Из Лондона в Австралию - Софи Вёрисгофер

Трастам переменился в лице. – Этого вы не сделаете, сэр, Неужели вы захотите действовать за одно с властями против ваших собратьев по страданию?

– Я хочу действовать так, как мне удобно. Чествовать над собой я не позволю никому, тем менее немецкому мужику, который… называется Тристамом.

Тристам опять покраснел; он ничего не ответил, но с ненавистью во взгляде отвернулся от голландца;

Этот человек с насмешливыми глазами казался вполне способным, с улыбкой на устах предать товарищей, – его нужно было очень остерегаться.

Но, когда бунт действительно начнется, многое можно будет уладить. Этот Торстратен может получить в спину удар, так что вылетит за борт, или наткнется на нож надежного сообщника. Горячая рука Тристама еще раз сжала в кармане драгоценный ключ, который когда-нибудь откроет дверь тюрьмы и выпустит целый поток закоренелых злодеев против команды корабля.

Этот час настанет, подвернется и случай сделать безвредным этого не в меру любопытного голландца.

И Тристам снова принялся усердно носить топливо, помогал насаживать на удочки большие куски сала, вытаскивал на борт пойманную рыбу, чистил и потрошил ее. На «Короле Эдуарде» положительно никогда еще не было такого усердного и услужливого человека.

Спустя некоторое время он заметил нашего друга, который отряхивал от пыли книги и карты капитана. Антон поздоровался с ним, дружелюбно взглянув в его неприятное лицо.

– Мне кажется, мы земляки, – сказал он по-немецки.

Тристам улыбнулся. – Я из Ольденбурга, а вы?

– Оттуда же, даже также из Маленты. Меня зовут Кроммер.

Это слово произвело на Тристама поражающее впечатление. Он зашатался и точно откусил себе язык, глаза его неподвижно уставились в глаза мальчика.

– Что с вами? – спросил Антон.

Тристам постарался улыбнуться, – Ничего, – пробормотал он, – ничего! Просто, я страдаю спазмами в сердце. Вот, уж проходит.

– Так вы из Маленты? – прибавил, он затем. – Я знаю это место, даже бывал там несколько раз.

– Вы, кажется, там родилась?

Тристам потряс головой. – Нет. Моя родина собственно само великое герцогство. Ольденбургское, лежащее на границе с Ганновером, а не кусочек голштинской земли, к нему принадлежащий.

Антона это удивило. Этот человек лгал сознательно и намеренно, это было очевидно, но для чего? Из каких побуждений старался он скрыть место своего происхождения?

И вдруг, по какому-то наитию у него явилось непреложное убеждение, что этот человек был Томас Шварц.

Прежде чем он успел опомниться, с губ его чуть не сорвался вопрос, он чуть не схватил этого человека за горло и не заставил его сделать признание, но во время одумался и только пристально смотрел в лицо Тристама, не показывая вида, что интересуется его биографией.

– Во всяком случае, хотя бы только по имени, мы все-таки земляки, – сказал он. – Это прелестная местность от Кутина до Ольденбурга.

– Которой, к сожалению, оба мы никогда в жизни не увидим. Вы тоже принадлежите к завербованным, не правда-ли?

– Да, но в сущности я пошел добровольно, для того, чтобы иметь возможность увидаться с отцом. Он в числе высылаемых, хотя и не находится на этом корабле.

– Нет! – быстро с испугом вскричал Тристам. – О, нет!

Твердый, спокойный взгляд мальчика заставил его опустить глаза.

– Вы, надеюсь, не думаете, чтобы немец в Лондоне обратился в бесчестного преступника? – сказал Антон. – Этого и нет, сэр. Один негодяй, притом еще близкий его родственник, вовлек его в несчастье. Как вы думаете, за такой мошеннический образ действий не потерпит-ли он когда-нибудь наказания?

– О, конечно! – с подергиванием в губах отвечал Тристам. – Конечно. Не рой другому яму, как говорит старая пословица.

Затем он раскланяться с нашим другом. – Теперь я должен спешить, господин Кроммер. Так до свидания.

Он исчез, как тень, а Антон смотрел ему вслед с бьющимся сердцем. Для него не было сомнения, – этот человек со впалыми глазами и землистым цветом лица был Томас Шварц, колыбель его когда-то стояла в Маленте, в том самом месте, где родился и он, где Кроммеры имели оседлость в продолжение сотни лет. Но как доказать это, имея дело с таким наглым лгуном.

Одно его радовало, одно успокаивало. С борта «Короля Эдуарда» Тристаму уйти некуда, если взяться за него хорошенько, он должен будет держать ответ, а кроме того, с каждым часом приближался тот момент, когда он должен встретиться с Петром Кроммером, который его уличит.

Антон решил пока ничего не предпринимать и только переговорить откровенно с лейтенантом Фитцгеральдом. В тот же день он нашел случай увидаться с глазу на глаз со своим покровителем, который тоже посоветовал ему пока молчать. – Какой будет толк, если мы посадим его в тюрьму, – сказал он. – Пусть лучше работает, а мы будем спокойно ждать, пока в наших руках окажутся доказательства.

Антоне вздохнул, но покорился без возражений. Чем дальше двигался корабль, тем жизнь для него лично становилась легче и приятнее. Капитан только для вида заставлял его исполнять те или другие работы, лейтенант Фитцгеральд ежедневно давал ему уроки, а Аскот читал с ним английских классиков, так что наш юный друг довольно хорошо освоился с языком своего будущего отечества даже прежде, чем они дошли до Капштата.

Над верхушками мачт корабля носились великолепные красные тропические птицы, заигрывая со вздувшимися парусами, в море плавали шаровидные красные и розовые медузы, ветер становился все горячее.

Еще восемьсот миль, и цель путешествия достигнута.

Остальных кораблей экспедиции не видать было уже в продолжение целой недели. Быть может, их отделяли какие-нибудь несколько миль, но во всяком случае они находились за пределами, доступными зрению. До сих пор счастье улыбалось нашим путешественникам.

До сих пор…

Но вдруг барометр начал падать и падал, не переставая. Чистое до этого синее небо, усеянное к вечеру тысячами звезд, казалось, покрылось однообразной и одноцветной серой дымкой. Тяжелый, удушливый воздух был неподвижен, все живое смолкло, будто по уговору. Не встречалось больше красивых, ярких тропических птиц, исчезли стаи резвых дельфинов. Само море лежало в истоме, как будто, предаваясь покою, оно хотело набраться сил для бешеного взрыва необузданного неистовства.

– Будет шквал, – сказал старый Мульграв, который на этот раз казался самым серьезным и задумчивым из всех, бывших на корабле. – Нам придется пережить тяжелые дни.

Антон встрепенулся. – А другие суда? спросил он тревожно.

– И тем будет то же, что нам.

– Неужели буря до такой степени неизбежна, сэр?

Мульграв указал рукой на море. – Птицы улетели за много миль отсюда, чтобы укрыться от опасности в расселинах скал, – отвечал он. – Рыбы залегли в глубине океана, пестрые медузы исчезли совсем…. другими словами, всякая тварь спасается бегством. Из этого человек может вывести себе поучение, если пожелает.

Антон тяжело вздохнул. Он думал о том корабле, на котором находился его отец, думал об угрожающей ему опасности.

Чего только не может случиться в море, и он ничего не узнает!

Сколько судов разбивается о скалы, сколько тонет их в бездонном лоне океана, и никогда ни один смертный не узнает, что сталось с теми, кто находился на злополучном корабле, останки которого навеки будут погребены в морской пучине.

Разве не может того же случиться с кораблями этой экспедиции?

Дрожь пробежала по спине Антона, тоска охватила его душу. Если бы даже «Король Эдуард» счастливо пристал к гавани, если бы даже четыре другие корабля были с ним вместе, но не доставало бы последнего, шестого, – какой смертельный ужас! Ему представилось, как он торопливо ходит от одной группы узников ж другой, выспрашивает, высматривает, выведывает, и все напрасно. Отца его нигде нет, никто ничего о нем не знает. Вероятно, он на шестом корабле, погибшем, затонувшем.

Громкий голос заставил его очнуться от этих мрачных предчувствий. На помосте стоял капитан, отдавая приказания. Все мелкие паруса были сняты, все переносные предметы привязаны прочнее прежнего, все вещи, способные кататься и сдвигаться, убраны с палубы.

Один отряд солдат занят был закрыванием всех люков и оконных ставней, другой – забиванием ящиков с провиантом и утварью. Повар уже теперь заготовлял пищу для следующего дня.

Заключенные со всех сторон стучали в стены, обнесенные железной решеткой. – Откройте! Откройте! Мы задыхаемся!

Желание их было исполнено, и бледные лида уныло и тревожно всматривались в неподвижный, раскаленный воздух.

Жутко было видеть все приготовления, как будто люди ждали борьбы не на живот, а на смерть. Вокруг было мертвенно-тихо, но в этой-то тишине и таилась опасность; и бывалые люди это знали.

К вечеру, в облаках, густо покрывших небо, было замечено некоторое движение. Там и сям на минуту проглядывали звезды, но тотчас – же снова заволакивались тучами.