Из Лондона в Австралию - Софи Вёрисгофер

За этими словами следовал вой, рев и дикий шум, способные потрясти самые крепкие нервы. Запертые в узком пространстве люди кричали, как безумные, вцеплялись ногтями и зубами один в другого, испуская то пронзительные, то глухие вопли, вне себя от страха, который лишал их рассудка. Крики эти заглушали голос капитана, а когда произносимые им угрозы были поняты, то поднялось шиканье. «Пушки? – кричали арестанты. – Пушки? Стреляйте, сколько угодно, лучше умереть сразу, чем так, через час по ложке». И некоторые из самых отчаянных, скрестив руки, становились перед самыми пушками.

– Стреляйте, стреляйте! ведь сила на вашей стороне.

– Нет, нет, – кричали другие, – может быть, еще есть спасение. Не стрелять! Бога ради, не стрелять!

По знаку капитана, появились пожарные, было пущено в ход сильное успокоительное средство. В тюрьму направили громадную струю воды и поливали во все стороны до тех пор, пока арестанты, приникнув головами к полу, трясясь от ледяного душа, начали жалобно просить о помиловании.

– Молчать! – приказал капитан; – Чтоб не единого слова!

– Выпустите! Это бесчеловечно, заставлять нас умирать с цепями на руках и на ногах. Корабль тонет. Тонет!

Новая струя еще раз окатила первые ряды и затем настала мертвая тишина. Растерянные, промокшие и продрогшие, несчастные теснились к решетке, через которую видны были их впалые, землистого цвета лица, выражавшие ужас. Когда все смолкло, громко раздался звучный, звонкий голос капитана. «Нашли течь?» спрашивал он в рожок.

– Нет, сэр! Вода все прибывает.

– Заставьте людей вычерпывать.

Приказ начали приводить в исполнение, причем самым рьяным, самым неутомимым оказался Тристам. Он работал за двоих, высматривал и прислушивался и, наконец, остановился у двери провиантской камеры. – Не отсюда-ли раздается это странное, журчание?

Несколько человек присоединились к нему, вызвали заведующего провиантом и открыли дверь в камеру. Вода хлынула с такой силой, что сбила всех с ног и наполнила весь трюм, до самой палубы.

– Фонарь! – скомандовал главный офицер. – Скорее!

И опять Тристам первый нашел, что требовалось. Когда подняли фонарь, то тотчас увидали место течи. Маленькое окно в наружной стене корабле, несколько выше обычного уровня воды, оказалось открытым, и с каждой волной вода вливалась в него на глазах у всех, пока офицер успел вскочит туда и закрыть окно.

– Заведующий провиантом! – вскричал он, – не оставляли-ли вы тут ключа?

Заведующий стоял, то бледнея, то краснея. – Возможно, сэр. Когда я выдавал вещи для офицерской службы, меня отозвали, может быть, на четверть часа, – и в это время, вероятно, кто-нибудь открыл окно.

– Но не вы сами и не знаете, кто именно?

– Нет, сэр.

Офицер велел забить окно гвоздями и высушить пол и стены, когда вода будет вся выкачана.

Тристам не стал терять времени даже на то, чтобы переменить платье. Он хлопотал и суетился, как будто ему одному на всем корабле предстояло привести все в порядок. Когда вся уборка была кончена, и дверь провиантской камеры была снова закрыта, он принялся искать во всех углах и закоулках оставленный у двери ключ. Откатывали в сторону все канаты, сдвигали с места каждый чурбан, но ключ нигде не находился.

– Ну, оставьте, – сказал главный офицер. – Пока мы поставим здесь караул, а завтра приделаем новый замок.

Тристам тотчас скромно удалился, а позднее, улучив удобную минуту, показал арестантам через решотку мнимо утерянный ключ. – Для вашей двери! – прошептал он. с сатанинской улыбкой. – Внизу, в угольном трюме, я найду время подпилить его.

– Сегодня же? – с горящими ненавистью глазами спрашивали арестанты.

– В Южном океане. Теперь магическое средство в моих руках.

Один Аскот не принимал участия в общей работе, он даже не показался ни разу, хотя волновался, может быть, больше, чем всякий другой. Лицо его было страшно бледно; он держал в руках кружку с вином, из которой, однако же, не пил. Это дурацкое окно, – когда он открывал его, он не подумал о волнах, а теперь все судно, – более шести сот человек, – и он сам чуть не погибли в океане из-за этой маленькой оплошности.

Зубы его стучали, а он даже не замечал этого.

Глава VI

В жарком поясе. – Медузы. – Мюнхгаузен на корабле. – Антон и Тристам. – Мошенник узнан. – В ожидании шторма. – Отчаяние заключенных. – Буря. – «Летучий голландец»! – восстание матросов. – Суд Божий.

На следующее утро, только два из шести кораблей виднелись на далеком горизонте, в виде темных точек, в великой радости Тристама, который желал, чтобы все суда разошлись как можно дальше один от другого. Солнце ярко сияло с безоблачных небес, легкий, прохладный, ветерок надувал паруса, и «Король Эдуард» плавно двигался вперед.

Он вступил в область африканского материка, и разнообразная, богатая красками, жизнь жаркого пояса начала развертывать свои чудеса перед глазами северян.

Альбатросы, или буревестники, до сих пор попадавшиеся только в одиночку, теперь целыми стаями носились вокруг корабля и, как казалось, что-то высматривали, или чего-то выжидали. Они летали взад и вперед, потом собирались опять вместе большими кучами и, наклонив на бок голову, стремглав бросались в море.

– Что с ними, Мармадюк? Вон того большего, с широкими крыльями хотел бы я достать.

И он сложил руки так, как будто держит винтовку. Паф! Не промахнулся бы.

Лейтенант Фитцгеральд неодобрительно покачал головой.

– Что собственно из тебя выйдет, Аскот? Охотник, или рыбак?

– Я спрашиваю тебя, по какому случаю здесь собралось столько птиц?

– А я отвечаю тебе, что лучше бы ты взялся за какую-нибудь порядочную книгу, вместо того, чтобы бездельничать целый день. Неужели тебе еще не надоело?

– Ужасно! – засмеявшись, сказал Аскот. – Знаешь, Мармадюк, я бы на вашем месте высадил бы меня на ближайшем острове, без всяких жизненных припасов, с одной, необходимой в подобных случаях; кружкой дня воды и порцией черного хлеба. Пусть я пробиваюсь там собственными боками, в ожидании, когда какое-нибудь судно заберет к себе на борт владельца выкинутого на берегу флага.

– Ты неисправим, Аскот, – сказал лейтенант, отвернувшись, и пошел прочь, сопровождаемый шаловливым смехом своего юного родственника.

Аскот тотчас же нашел к кому обратиться со своим вопросом. Это был Том Мульграв, унтер-офицер, с плутоватой физиономией и хитрыми глазками, который всегда готов был разглагольствовать, сколько угодно.

– Альбатросы, сэр?… Каждая стая их – это отряд мобилизованной армии.

– Все эти тысячи? С кем же сражаются буревестники?

– А вот посмотрите. Не плавають-ли в воде какие-то маленькие синие предметы?

– Целые массы! Это акалефы.

Мульграв кивнул в знак согласия. – Вам предстоит интересное зрелище, сэр. Смотрите, они движутся целыми стадами, миллионы за миллионами. А что плывет вслед за ними? Кто мчится на всех парусах, чтоб подхватит самый вкусный, самый жирный кусочек?

– Это медузы, – сказал Аскот, – противный комок в два кулака величиною.

– Это самая маленькая колония, а есть и гораздо большие. Иногда целые семейства сцепляются своими ногами вроде усиков и плывут так, пока доберутся до какого-нибудь твердого предмета, к которому и прикрепляются. Однажды, доложу вам, сэр, они тянулись от Капштата до Цейлона, – Боже мой, во век не забуду.

Аскот, без всякой церемонии, расхохотался ему прямо в лицо.

– А к килю медузы не прицепляются, дядя Мульграв?

Унтер-офицер кивнул снова, но промолчал: он уже работал над изобретением новой сказки, которую хотел представит в лучшем виде. – Да, да, – сказал он после маленькой паузы, – медузы! Вы даже не можете себе представать, как это иногда опасно. Раз мы благополучно вышли из Капштата при адском зное, свойственном тем широтам. Вы еще узнаете, что значить жизнь, под тропиками!

– Ну, вот, в один прекрасный день появляются медузы, – мириады, конечно, – собрать, так всю нашу старую благословенную Англию можно покрыть на сто футов от земли. Даже шуршало, когда наш корабль пробирался среда них; словно невидимые руки уцепились за киль на всем протяжении: паруса надулись так, что лопались, а мы не можем сдвинуться с места. Вдруг я замечаю, что наш корабль постепенно садится все глубже и глубже. Святые угодники! Остается всего пять футов над водою, да и то идет ко дну.

Глаза Аскота блестели от удовольствия. – Я увидел, что нас облепили медузы, – продолжал Мульграв, – и тотчас сообразил, что тут нужны энергичные меры. Понятно, от такого сознания до дела один шаг. Я схватываю в обе рука по большому ножу и бросаюсь килевать[1]; в продолжение двух часов я отскабливал громадные, опаснейшие колонии медуз, величиною с колеса, доложу вам, с целые бочки. И я видел, как от этой работы, на моих глазах, корабль поднялся на несколько футов из воды.