Приговор на брудершафт - Геннадий Геннадьевич Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катька фыркнула и говорит: «Вы всей республикой за год столько урюка не вырастите, чтобы меня в машину приглашать!»
Что там началось! Из машины выскочили трое мужиков, и если бы за нас не заступились парни на остановке, силой бы Катьку увезли.
Так вот, как-то Катя говорит: «Пока у меня есть деньги, молодость и красота, я буду жить на всю катушку, все от жизни возьму, что только смогу. Пока есть возможность, надо пользоваться, а то никто не знает, что тебя завтра ждет. В один прекрасный момент или деньги могут закончиться, или кожа дряблой станет, или годы сами собой пролетят, и вот тебе уже тридцать лет, и ты годишься только на то, чтобы у плиты стоять, мужу борщи варить».
Как в воду смотрела! Когда ее отец лишил содержания, веселье прекратилось. Парни, которые раньше с нее глаз не сводили, разом охладели, подруги исчезли, и она осталась одна-одинешенька, никому не нужная. Но пока она была на взлете, отрывалась по полной программе.
– Валя, перебью, извини. Я тут слышал историю про шубу. Это вправду было?
Осокина засмеялась.
– Точно такую же историю мне рассказала коллега месяц назад. Только в ней участвовала жена вашего бывшего министра Щелокова.
– У нас нет министра, – не задумываясь, ответил Виктор. – У нас – председатель.
Если Осокина хотела проверить нового любовника, то Воронов на уловку не поддался. Он твердо вбил в голову, что к милиции отношения не имеет, и в нужный момент не сплоховал.
– Жена Щелокова могла шубами бросаться, – продолжила Валентина, – а у Катьки мать до такого сумасбродства не дошла, да и лишних шуб у них не было. Это, скорее всего, городская легенда, вымысел. Не станет ни одна женщина роскошную шубу в лужу бросать.
Осокина допила чай, легла к Воронову.
– Еще раз скажи, сколько тебе лет? – спросила она.
– Двадцать шесть, – соврал Воронов.
– Тогда ты должен помнить конец 1970-х годов. Сколько тебе было перед Олимпиадой?
– Двадцать.
Прибавить к своему возрасту четыре года нетрудно. Тут главное – не начать прибавлять цифры к году рождения, а брать за исходное значение возраст на момент вопроса.
– В том году я дембельнулся из армии и поступил в закрытый институт, – добавил Виктор.
– Что такое «закрытый институт»? – спросила Осокина.
– То же самое, что армия, только четыре года учебой занимаешься. Извини, но я об институте больше сказать ничего не могу.
– Если ты шесть лет был взаперти, то пропустил всю эпоху застоя. Хотя он начался раньше. Беспросветная скука была уже года так с 1977-го. По телевизору смотреть нечего. В кинотеатр на хороший фильм билетов не достать, интересную книгу – не купить. В магазинах или советская классика лежит, или Пушкин с Достоевским. На комсомольских собраниях все спят, а если вызовут к трибуне, то бойко говорят заученные фразы. Никто из молодежи в построение коммунизма не верил, но американский образ жизни эталонным еще не считали. Это сейчас в Америке лучшие друзья живут, а тогда только лучшие джинсы делали. Так вот, от этой скуки помереть можно было. Парни развлекались, как могли: пили, дрались, за девчонками ухлестывали. А девушкам что делать? Домоводству учиться, носки вязать? Мне всю жизнь родители вдалбливали, что нужно быть аккуратной, прилежной девушкой, до свадьбы о парнях даже не думать. Я слушала маму с папой, кивала головой, выходила на улицу, а там Катя с ее теорией «ускользающей» молодости: «Не возьмешь сейчас, завтра тебе эти годы никто не вернет». Кому было интереснее жить – мне или ей? Мне родители с великой неохотой купили после выпускного джинсы на базаре, а у Кати не то что джинсы, у нее в те годы даже джинсовая куртка была.
– Это действительно круто! – согласился Воронов.
– Был у меня парень, мы с ним переспали, чтобы почувствовать себя взрослыми, и разбежались через месяц, так как друг другу вообще не подходили. Нам даже поговорить не о чем было. Удовлетворили любопытство и пошли каждый своей дорогой. Тут Катя позвала меня в гости… Я как глянула, что у Долматова то она, то Вика на коленях сидят, обнимаются, никого не стесняясь, целуются, так и обомлела. Катя говорит: «Не теряйся! Второго раза не будет!» Я посидела у них и почувствовала себя заговорщицей, словно вступила в подпольную организацию. Представь, все вокруг проповедуют строгую мораль, любой флирт клеймят последними словами, а тут – делай что хочешь! Наплюй на все условности и почувствуй себя свободным человеком, над которым ни комсомол, ни родители с соседями не властны. На второй визит я сама напросилась и уже никого не стеснялась… Как тебе история моего падения?
– Это не падение. Это маленькое приключение, о котором бы никто и не узнал, если бы младшая Дерябина заявление не написала.
Виктору не хотелось продолжать этот разговор.
«После всего сказанного я должен пожалеть бедную девушку, посочувствовать, заверить, что теперь мы навеки будем друзьями, а там и к более серьезным отношениям можно приступать. Мне же больше делать нечего, как жениться на первой встречной, да еще с ребенком! Это она, перебирая любовников, ищет своему сыну подходящего отца, а я ничего не ищу. Я иду по пути познания истины. Я исследую жернова, а не мотивы, подтолкнувшие Осокину в объятия Долматова».
Лучший способ уйти от витавших в воздухе вопросов это действие. Вполне нормальная ситуация: мужчине надоело болтать, и он решил повторить незабываемые моменты. Осокина с охотой согласилась, а после страстной любви возвращаться к откровенному разговору уже не было смысла. Виктор делом показал, что его все устраивает и он готов встречаться дальше.
Они наскоро позавтракали и стали прощаться. В дверях Осокина спросила:
– Когда мы увидимся в следующий раз?
– Тебе выбирать! Муж, комната. Я-то всегда готов. Как у тебя все сложится – позвони, я тут же примчусь, куда скажешь.
Виктор продиктовал номер телефона второй городской бани.
– Звони только в понедельник. В этот день я сутки дежурю на телефоне. В другое время тебе ответят, что никакого Виктора не знают. Секретность, сама понимаешь!
День недели Воронов выбрал не случайно – по понедельникам баня не работала.
Оставив женщину наводить порядок после бессонной ночи, Воронов поехал в школу. Второй раз встречаться с Осокиной он не планировал.
Рогов встретил его неприветливо:
– Ворон, объясни, ты почему такая сволочь? Ты не мог с вечера сказать, что ночевать не придешь?
– Что случилось, дружище? Тебе одному спать страшно было?
Рогов выбрался из-под одеяла, сел на кровати, зевнул.
– Вчера на дискотеке познакомился с двумя прелестнейшими девчонками. Привел их сюда, к нам в комнату. То-се, я им говорю: «Сейчас придет мой кореш – красавец парень! Голубоглазый, с отменным чувством юмора». А вместо кореша – хрен! Если бы я знал, что тебя не будет, я бы одну из них привел, а вторую бы отшил или познакомил с кем-нибудь из наших. Короче, из-за тебя я оказался в дураках: до ночи просидел с ними в комнате и пошел провожать… О-па!
