Риф, или Там, где разбивается счастье - Эдит Уортон

— Ты, конечно, никому не рассказывала об этом?

— Нет, но теперь собираюсь.

Она помолчала, ожидая, что он ответит, но он молчал, и она продолжила:

— Если рассказать Аделаиде Пейнтер, то я не вижу причины, почему мне не рассказать мистеру Дарроу.

Оуэн резко поставил на место маленькую статуэтку:

— Нет возражений: хочу, чтобы все знали.

Она улыбнулась его слишком эмоциональной реакции и только собралась ответить добродушной шуткой, как он продолжил:

— Ты пока еще не сказала ему?

— Я ничего ему не говорила, разве что пришлось, когда мы обсуждали наши планы — его и мои — сказать, что ты подумываешь о женитьбе и я не согласна покидать Францию, пока не сделаю все, чтобы помочь тебе в этом.

При первых ее словах кровь бросилась ему в лицо, но, услышав продолжение, он вновь успокоился.

— Ты молодец, моя дорогая! — воскликнул он.

— Ты знаешь, я дала слово.

— Да-да… знаю. — Он опять помрачнел. — И это все, точно все, что ты за это время говорила ему?

— Точно. Но почему ты спрашиваешь?

Он смутился, потом спросил:

— У нас ведь был уговор, что бабушка узнает первой?

— Ну ведь она и узнала первой, когда ты рассказал ей, не так ли?

Он вновь принялся переставлять безделушки на каминной полке.

— Ты уверена, что не сказала Дарроу ничего такого, что могло бы ему намекнуть?..

— Я — нет, ничего такого.

Он повернулся к ней:

— Почему ты отвечаешь таким образом?

— Каким?

— Ну… будто думаешь, что проговориться мог кто-то другой…

— Кто-то другой? Кто? — Она поднялась с дивана. — Что, скажи на милость, могло навести тебя на такую мысль?

— Я пытаюсь выяснить, не думаешь ли ты, что он знает что-нибудь определенное.

— Почему я должна так думать? А ты так думаешь?

— Не знаю. Я хочу выяснить.

Она рассмеялась его настойчивости.

— Проверить, насколько я правдива, так, я полагаю? — Услышав шаги на галерее, она добавила: — Вот и он — можешь сам спросить его.

В ответ на стук Дарроу она пригласила его войти; он вошел и остановился между нею и Оуэном. Ее поразил контраст между его счастливым беззаботным видом и угрюмым возбужденным пасынком.

Дарроу с улыбкой встретил ее взгляд:

— Я слишком рано? Или наша прогулка отменяется?

— Нет; я как раз собиралась одеваться. — Она продолжала стоять между ними, переводя взгляд с одного на другого. — Но сперва мы хотим кое-что тебе рассказать: Оуэн помолвлен с мисс Вайнер.

Недавние вопросы и подозрения Оуэна заставили ее внимательно посмотреть на Дарроу.

Тот стоял как раз напротив окна так, что даже света пасмурного дня было достаточно, чтобы ясно видеть его лицо. В первую секунду на том было написано лишь одно безмерное удивление — столь откровенное, что она слегка повернулась к пасынку, улыбаясь несостоятельности его подозрений. Почему, спрашивала она себя, Оуэн подумал, будто Дарроу разгадал его тайну, и почему, в конце концов, его так расстроила эта отнюдь не невероятная возможность? Во всяком случае, его сомнение должно теперь рассеяться: удивление Дарроу непритворно. Когда она вновь посмотрела на того, он уже шел к Оуэну, протягивая руку для поздравления, и от необъяснимого чувства легкой паники у нее словно в голове помутилось и она толком не расслышала, какими обычными в таких случаях фразами они обменялись. Ее следующее впечатление было: успокоившийся вид Оуэна и его улыбка в ответ на поздравление. И жутковатое чувство, будто ее накрыла тень несуществующей тучи…

Минутой позже Оуэн вышел из комнаты, и они с Дарроу остались одни. Он отвернулся к окну и смотрел на льющий дождь.

— Удивила тебя новость Оуэна? — спросила она.

— Да, я удивлен.

— Ты не думал, что это будет мисс Вайнер?

— Почему я должен был думать, что это будет мисс Вайнер?

— Теперь ты понимаешь, отчего я так хотела выяснить, что ты знаешь о ней. — Он ничего не сказал в ответ, и она спросила: — А теперь, когда знаешь, что это она, есть что-нибудь, что?..

Он отошел от окна и приблизился к ней. На его серьезном лице лежала тень раздражения.

— А что, скажи на милость, должно быть? Как я уже говорил, я в жизни ни от кого не слышал и двух слов о мисс Вайнер.

Анна ничего не ответила, и они продолжали неподвижно стоять друг против друга. На какой-то миг она перестала думать о Софи Вайнер и Оуэне: единственной мыслью было, что вот они с Дарроу одни и стоят рядом, а их руки и губы в первый раз не встретились.

Он с сомнением оглянулся на окно:

— Сильно льет. Может, не стоит тебе выходить?

Она стояла в нерешительности, словно ждала, что он станет ее отговаривать.

— Пожалуй, не стоит. Пойду-ка я лучше к свекрови — Оуэн только что все ей рассказал.

— А, — осмелился Дарроу улыбнуться. — Это объясняет чей-то телефонный звонок мисс Пейнтер, который я слышал, когда поднимался наверх!

При упоминании имени мисс Пейнтер оба рассмеялись, и Анна направилась к двери. Он распахнул дверь перед ней и вышел следом.

XIX

Он оставил ее перед дверью в гостиную мадам де Шантель и один нырнул под дождь.

Ветер яростно трепал голые вершины деревьев вдоль аллеи и швырял колючие струи воды ему в лицо. Он пошел к воротам, там свернул на дорогу и зашагал под открытым небом, борясь с порывами ветра. Ровная пашня справа и слева превратилась в слякотную пустыню, а красно-желтый густой подлесок, сквозь который они с Оуэном пробирались накануне, безутешно дрожал под мчащимися тучами.

Дарроу продолжал идти, не задумываясь, куда идет. Мысли его метались, как верхушки деревьев. Сообщение Анны не явилось для него полной неожиданностью: тем утром, когда он возвращался домой с Оуэном Литом и мисс Вайнер, интуиция на миг подсказала ему истину. Но то была не более чем интуиция; теперь же имелся подтвержденный факт, заволакивающий тьмой все небо.

Что касается его собственного отношения, то он сразу увидел, что это открытие никаким существенным образом его не меняло. Если прежде он был связан обетом молчания, так же он был связан и сейчас; единственное различие заключалось в том, что теперь бремя молчания стало еще невыносимей. Раньше он испытывал к беззащитной Софи Вайнер сочувствие, к которому примешивались угрызения совести. Но теперь — полуосознанно — непонятное негодование. Бывший выше, как он считал, расхожих предрассудков, он сознавал, что разделяет общепринятое сомнение в бескорыстии женщины, которая пытается подняться над своим прошлым. Неудивительно, что она до смерти испугалась, встретив его в Живре! В его власти было причинить ей больший вред, чем он воображал…

Несомненно, он не желал навредить ей; но ему отчаянно хотелось помешать ей выйти замуж за Оуэна Лита. Он пытался избавиться от этого чувства, выделить его и конкретизировать, чтобы понять, какие мотивы лежат в его основе; но оно оставалось безрассудным бурлением крови, инстинктивным отказом принять вещь, которую, как ни убеждай себя, невозможно признать естественной. Ходьба, даже такая долгая, не приблизила его к какому-либо объяснению; и, пройдя две или три деревни, утопающие в грязи, он повернул назад и устало потащился в Живр. Шагая по темной аллее на огоньки, мигающие сквозь качанье ветвей, он внезапно осознал полное свое бессилие. Он мог сколько угодно обдумывать и комбинировать, но сделать не мог ничего, абсолютно ничего…

Он бросил промокшее пальто в вестибюле и поднялся в свою комнату. Но на лестничной площадке его догнала озабоченная служанка, которая тихим прерывающимся голосом попросила его сделать одолжение и на минутку заглянуть в гостиную маркизы. Несколько обескураженный приглашением, он проследовал за служанкой к двери, у которой пару часов назад расстался с миссис Лит. Дверь открылась, и он очутился в большой, освещенной лампой комнате, в которой, как он мгновенно понял, никого не было, так что ему достало времени заметить, даже в таком расстроенном состоянии, до какой интересной степени гостиная мадам де Шантель соответствует ее времени и характеру. Портьеры, перехваченные шнуром, пурпурная атласная обивка, жардиньерка севрского фарфора, каминный экран красного дерева, маленькие столики, покрытые бархатной накидкой с кружевной оторочкой и плотно уставленные серебряными безделушками и жеманными миниатюрами, — почти идеально воссозданное окружение белокурых красавиц шестидесятых годов. Дарроу удивило, что сыновнее почтение Фрейзера Лита, пересилив его эстетические мучения, заставило примириться с сим анахронизмом посреди присущего Живру изящества восемнадцатого века; но, коротко поразмыслив, Дарроу решил, что для покойного владельца Живра подобное, видимо, было вполне в традициях этого места.

Появление мадам де Шантель из внутренних покоев прервало неуместные раздумья Дарроу. Она уже нарядилась для вечера, и, кроме слегка покрасневших век, ничто в ее тщательно ухоженной внешности не намекало на возбужденность; но Дарроу заметил, что она сжимает кружевной платочек большим и указательным пальцами, тем самым признавая серьезность события.