Из Лондона в Австралию - Софи Вёрисгофер

Громко и отчетливо раздался оклик.

Ответа же было. Тогда за борт лодки ловко зацепили абордажным крюком, и сильные руки подтащили ее. Послышался возглас сострадания: «Бедный мальчик, он умер!»

– Почти ребенок!

– И из господ. Какое хорошее платье!

– Не задерживайте! Может быть, он еще жив!

– Да, он совсем окоченел и похолодел. Тут нет никакой надежды!

Лодку привязали к шлюпке и направились назад, к кораблю. Не без труда доставили на борт безжизненное тело молодого человека и положили на скамью; солдаты убрали обе лодки, и «Король Эдуард» опять отправился в путь. Свет одного из фонарей упал на бледное лицо лежавшего без сознания юноши, и осветил красивое, благородное лицо, светлые, волнистые волосы и руку, белую и маленькую, как и девушки. Одежда мальчика была из тонкого синего сукна, белье изящно, на пальце правой руки надет был бриллиантовый перстень, а часы и цепочка были из золота.

– Маменькин сынок! – сказал один из арестантов. – Барчук, которого стерегли, чтоб на него не пахнул ветерок.

– Из тех, которые родятся, чтоб приказывать. Ах, бедный паренек! понадеялся на себя, и поминай, как звали!

Никто, по обыкновению, не обращал внимания на замечания арестантов. Все офицеры столпились вокруг врача, который осматривал юношу; всех интересовал этот загадочный случай.

– Он жив! – сказал, наконец, представитель науки; – по крайней мере, мне так кажется. Несите его вниз, в лазарет, ребята!

Лейтенант Фитцгеральд, как вахтенный офицер, распоряжался и давал приказания. Взглянув на мраморно-белое лицо обмершего, он остановился, пораженный.

– Разве вы знаете этого юношу? – спросил с удивлением старший офицер.

– Не знаю!.. Пожалуйста, мистер Паркер, не согласитесь ли вы взять на себя мои обязанности на минутку?

– С величайшим удовольствием, сэр.

Поблагодарив наскоро своего товарища, лейтенант Фитцгеральд пошел вниз, за матросами, выносившими молодого человека. В корабельном лазарете врач и два фельдшера тотчас начали приводить его в чувство. Его разделу и растирали щетками и шерстяными одеялами, пока, наконец, он не стал обнаруживать признаков жизни.

– Отощание, – сказал врач, – потеря сил. Но с этим он скоро справится.

Лейтенант Фитцгеральд не отводил тревожного и печального взора от лица незнакомца, и когда тот впервые взглянул на него, он вскричал неверным от волнения голосом: «Аскот!»

Мальчик лежал в согретой постели и жадно глотал вино, которое ему вливал фельдшер. – Что случилось? – прошептал он. – Ведь я был в лодке.

– А теперь ты на фрегате «Король Эдуард», мой мальчик. Мы вынули тебя замертво из твоей ореховой скорлупы.

Мальчик потер себе лоб. – Ты, Мармадюк? – прошептал он. – Неужели, правда, это ты?

– Как видишь, Аскот. Но по какому случаю ты очутился один в лодке, в открытом море? Как это случилось?

Мальчик пожал плечами. – Мне уже надоело жить в дрянной рыбацкой деревушке, – отвечал он. – Его преподобие с утра до ночи заставлял меня учиться, – благодарю покорно!

– Так ты хотел бежать?

– Разумеется. И это удалось мне, хотя не так легко, как я думал. Я продержался в лодке два дня и две ночи.

– И все поджидал корабля, который бы тебя подобрал и доставил в Лондон?

– Конечно. Когда мы там будем?

Фитцгеральд грустно улыбнулся. – Бог знает! – сказал он с таким выражением, которое заставляет слушателя призадуматься. – Пока мы находимся на пути к южному полюсу…

Юноша смотрел так, как будто с ним говорили на незнакомом языке.

– Мармадюк, – сказал он с запинкой. – Так мы едем не к Лондону?

– Совсем нет, к южному полюсу, Аскот.

– Но я не хочу! – выходя из себя, – закричал мальчик. – Я не хочу! В каком бы расстоянии мы ни были от Лондона, фрегат должен изменит свой курс и привезти меня в Лондон!

– Замолчи и постарайся заснуть, Аскот. Вместо того, чтобы благодарить небо за свое спасение, ты заявляешь какие-то совершенно неисполнимые требования.

С этими словами лейтенант повернулся к двери и вышел, не обращая внимания на гневные выражения своего юного родственника.

Некоторое время спустя, он дал капитану необходимые объяснения. – «Это Аскот Чельдерс, будущий лорд Кроуфорд, сэр, мой двоюродный брат».

Капитан Армстронг с недоумением покачал головой, а когда лейтенант Фитцгеральд рассказал ему некоторые подробности, он слегка улыбнулся. – Из таких шалых головорезов часто, со временем, выходят отличные люди, – сказал он. – Мы примем этого молодого человека совершенно равнодушно, не будем придавать его присутствию никакого значения; это, мне кажется, поубавит у него спеси.

– А что вы ему дадите делать? – спросил лейтенант.

– Это мы предоставим ему самому. Если он запросит книг, дадим ему, не запросит, и не надо. Услуг ему во всяком случае оказывать не будем.

На этом и порешили, и когда Аскот, через два дня, вышел в первый раз на палубу, на него никто не обратил внимания, кроме одного, и этот один был Антон. Он знал историю мальчика и, видя в нем только сына лорда Кроуфорда, перенес на него свою благодарность к его отцу. К тому же Аскот был так прекрасен! С нежным румянцем на красивом лице и вьющимися волосами, он скорее походил на картину, чем на человека с плотью и кровью, которому всегда присущи те или иные недостатки; а в этом юноше, напротив, все было прекрасно до совершенства. Особенно привлекателен был рот, с ясной, приветливой улыбкой, освещавшей все лицо и глаза. Это было олицетворение весны, и каждый взгляд, каждое движение его были исполнены жизни и ключем бьющей веселости.

– Эй, ты! – окликнул он нашего друга, – поди-ка сюда!

– Не могу, сэр. Сейчас позовет повар, и я должен нести завтрак господину капитану!

– А я хочу, чтобы мне почистили платье. Кто же это должен делать?

Антон украдкой подошел к нему поближе и сказал: – Я вычищу сегодня вечером, сэр, только потихоньку, и вы никому об этом не говорите.

Аскот засмеялся. – Теперь меня будут лишать всяких услуг? Еще новая душеспасительная мера. Посмотрим, поможет-ли.

И он пошел прочь, посвистывая, но тотчас же вернулся назад.

– Мальчуган! Почему ты хочешь чистить мое платье потихоньку? Ведь от меня не получишь ни пфенига.

И он, как клоун, вывернул целиком оба кармана. – Видишь, я гол, как сокол…

Антон невольно улыбнулся. – У меня другие причины, – сказал он.

– Убийственный говор! Ты, значит, иностранец?

Антон стал рассказывать и так разговорился, что юный собеседник узнал всю его историю, причем иные эпизоды пришлось повторять несколько раз, чтоб Аскот мог, наконец, понять, как следует, эту тарабарщину, как он выражался.

Когда рассказ подходил к концу, Аскот весело закивал головой.

– Вижу моего старика, как живого; вечно озабочен тем, чтоб не сделать кому-нибудь вреда, не оскорбить чье-нибудь чувство. Будь уверен, что он и впредь будет заботиться о твоей судьбе и не потеряет тебя из вида, разумеется, если ты не выйдешь из послушания, т. е. будешь смотреть на жизнь не иначе, чем он сам. Этого бы он тебе не простил. Впрочем, тебе ведь бояться нечего.

– Почему вы так думаете, сэр?

– Потому что ты добродетельный пай-мальчик. Невыносимейший сорт людей.

И он повернулся и ушел. Расхаживая по падубе, он с любопытством посматривал, неужели на корабле действительно никому нет дела до того, что на нем находится Аскот Чельдерс.

Арестанты возбуждали в нем неприяненное чувство, и он с отвращением отвернулся, проходя мимо тюрьмы. Почему эти господа не запрятаны в трюм? На палубе можно было бы играть в крокет, или в кольца.

Ах, почему свет вообще так скучен и переполнен неприятностями!

Вот и обед за офицерским столом был далеко не по его вкусу. Солонина! Брр!.. Такое вульгарное кушанье!

– Мармадюк, ты мог бы позаботиться, чтоб для меня приготовили хоть курицу, – сказал он. – Мой отец заплатит за все.

Лейтенант нахмурился. – Ты все еще самая важная персона, Аскот? И твои желания – закон для всего остального мира, не так-ли?

– Если я их оплачиваю, конечно. А кстати, не собираешься ли ты снова начать свои проповеди, Мармадюк?

– Для тебя – нет, – отвечал лейтенант, – потому что ты неисправим. Ты еще до сих пор не подумал поблагодарить капитана. Что ты на это скажешь, Аскот?

– Это ведь такая необходимая процедура! Вероятно, ты надеешься, что добрый человек имеет для меня в запасе назидательнейшую речь, но я разрушу твои надежды.

– Потому что совесть не чиста у вас, сударь. Незаслуженные упреки выслушиваются очень спокойно.

– Я не хочу ничего выслушивать, Мармадюк. Что мне за дело до твоего капитана? Спасать умирающего, это простой долг человека, и я не вижу, с какой стати мне рассыпаться в благодарностях и делать растроганную физиономию. Да кроме того, вы выказали мне так мало любезности, что я право не чувствую никакой особенной признательности. Например, неужели нельзя найти для меня каюты? прислуги? Не лишнее было бы достать для меня ружье и каких-нибудь интересных книг, а прежде всего кормить меня получше, давать вино и какой-нибудь дессерт, напр., плоды, или варенье. Троекратная кормежка и в промежутки стакан простой воды, – это хорошо для рабочего дома, а не для богатых людей. А ведь мой отец богат, и я наследник нескольких миллионов.