурору, чтобы тебя принудительно выписали». И что ты думаешь? Она приехала! На полном серьезе говорит: «Ни о чем не думай. Я дождусь тебя!» Хозяином зоны тогда был Саркисянц. Он издевался надо мной, как хотел, но тут вошел в положение и дал нам свидание на трое суток, как мужу с женой. Я был на седьмом небе от счастья. Мне в те дни казалось, что я Вику всю жизнь любил и ни о ком больше не мечтал, кроме как о ней. На свиданке мы договорились, что она приедет через полгода, и мы распишемся прямо тут, в зоне. Через полгода у нее не получилось, а потом пришло извещение из дома престарелых, что мать умерла. Вика в письмах успокаивала, говорила, что ничего не изменилось и она будет моей женой. А потом – бац! – прилетело письмецо: «Я передумала выходить за тебя замуж. Квартира теперь моя, я ее обменяю на другую». И все! С тех пор она пропала. Через одного откинувшегося я узнал, что в моей с матерью квартире живут посторонние люди, и я теперь вообще не имею жилплощади. Подскажи мне, как грамотный человек, я могу через суд или через прокурора вернуть квартиру? Она же по беспределу меня с хатой кинула, в бомжа превратила.

Воронов прекрасно понимал, что квартиру Долматов уже не вернет, но заверил его, что переговорит со знающими людьми и сообщит, к кому обращаться с жалобой. Разочаровывать морячка в разгар беседы он не собирался.

– Веришь, я на Катьку зла не таю за то, что она меня обобрала, с матерью по-скотски поступила. Обещала заявление забрать, а заявление по изнасилованию нельзя забрать в принципе. Было и было, хрен с ним! Остался без денег, чеков и вещей. Это можно пережить, а вот квартиру! За нее я бы Вику…

– Стоп! – прервал Воронов. – О преступных намерениях расскажешь куму[7], я сюда с другой целью приехал. Поговорим о «виновнице» торжества, о Елене Прекрасной.

– Если бы мне сейчас сказали: «Давай мы тебе месяц срока накинем, а ты перенесешься в сентябрь 1979 года и еще раз с Ленкой любовью займешься», я бы согласился. Я когда вспоминаю ее… но это неважно. Что про нее рассказать? Симпатичная умная девочка, ревнивая. Забавно было смотреть, как она обижается. С виду она невинная, как ангелочек, а на самом деле…

– Расскажи об Ирине, – предложил Воронов.

– Это кто такая?

Виктор описал, как выглядит Ирина Анатольевна, но фамилию называть не стал, чтобы Долматов не смог перекинуть мостик от преподавательницы иностранного языка к ее всесильному папаше. Береженого бог бережет!

– Не было такой, – заверил Долматов. – Хотя…

– Что «хотя»? – жестко спросил Воронов. – Ты опять юлить начал?

– Нет. Нет! Ты ничего такого не подумай. По описанию я видел эту женщину и даже разговаривал с ней. Она у меня где-то в подсознании связана с Катькой, но в квартире ее не было. О, припомнил интересный случай!

Долматов решил загладить вину и позабавить важного гостя.

– Сидим мы как-то с девками, выпиваем. Звонок в дверь. Открыли – участковый: «У меня есть жалоба на вас от соседей: шумите, музыку громко включаете». Катя в позу встала: «Вы знаете, кто мой папа?» Участковый не испугался, отвечает, что перед законом все равны, а папе, какой бы влиятельный он ни был, будет неприятно узнать, что в квартире его дочери – притон. Катька сдулась, стала оправдываться. Участковый обошел квартиру, всех собрал в гостиной и стал по одному на кухню вызывать, объяснения брать. Катька его уговорила, чтобы он дело замял, что-то пообещала ему. После его ухода мы собрались все вместе, стали прикидывать, кто из соседей мог жалобу написать. Катька думала-думала и говорит: «Мы же музыку только днем или вечером врубаем, а ночью у нас тишина. Кто на нас жалобу писать будет?» Решили, что старушка сверху могла заявление накатать. На другой день Катя сходила к ней. Пришла ошарашенная – старушка оказалась глухой. Так мы и не узнали, кто жалобу написал.

– Как выглядел участковый? Он удостоверение показывал?

– Ничего он не показывал. Кто у него документы спрашивать будет, если он в форме? Молодой такой, усатый, строгий. По званию – лейтенант. Папочка кожаная, бланки объяснений. Вопросы задает властно, сразу чувствуется, что с дебоширами не в первый раз общается.

– Кто в этот день был? Посмотри на «решетку», освежи память.

– Ничего освежать мне не надо! Я каждый день у Катьки помню, словно вчера это было. У меня после ареста в жизни больше ничего хорошего не случалось.

Долматов взял «решетку», прикинул, ткнул пальцем:

– 6 сентября, четверг. Были я, Катька, Ленка и Вика. Вика была в последний раз, потом ее Марина заменила. Вернулась, так сказать.

– Ваши отношения в сентябре изменились?

– Я бухать устал и от девок устал. Если бы у меня деньги кончились, то мы бы разбежались и больше бы не встречались, а так Катька не отпускала меня. Даже если я грубить начну, она сделает вид, что обиделась, губки надует и через полчаса первая на мировую идет. Ты пойми, было все здорово: красивые девочки, секс, выпивка, отпуск! Даже погода стояла классная – бархатный сезон. Нам бы расстаться на высокой ноте, но не судьба!

– Давай подведем краткий итог. Я не собираюсь оспаривать приговор, но хочу узнать твое мнение. Тебя подставили?

– Сто процентов! Ленка трезвая была, когда я спать ложился.

– Если тебя подставили, то кто?

– Ленка уговорила меня не предохраняться, на экспертизу пьяная приехала. Я сижу только за то, что у нее алкоголь в крови обнаружили. Сама бы она такую схему не продумала. Когда я на следствии с адвокатом обсуждал линию защиты, он сказал, что доказательственный ряд выстроен идеально, и оспаривать обвинение – только суд против себя настраивать. Вот и решай: могла пятнадцатилетняя девочка такую юридически грамотную подставу продумать или нет.

– Старшая Дерябина и Титова учились на юридическом факультете, – напомнил Виктор.

– Да на кого они там учились! Задницей вертели да преподавателям глазки строили. Катьке вообще все по фигу было. Папа и диплом сделает, и на работу устроит.

– Ты знал, кто ее отец?

– Она говорила, что он какой-то большой начальник, лесом занимается. Я за одно был спокоен: что он из загранкомандировки внезапно не вернется и наш шалман не