Риф, или Там, где разбивается счастье - Эдит Уортон

«Она захочет расспросить меня об этой девушке», — повторял он про себя с вернувшимся ощущением тайного пятна на совести, которое отравляло все его мысли; стрелки изящных высоких часов на каминной полке пробежали полчаса, прежде чем стыд за собственную нерешительность наконец не поднял его на ноги.

Анна, сидевшая за письменным столом перед грудой писем, обратила к нему счастливую улыбку. Желание прижаться к этой улыбке губами толкнуло его к ней и подняло ее со стула. Она откинула голову, словно удивленная его стремительным движением, затем ее лицо медленно склонилось к его лицу, как никнущий цветок. Он снова почувствовал, как накатили затаенные волны и затопили все его страхи.

Она села в ближнем к огню углу дивана, а он придвинул кресло поближе к ней. Спокойным взглядом обвел тихую комнату.

— Комната очень похожа на тебя — это ты, — сказал он, возвращаясь взглядом к ней.

— Здесь хорошо побыть одной — не помню, чтобы мне хотелось с кем-то разговаривать здесь.

— Тогда давай помолчим — это лучший способ разговора.

— Да, но это мы отложим на потом. Есть вещи, которые я хочу сказать тебе сейчас.

Он откинулся назад в кресле:

— Тогда говори, я слушаю.

— Нет. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о мисс Вайнер.

— О мисс Вайнер? — Он изобразил взглядом легкое удивление.

Ему показалось, что она удивилась его удивлению.

— Естественно, это важно, — объяснила она, — потому что я должна до отъезда узнать о ней все, что можно.

— Важно ради Эффи?

— Ради Эффи, конечно.

— Конечно… Но у тебя есть все основания быть довольной ею, не так ли?

— Все видимые основания. Она нравится нам. Эффи очень любит ее, и она прекрасно влияет на ребенка. Но мы все-таки знаем о ней так мало — я имею в виду ее родителей, ее прошлое. Вот почему я хочу, чтобы ты постарался вспомнить все, что слышал, когда общался с ней в Лондоне.

— Боюсь, в этом отношении от меня будет мало пользы. Как я тебе говорил, в доме, где я видел ее, она была просто незаметной тенью — да и было это четыре или пять лет назад…

— Когда она жила у миссис Мюррет?

— Да. У этой ужасающей женщины, что устраивает нескончаемые бурные обеды, куда меня от времени затягивало. Я давным-давно перестал там бывать; но в мое время там было полдюжины измученных «помощниц», обслуживавших эту «фабрику», и мисс Вайнер была одной из них. Я рад, что она вырвалась оттуда, бедняжка!

— Так ты по-настоящему ее не видел там?

— Не было возможности. Миссис Мюррет не позволяла какое-либо соперничество со стороны тех, кто был зависим от нее.

— Полагаю, особенно со стороны таких прелестных? — Дарроу ничего на это не сказал, и она продолжала: — А мнение самой миссис Мюррет — если бы она поделилась им с тобой, — наверное, не представляло бы особой ценности?

— Только в той мере, в какой ее неодобрение следовало бы, из общих соображений, трактовать в пользу мисс Вайнер. Но конечно, — сказал он после паузы, — ты ведь могла узнать о ней от людей, от которых впервые о ней услышала?

Анна улыбнулась:

— Мы узнали о ней от Аделаиды Пейнтер…

И в ответ на его вопросительный взгляд объяснила, что сия дама — старая дева из городка Южный Брейн-три, штат Массачусетс, которая, лет тридцать назад приехав в Париж, чтобы ухаживать за больным братом, с тех пор вызывающе и условно жила там по-бивачному в состоянии презрительного протеста, странно выражавшегося в отказе снимать чехлы с кресел в гостиной. Долгое пребывание на галльской почве не смягчило ее неприязненного отношения к национальным вере и обычаям, но, хотя она всегда говорила о католической церкви как о вавилонской блуднице[9] и крайне критически отзывалась о частной жизни французов, мадам де Шантель полагалась на ее мнение и опыт и каждый раз, когда в доме возникала критическая ситуация, неисправимая Аделаида немедленно призывалась в Живр.

— Это тем более странно, что моя свекровь после своего второго замужества так долго жила в деревне, что практически потеряла из виду всех других американских друзей. Кроме того, ты можешь видеть, насколько полно она отождествляет себя с национальностью мсье де Шантеля и переняла французские привычки и предрассудки. И тем не менее, когда что-нибудь не ладится, она всегда посылает за Аделаидой Пейнтер, в которой больше американского, чем в звездно-полосатом флаге, и которая словно бы только вчера оставила Южный Брейнтри, если, конечно, не привезла его с собой в сундуке.

Дарроу рассмеялся:

— Ну, если Южный Брейнтри поручится за мисс Вайнер…

— О, только неявно. Когда случилось то одиозное приключение с мадемуазель Грумо — которую нам настоятельно рекомендовала тетка мсье де Шантеля, канонисса, — разумеется, послали и за Аделаидой, и та сразу сказала: «Я ни капельки не удивлена. Я всегда говорила, что вам для Эффи нужна милая американская девушка, а не одна из этих скверных иностранок». К несчастью, в тот момент у нее не было под рукой милой американки; но вскоре она услышала о мисс Вайнер от Фарлоу, замечательной четы, жившей в Латинском квартале и писавшей для американских газет о французской жизни. Я была только бесконечно счастлива найти кандидатуру, за которую ручались бы достойные люди; и пока что у меня нет оснований сожалеть о выборе. Но в конце концов, я очень мало знаю о мисс Вайнер; и есть немало причин, почему я хочу как можно скорее узнать о ней больше — узнать все, что можно.

— Мне понятны твои чувства, поскольку ты оставляешь Эффи. Но есть ли в подобном случае рекомендация, хотя бы вполовину стоящая твоего собственного непосредственного опыта?

— Нет. И он был столь положительный, что я была готова принять его в качестве решающего аргумента. Только, естественно, когда мне стало известно, что ты знал ее в Лондоне, появилась надежда, что ты дашь мне какие-то особые основания любить ее так, как я ее люблю.

— Боюсь, никаких особых оснований я тебе дать не смогу, кроме общего неопределенного впечатления, что она очень смела и исключительно приятна.

— Ты, по крайней мере, не знаешь о ней никаких особо противоположных мнений?

— Противоположных? Откуда? Не уверен, что слышал, чтобы кто-либо сказал о ней два слова. Я лишь заключил, что она должна иметь смелость и характер, коли так долго выдержала у миссис Мюррет.

— Да, бедняжка! Безусловно, у нее есть смелость, и гордость тоже, отчего ей приходилось еще труднее. — Анна встала. — Ты не знаешь, как я рада, что твое общее впечатление такое хорошее. Мне особенно хотелось, чтобы она тебе понравилась.

Он с улыбкой привлек ее к себе:

— На этом условии я готов полюбить даже Аделаиду Пейнтер.

— Я почти надеюсь, что у тебя не будет такой возможности… Бедная Аделаида! Ее появление здесь всегда совпадает с катастрофой.

— О, в таком случае придется познакомиться с ней в каком-нибудь другом месте. — Он прижал ее крепче, подумав, пока она отводила волосы со лба: «Имеет ли что-то еще значение, кроме этого?» — Теперь я должен уйти? — добавил он вслух.

— Наверное, пора одеваться, — ответила она рассеянно, чуть отстранилась и положила ладони ему на плечи. — Любимый… мой любимый!

Он сказал себе, что это первые нежные слова, которые он услышал от нее, и их большая редкость придает им волшебную силу как бы непробиваемого щита.

Стук в дверь заставил их отпрянуть друг от друга. Анна подняла руки, словно поправляя волосы, а Дарроу наклонился, делая вид, что разглядывает фото Эффи, стоящее на письменном столе.

— Входите! — сказала Анна.

Дверь отворилась, и вошла Софи Вайнер. Увидев Дарроу, она отступила назад.

— Входите же, мисс Вайнер, — повторила Анна, доброжелательно глядя на нее.

Девушка, слегка покраснев, продолжала нерешительно стоять у порога.

— Виновата, простите, но Эффи не может найти свою латинскую грамматику, и я подумала, не оставила ли она ее здесь. Она мне нужна, чтобы подготовиться к завтрашнему уроку.

— Это не она? — спросил Дарроу, беря книгу со стола.

— Ох, спасибо!

Он протянул ей книгу, и Софи направилась к двери.

— Пожалуйста, подождите минутку, мисс Вайнер, — сказала Анна и, когда девушка повернулась, подошла к ней со спокойной улыбкой. — Эффи сказала нам, что вы ушли к себе с головной болью. Не нужно сидеть над завтрашними уроками, если неважно себя чувствуете.

Софи покраснела еще сильней:

— Но понимаете, я должна подготовиться. Латынь — это одно из моих слабых мест, и, в общем, я опережаю Эффи буквально на страничку, — бросила она с полуироничной улыбкой. — Прошу прощения, что побеспокоила вас, — добавила она.

— Ну что вы, какое беспокойство, — ответила Анна. Дарроу уловил, что она пристально смотрит на девушку, словно ее внимание привлекло какое-то напряжение и робость в ее лице, ее голосе, во всем ее поведении. — Все же вы выглядите усталой. Лучше ложитесь сразу в постель. Эффи не будет переживать, если пропустит урок латыни.