Развал - Григорий Покровский

— Шашлыки готовы, — крикнул им прапорщик.

— Снимай и неси генералам, мы сейчас подойдём, — ответил ему Жвигуло.

— Я тебе, Вася, как финансист скажу такую вещь. Придёт время, и мы этот

брежневский застой будем боготворить. Горбунов его критикует по тому принципу, как в нашем воинском анекдоте с бородой. Вскрыл первый пакет, который ему оставил предшественник, и прочитал — «всё вали на меня». А на самом деле, не так уж и худо было. Экономика развивалась, зарплаты людям платили неплохие, в космос летали. Туфлей по трибуне в ООН не стучал, как это делал Хрущ. Не запугивал, но и перед западом не стоял на цыпочках, как Горбунов. В Хельсинки, какой договор подписали! Этому любимчику Запада такого не удалось. Я понял одно — на Западе не дураки, уважают силу. Если ты слаб и поддаешься на уговоры, будут обдирать тебя, как липку. А Лёню и боялись, и уважали. Лично ему сто машин западники подарили. Любил гонять по Москве. Восемнадцать лет у власти. Хорошо пожил, нормально, для себя. Бабы, охота, авто погонять. И людям давал жить. То кодло его к власти ставило: в надежде, дурачка поставим, а сами за его спиной будем править. А он их потом всех прижал. Лёня вначале под дурачка косил, а на самом деле был неглупый мужик.

— Зато и воровство процветало, — парировал Бурцев. — Нынешнее воровство родом оттуда.

— Да брось ты, Вася, воровство на Руси процветало всегда. Это же наша национальная черта. За что Пётр колотил палкой Алексашку Меншикова — за воровство. Знаешь, я тебе скажу так, лучше застой, чем этот бег на месте. Только от нас это не зависит, чего мы тут раскудахтались. Ты вот лучше лялькой займись. Девочка соком исходит.

— А зачем это, Иван Иванович?

— Как это, зачем? Женишься, в Москве жить будешь, на генерала пошлют учиться.

— Маме по утрам кланяться, а кота на «ВЫ» называть?

— Гордый, что ли?

— Да нет, не гордый, просто свои принципы. Я так понимаю, каждый рубит дерево по себе.

— Да ты что, Вася, считаешь её выше себя? Ты же грамотный начитанный парень. Ты погляди на её интеллект, она за свою жизнь, дай Бог, одну книгу прочитала.

— Поэтому, Иван Иванович, я и не хочу.

Глава 17

Полковник Жвигуло был прав. На следующее утро все телепрограммы были отменены. Москва показывала как всегда в таких случаях «Лебединое озеро». Периодически балет прерывался, и диктор объявлял о болезни Горбунова. Два диктора, мужчина и женщина, с каменными лицами, с периодичностью в пятнадцать минут, появлялись на экране и несли на весь мир откровенную ложь, о том, что, отдыхая на море, с Горбуновым случился удар и сейчас он находится в бессознательном состоянии. Сопоставляя вчерашний рассказ Ивана Ивановича о Таманской дивизии и сегодняшнее «Лебединое озеро», Бурцев понял, что это государственный переворот.

— На Руси всегда так было, когда царей убивали, (а их убивали часто), то эти убийства называли простудой, ударом или геморроидальной коликой, — пробормотал себе под нос Бурцев.

— Что, что вы сказали? — спросил, смотревший с ним рядом телевизор, Черняк.

— Говорю о том, что скоро объявят о кончине «консенсуса» от геморроидальной колики. У них на это ума хватит.

Черняк расхохотался.

— Ты вот мне скажи, Евгений Иванович, как этой бабе и этому мужику, после лжи людям в глаза смотреть? Ведь не сегодня-завтра ложь раскроется — и тогда хоть сквозь землю провалиться или ходить с опущенными глазами. Но не вся же жизнь заключается в этих должностях и деньгах. Есть что-то другое, человеческое. Ты видишь, что тебя заставляют нести чушь на всю страну. Положи бумагу и скажи: «Читайте сами, я не буду». Сделай в жизни хоть один человеческий поступок.

— Ай, Василий Петрович, о каком стыде вы говорите. Там же собираются люди: им мочу в глаза, а они говорят — божья роса.

Вскоре показались и действующие лица этого спектакля, так называемое — ГКЧП. Лица у них были перепуганные, руки дрожали. Один из них дрожащими руками стал зачитывать Постановление ГКЧП. Он объявил, что в стране введено чрезвычайное положение. И государственный комитет берёт на себя все функции управления государством.

— Скоро, будет как в банановой республике, — возмутился Черняк, — как новый полковник, так и переворот.

— Да, Евгений Иванович, — сказал Бурцев, — мельчает большевистская гвардия. Старая-то покрепче нервами была, руки не дрожали. Отец народов, какой свирепый был, как всех в тисках держал, и то отравили. А у этих кишка тонка травить — больной, больной.

— Оставляют мосты, — усмехнулся Черняк, — сегодня больной, а завтра будет здоров — в случае, если переворот не удастся. А вы полагаете, что вождя того, отравили?

— Полагаю, что так и было, Евгений Иванович. Я когда в Москве учился, у одной работницы архива читал копию интересного документа. Она диссертацию писала и тайком от руководства кое-что домой приносила. Рисковала, конечно, некоторые были даже с грифом «секретно». Так вот узнал я из этого документа, что отца народов ещё ежовская гвардия пыталась отравить. Не получилось. Толи вождь крепкий, то ли яд слабый. Сталина выходили, а нарком на «плаху» угодил. Вы мне ответьте, Евгений Иванович, на один вопрос. Вы, подполковник, стали бы ефрейтора в свою машину приглашать, просто так? Представьте, стоят офицеры управления полка, и идет ефрейтор, а вы ему говорите: «Хрусталёв, в машину».

— Ну, если он мне нужен, скажу.

— Вот-вот, именно. Об этом случае на даче много написано, но одно доказывает: о причастности Берии и Хрусталева к смерти Сталина. Если провести анализ, то факты неопровержимые. Кто такой полковник Хрусталёв для Берии? Охранник, по аналогии к полку — ефрейтор, который часовых на посты разводит. Зачем Члену Политбюро понадобился охранник вождя, если вождь не подаёт признаков жизни? Если у вождя инсульт, как зафиксировали врачи, а за ним пришла с косой, стало быть, будет новый вождь. А коль будет другой вождь, у него будет другая охрана, которой он будет доверять. А Хрусталева куда? В утиль. Зачем Берии понадобился утиль? Подвезти из дачи в Москву? А если они подельщики, тогда другое дело. Надо садиться наедине в кабинете, и обговорить все моменты, чтобы не было прокола. Когда читаешь события, прошедшие на протяжении суток, то усматривается открытый цинизм сталинских соратников. Уж больно они хотели его смерти, проявляя это молчаливым бездействием. Один только Берия отдавал команды. Он велел охранникам не трогать: «Сталин спит». Потому, что Берия знал срок действия яда, в течение которого яд полностью разлагается, и тогда определить отравление не представится возможным. Лаврентий Павлович не хотел повторить судьбу Ежова. В этом деле он был компетентным человеком. В веденье Берии была лаборатория по производству ядов, которые испытывали на заключённых. И, наверняка, о каждом испытании ему докладывали. Берия, а никто другой, стоял во главе этого «инсульта». Ну, и как подобает, киллера убрали, — Хрусталёв внезапно погибает. А за ним и заказчика арестовали и расстреляли. Так что, те мужички крепкими были, на крови воспитанные, не то, что эта мелюзга. Не мужики, а ходячее ЧП какое-то.

— Может, переключим на немчиков. Посмотрим, что гансы показывают, — сказал Черняк.

Немецкое телевидение показывало репортаж с улиц Москвы.

— Вот, дурь, — сказал Черняк. — Зачем танки на улицах? Против кого?

— Наверное, враг угрожает Москве бронированным кулаком, — пошутил Бурцев. Вот они где, таманцы. А мне вчера Иван Иванович сказал, что они боекомплекты в танки загружали. Они только пукнут, а на Западе уже известно.

— Стратеги, — сказал Черняк — танки в городе очень уязвимые. С любого окна танк можно шлёпнуть.

— Вы о чём, Евгений Иванович? С кем они собираются воевать? С бабушкой, что с базара с авоськой идёт. Там и без того в Москве не проехать, а они танки на улицу. Чтобы бабок попугать? Если болен Горбунов, есть Председатель Совета министров. Есть Верховный совет. Собрались бы, назначили исполняющего обязанности до новых выборов. Да, кто из вождей не был болен? Брежнев в маразм впадал, Черненко под руки водили, Андропов год лежал, и об этом все молчали. А тут, видите ли, на даче плохо стало. А мы, чтоб ему полегчало, танки в Москву. Переворот это! Куда они поведут? Судя по их перепуганным лицам, только назад, в коммунизм. Опять старую лошадку — марксистско-ленинскую идеологию запрягать будут.

— Этого они уже не смогут, — возразил Черняк. — Армии нет, полки потеряли боеготовность. Мы уже два года не выезжаем на учения. Так это здесь в Германии, на самом передке, а что же там творится. Запад не позволит назад. Они же, сколько «бабок» вбухали.

— А, самое главное, денег нет, — сказал Бурцев — в полку зарплату платить

нечем. Если бы немцы марки не давали — всё, труба. А, представь, завтра не дадут. Чем кормить, чем заправлять технику. Офицеры все ударились в бизнес. Торговля идёт полным ходом: машины, сигареты, водка, шмотки. Жёны челноками сюда туда. Никто не захочет из-за этих перепуганных мужичков голову подставлять. Вот он и пришёл конец, той мощной, некогда пугающей весь Запад, группировке. А мне когда-то комдив говорил, а я не верил.